— Бедная Августа, — вздохнула она и быстро прошла дальше.

— Кто это? — шепотом спросила Дамарис у Фитцроджера.

— Мать Родгара, младшая дочь вдовы. Она связующее звено между Трейсами и Маллоренами, таким образом, причина всех бед. Вы знаете эту историю?

—Да. — Лорд Генри рассказывал ей о том, что мать Родгара сошла с ума и убила своего ребенка. Но она представляла ее злобной фурией, а не юной красавицей. — Неудивительно, что вдова ненавидит Трейсов.

— Портреты не всегда отражают правду, — сказал он.

Но не успела она спросить, что он имел в виду, как леди Талия воскликнула:

— Как странно, однако!

Она подошла к стене с портретами монархов и оглядывала ее с крайне суровым выражением лица.

— Я не одобряю, Эшарт. Возможно, София и гордится тем, что является дочерью королевского бастарда, но в наши дни едва ли разумно хвастаться связью со Стюартами.

Дамарис насторожилась.

— Отец вдовы был королевским бастардом? — спросила она Фитцроджера. — В Эшарте течет королевская кровь?

— Скорбите о своей потере? Но Эшарт услышал.

— Я не горжусь этим. Кроме того, незаконнорожденных потомков Карла II как собак нерезаных.

— Его называли Стариной Роули, — проговорил Фитцроджер на ухо Дамарис. — По имени весьма активного пса из его псарни.

Дамарис покраснела и бросила на него суровый взгляд, однако леди Талия услышала.

— Никаких непристойностей, сэр! — воскликнула она, но затем добавила: — Впрочем, это правда.

Она снова перевела взгляд на стену, неодобрительно цокая языком.

— И даже портрет бедняги Монмута. Старший сын Карла II, дорогие, — объяснила она Дамарис и Джениве. — Полагаю, он приходится Софии в некотором роде дядей, но все-таки он был мятежником.

Дамарис знала историю. Монмут поднял мятеж против Якова II, пытаясь захватить отцовский трон. Но потерпел поражение и был обезглавлен.

Мысли леди Талии движутся в том же направлении, что и ее: Трейсы — якобиты. Или по крайней мере вдова? Взгляд своеобразный, но присутствие здесь герцога Монмута не случайно. Вся эта стена должна что-то означать. Фитцроджер тоже внимательно изучал ее.

По телу Дамарис пробежала холодная дрожь. Головы шотландских лордов, которые руководили последним восстанием якобитов, все еще гнили на пиках в Лондоне.

— Он был очень красивый, — заметила Дженива, глядя на портрет Монмута. — Все дело в этих ниспадающих локонах, — сказал Фитцроджер. — Пожалуй, нам следовало бы вернуть эту моду.

— Дурак он был, — угрюмо бросил Эшарт. — Он предпочел думать, что его отец был женат на его матери, и отправил тысячи людей на смерть.

— А кто была королевская любовница? — поинтересовалась Дженива, оглядываясь. — Здесь есть ее портрет? Она твоя... кто? Прабабушка, Эш?

— Прапрабабушка. — Эшарт, судя по виду, с удовольствием покинул бы эту комнату, что неудивительно, но не мог пренебречь желанием Дженивы. Он указал на соседнюю стену и портрет молодой красавицы блондинки в простом белом платье с белым ягненком на руках: — Бетти Кроули, впоследствии Бетти Прис. Была выдана за одного из преданных королевских сторонников, чтобы дать имя ребенку.

— Бог мой, — сказала Дженива, — она не похожа на распутницу.

— Возможно, потому, что это сплошной вымысел. Бабуля заказала этот портрет спустя много времени после смерти леди. Настоящего портрета не существует.

— Нет портрета королевской любовницы? Разве это не странно?

— Она предпочитала жить тихо и уединенно. Дамарис увидела еще одну странность.

— И была любовницей Карла II? Наряду с такими бесстыжими распутницами, как Барбара Каслмейн и Нелл Гуин?

— Это странно, Эшарт, ты должен признать, — подхватила леди Талия. — Я всегда так думала.

Маркиз пожал плечами:

— Такова история. Идемте дальше. Вы были правы. Очень холодно.

Они все прошли через арку, которая вела к парадной лестнице, но Дамарис остановилась. Ее внимание привлек самый крайний портрет на королевской стене — юноша, во всем облике которого светилась уверенность в блестящем будущем.

— Кто это? — спросила она Фитцроджера, который был рядом. — Еще один мятежник? — Вовсе нет. Просто трагическое звено истории. Это принц Генри Стюарт, младший брат Карла II.

— Я не знала, что у него был еще один брат, кроме Якова.

— Я тоже не знал, пока не приехал сюда и не увидел этот портрет.

Дамарис рассматривала красивого молодого человека с длинными, пышными локонами.

— Почему трагический?

— Он родился в 1640-м, когда началась революция, ему было девять в год казни его отца. Они с матерью жили в ссылке, в бедности, до тех пор пока ему не исполнилось двадцать. Поскольку Англия попросила его брата вернуться и занять трон, Генри тоже возвратился, чтобы разделить богатство и власть. Однако вскоре после этого он умер от оспы. Суровый урок капризной судьбы. Идемте, — сказал он, положив ладонь ей на спину. — Остальные уже внизу.

От этого прикосновения у нее по коже побежали мурашки, несмотря на то что она была облачена в корсет, стеганый жакет, меха и бархат. Ей бы хотелось еще задержаться здесь, поразмыслить над странностью королевских портретов, точнее, попытаться понять, почему они висят здесь и что в них внезапно насторожило Фитцроджера.

Что же такого увидел он, чего не заметила она?

Они присоединились к остальным у подножия лестницы в огромном ледяном холле возле пустого камина. Леди Талия объясняла, что это какой-то там итальянский шедевр, но Дамарис подумала, что даже у нее энтузиазма заметно поубавилось.

— Библиотека, — объявила пожилая леди и бодро засеменила вперед. — У моего отца была довольно знаменитая коллекция.

Это оказалась комната, которую Дамарис раньше не видела. И неудивительно. В ней пахло гнилью, а с потолка отвалилось столько кусков лепнины, что все помещение было серым от пыли. Хотя стеклянные дверцы шкафов тоже покрывал плотный слой, все равно было видно, что они наполовину пусты.

— О мой Бог! — воскликнула леди Талия, готовая вот-вот расплакаться. — Это была папина гордость и радость.

У Эшарта вытянулось лицо, и было отчего. Весь дом был пропитан скорбью, которая сочилась из стен, выглядывала из покоробившегося дерева, вздыхала на холодных сквозняках. Он ронял клочья краски и штукатурки, словно слезы.

Эшарт что, не знал? У Дамарис возникло впечатление, что маркиз редко бывал здесь. Возможно, у него вошло в привычку находиться только в своих покоях и избегать остальной части дома.

Эшарт обнял старую леди:

— Бабушка, должно быть, продает наиболее ценные книги. Я положу этому конец и попробую сделать что-нибудь со всем этим.

Он выглядел довольно беспомощным.

— Если ты думаешь разжечь здесь огонь, — спокойно заметила Дженива, — то сначала лучше проверить дымоход.

Эшарт улыбнулся ей так, словно она была спасительной гаванью посреди бури.

— Практичная жена дороже любых сокровищ.

Это прозвучало как заявление, что он не променяет ее ни на какие в мире богатства, включая драгоценности мисс Миддлтон. Дамарис с тоской подумала, будут ли ее когда-нибудь вот так же любить. Брак по расчету вдруг показался ей гораздо менее привлекательным.

Фитцроджер нарушил тяжелое молчание:

— Где вы держите семейные архивы, Эш?

Эшарт жестом показал на противоположный конец комнаты:

— Старые записи вон там, в шкафах, а более поздние — в кабинете управляющего. Ты хочешь найти опись того, что здесь было раньше?

— Нет. Но Родгар спрашивал о бумагах, касающихся Бетти Прис. Мы могли бы оказать ему услугу и заодно развлечься, отыскивая сведения об истинном характере любовницы Кроули и ее отношениях с королем.

Эшарт не проявил энтузиазма, но Дженива сказала: «Это было бы увлекательно», — а ее желание, конечно, закон.

— Никаких других развлечений я предложить не могу, поэтому ладно, — согласился Эшарт. — Но копаться здесь, в таком холоде, никто не станет. Отнеси все, что нужно, наверх, в малую библиотеку, Фитц.