– И как всегда, ваша контора, открытая в Свердловске, выступит на платной основе? – попытался скрыть кривую усмешку Келдыш, которого, как Президента АН, коснулось создание нашего филиала под эгидой Академии Наук, и его необычная форма хозрасчёта.

– Боюсь, что вы не всё знаете. Мы действительно сами себе зарабатываем деньги на жизнь. На мелочах. На шее у государства уж точно не сидим. Например, я сейчас из Германии привёз фотографии пары сотен образцов, которые мы внедрим в производство в течении года. Вас интересуют унитазы, не капающие краны, розетки с заземлением? Нет? Странно, ах да, это же так ничтожно для учёного… Когда мы всё внедрим, моя зарплата станет не меньше вашей. С моей точки зрения, она вырастет вполне заслуженно и, что не менее интересно, вполне законно. Но это личные, меркантильные интересы. Они больше интересны нашему коллективу и простому народу. Относительно интересов страны могу сказать, что другие, миллиардные проекты, ей переданы фактически даром. В лучших традициях социалистического альтруизма. Да, мы обозначим своё участие в мелких деталях, и даже получим лично для себя какие-то деньги, но это доли процента от общего пирога. Гораздо меньше того вознаграждения, которое предусматривает Закон о рационализаторстве и изобретательстве. Может нас даже какими-то висюльками наградят. Вашему поколению это нравится, а нам уже смешно. Всех коммунистов, кто до власти дорвался, чем только не обвесили. Один героический Брежнев чего стоит. В три слоя по кругу наградами можно обвесить, если все собрать. Обесценились нынче ордена и медали.

– Всё-таки деньги… – пробормотал Келдыш, – Я думал, что у вас есть идея… Стержень.

– Можете не сомневаться. Лично у меня стержень присутствует. До определённой степени. Деньги я и сам могу заработать, кстати, очень много. Я вполне успешный спортсмен и музыкант, даже немного композитор и аранжировщик. Поэтому у меня пока есть выбор. Могу пожить в своё удовольствие, а могу попытаться вытащить нашу страну из ямы, но сразу предупреждаю, что до крайностей доходить я не готов. Извините конечно, но иногда просто хочется пожить. Эдак, на уровне какого-нибудь министра, или секретаря обкома, когда заслужу, а точнее – когда заслуженно заработаю. Я прекрасно понимаю, что мне будут мешать. Больше из зависти. Не положено у нас изобретателям жить хорошо, но я постараюсь.

– Неплохой у вас аппетит. Люди годами и делом доказывали Партии свою преданность.

– Угу. Преданность я точно доказывать не собираюсь. Это не мой товар. Предлагаю обойтись сравнением полезности для страны, то бишь, для государства. Награды же у нас государственные, или всё-таки частные, за личную преданность и партийный стаж?

– Павел, похоже вы не понимаете. Существует сложившаяся практика…

– Извините, что перебиваю. Проблема в том, что я-то как раз понимаю. Абсолютно объективно оцениваю растущий разрыв между партийной элитой и простыми смертными.

– Так, стоп. Ишь, разошлись, горячие парни, – прервал нас академик, – Павел, вытащи-ка из бара коньячок и три рюмки. Пить нам никому нельзя, но в гомеопатических дозах, не повредит.

Я прошёл к бару. По существующей нынче моде, таковым считается одно из отделений в стенке, с откидывающейся горизонтально дверцей, превращающейся в столик, и стеклянными полками внутри. Не торопясь, с любопытством осмотрел дюжину бутылок, где преобладали французские коньяки. Одна из бутылок привлекла моё внимание невзрачным видом. Кроме непонятных армянских надписей, на русском было написано только «Коньяк. Сорок лет» и «Трест Арарат» на эмблеме. Рюмки я проигнорировал, остановив выбор на небольших коньячных бокалах из тонкого стекла.

Когда я притащил всё это к столу, Капица закашлялся и покраснел лицом, а Келдыш, злорадно хихикая, застучал по коленям ладонями, словно аплодируя.

– Ну что, Пётр Леонидович, дождался знаменательного события? Два года мне твердишь, что нужен достойный повод. Теперь не отвертишься. Вот и попробуем мы сейчас звезду твоей коллекции.

– Повод и правда необычный, так что открывай, – скомандовал Капица мне, в ответ на реплику развеселившегося Келдыша, – И давай, подробно рассказывай, куда тебя на этот раз закинуло в твоих безумных планах и мечтах.

– Все вы знаете сказку про философский камень, – начал я, чётко вымеряя миллиграммы разливаемого коньяка, – Сегодня в наших силах сделать её былью. Из песка мы можем получать продукцию, которая по своему весу будет дороже золота. Полученные в космосе процессоры позволят связать всю страну единой информационной системой, так необходимой именно нашей стране с её необъятными просторами и чудовищными расстояниями.

– Помню я подобный проект. Глушков под него у Косыгина когда-то двадцать миллиардов рублей просил, – как бы невзначай заметил Келдыш, покачивая в руке бокал с янтарной жидкостью.

– Хм, кто такой Глушков я не знаю, но порядок цифр у меня явно не тот предполагается. Куда же он собирался такие деньжищи-то ухнуть?

– Насколько я помню, больше половины средств планировалось потратить на строительство сотен центров по всей стране, – улыбнулся Мстислав Всеволодович, ожидая, что грандиозность предстоящих строительных работ выбьет меня из колеи.

– Зачем ещё раз строить то, что уже построено? – возмущённо поинтересовался я, – Вы хоть раз видели наши АТС? По всей стране стоят тысячи больших зданий, практически готовых к размещению в них базовых ЭВМ. Понятно, что сейчас огромные помещения забиты допотопным оборудованием, которое устарело давным-давно. Все эти безразмерные шкафы под потолок, с щелкающими там реле декадно – шаговых АТС, нынче заменит оборудование не больше вашей мебельной стенки. Целые залы освободятся. Туда не только наша ЭВМ влезет, а ещё и место останется, чтобы в футбол сыграть.

– И где же мы возьмём такое оборудование?

– Да выменяем на те же процессоры хоть у французов, хоть у немцев, раз своего нет готового. Заодно и наши товары продвинем в большом количестве. Смелее нужно интегрироваться в мировую экономику. А то привыкли всё делать сами. Не обращая внимания, что делаем плохо, да нет, очень плохо.

– Ага, и ваш свечной заводик, то есть махонькая установочка в космосе, безусловно решит нам проблему, – ехидно улыбнулся Президент Академии.

– Мстислав Всеволодович, как вы считаете, сколько процессоров можно разместить на пластине, размером в стандартный лист писчей бумаги и толщиной менее миллиметра?

– Думаю, штук пятьдесят может влезть, – неуверенно сказал Келдыш, и увидев, как я закатил глаза, поправился, – А может быть и сотня войдёт.

– Хм, вы судите по размерам процессора в корпусе. Сам же процессор, кристаллик, в его голом виде, вещь крайне мелкая. У американцев на пластине диаметром в двадцать сантиметров расположена почти тысяча процессоров, а на пластине диаметром в тридцать сантиметров их уже в четыре раза больше. В ближайшие годы они планируют вдвое увеличить плотность монтажа. Мы собираемся через полгода – год предложить ряд решений, которые позволят поднять плотность в три раза, относительно существующей на сегодня. Для тех, кто не понял, объясняю дополнительно – это революция.