Три не три, но управился быстро. И мы, в два молодых и голодных организма, целеустремлённо рванули на ужин.

Первым, кого я увидел, когда мы вышли из местной столовки, оказался майор. Он дожидался меня, сидя на лавочке, и ожесточённо смолил сигарету. Закурил таки. Похоже, за меня переживает. Признаюсь, такое отношение меня порадовало. Я сказал Володе, чтобы он возвращался один, и пошёл к куратору.

– Ну, и что ты решил? – спросил он меня, когда мы не спеша побрели к нашему обиталищу.

– Думаю, стоит довериться своим ощущениям. Я обычно неприятности заранее чувствую, а в этот раз как-то ничего тревоги не вызывает. Так что пусть всё идёт, как идёт. По крайней мере до тех пор, пока домой не вернёмся, – сытый желудок очень способствовал моему спокойному тону, да и вечерняя умиротворённость наложила свой отпечаток на сказанное.

– Интуиция, значит… Может кто другой в неё бы не поверил, но лично у меня был случай, и не один, когда она железно срабатывала. Служил со мной один занятный паренёк. Он неприятности дня за два чуял. Сначала мы над ним посмеивались, а потом поверили. И ты знаешь, может поэтому я живой остался. Несколько раз из жутких передряг выбирались только потому, что были к ним готовы. А Виталик погиб. За день до смерти мне нож свой подарил. Сказал, что он ему больше не понадобится. Так и вышло. Нашёл его снайпер, и не стало Виталика, – поделился со мной куратор воспоминаниями о своей боевой молодости. Где и когда это было, даже спрашивать не буду. Всё равно не скажет.

Утро следующего дня я встретил бодрый и хорошо отдохнувший. Такое впечатление, что вчера я скинул с себя тяжёлый груз тревог и сомнений, приобретя взамен уверенность в своих силах. Я даже на руках умудрился пройти по нашей небольшой комнате, чтобы выплеснуть избыток энергии.

– Не рановато ли ты распрыгался. Смотри не перегори до старта, – посоветовал мне Владимир, глядя на мою неуёмную жажду движений.

А в меня словно чёрт вселился. Хотелось прыгать до потолка, тормошить окружающих и в голос орать песни в открытое настежь окно. Между делом подумал, что вчерашнее событие сорвало у меня какие-то внутренние ограничители, и я перешёл на следующую степень свободы. Подозреваю, что чем-то мне помогли размышления куратора, которые я снял через Контакт, и в которых успел покопаться перед сном. Не всё он мне сказал. Сам-то он предполагал гораздо более радикальный метод моего устранения. Никаким СИЗО там и не пахло. Грохнули бы меня по заказу рейдеров, и всё.

На стадион пошли всей командой. Сегодня заключительный день и впереди у нас масса переживаний. Пока мы идём почти вровень с американцами. Чуть-чуть проигрывают мужчины, и немного у американок выигрывают наши женщины.

Я разминаюсь и под пристальными взглядами тренеров делаю несколько показательных ускорений. Заметив, что со мной всё в порядке, они немного успокаиваются и переключают своё внимание на других спортсменов.

В эстафете мне предстоит бежать третий этап. Эстафеты, да и всё остальное, что связано с бегом на короткие дистанции, мы выигрываем редко. Сильны у американцев чернокожие бегуны, а у нас куда-то подевались последователи Валерия Борзова, который уже завершает свою спортивную карьеру. Великолепный спортсмен! Единственный белокожий атлет, которому удалось прервать многолетнее доминирование темнокожих бегунов на короткие дистанции. Думаю, что Валерий со своей женой, гимнасткой Людмилой Турищевой, четырёхкратной олимпийской чемпионкой и многократной чемпионкой мира и Европы, самая «золотая» семейная пара в Советском Союзе. Жуть берёт, когда представишь, сколько значимых золотых медалей они положили в свою семейную копилку.

Говорить о том, что перед стартом я был абсолютно спокоен, не буду. Волнуюсь, хоть и стараюсь, чтобы это не было слишком заметно.

Но тем временем дело доходит и до нас. Расходимся по своим стартовым позициям. Старт! Мощный выброс адреналина. На первом этапе проигрываем метр. На втором чуть меньше. Наконец и я, подхватив эстафетную палочку, бросаюсь вслед за темнокожим атлетом. Как же порой много можно успеть за десять секунд. Я почти достал своего соперника. Ещё бы десяток метров дистанции, и мы шли бы вровень. Почувствовав, что не успеваю, выкладываюсь в два огромных прыжка, до боли напрягая связки. Американец, растерявшийся из-за моего появления рядом с ним, только со второй попытки передаёт эстафетную палочку своему партнёру, подарив нашей команде одну или две десятых секунды. И да! Мы выигрываем эстафету!

Наш спортсмен приходит первым, на полкорпуса обогнав соперника. Смотрю, как ликует наша команда. В победу на этой эстафете никто не верил, хотя вслух ничего и не говорилось.

Напряжение на стадионе нарастает.

Мужчины заканчивают свои выступления, и по общему зачёту среди мужчин мы отстаём от американцев на три очка.

Теперь всё в руках женщин. Наши любимые советские спортсменки. Они хоть и пребывают в тени мужского спорта, но своё знамя несут достойно.

И женщины нас не подводят. Они отыгрывают четыре очка!

Советская сборная победила!

И кто его знает, сколько таких побед нам ещё предстоит совершить не только в спорте, но и в труде, чтобы весь мир нас принял и признал такими, какие мы есть.

Столица нашей Родины встретила меня моросящим дождиком и утренним туманом, из-за которого прибытие нашего рейса задержали на час с лишним.

За долгое время перелёта мне удалось спокойно осмыслить и разложить по полочкам свои впечатления от поездки в США.

Радость от фантастически удачного участия в спортивных соревнованиях немного притухла после не слишком удачного выступления на музыкальном фестивале. Впрочем, мы сами виноваты. Решили показать новые песни и ошиблись. Публика новинки приняла холодно и отозвалась только на ту песню, которая была уже ей знакома, и которую мы сыграли последней.

Будем знать на будущее, что на таких мероприятиях надо исполнять только проверенные песни, легко узнаваемые слушателями.

Впрочем, в нашей ошибке не последнюю роль сыграли и сами американцы. Они привыкли к другой музыке. Популярным американским песням присущ определённый минимализм, выраженный в частом повторе кратких музыкальных фраз – паттернов. Для США такие традиции закономерны. Мышлению американцев более свойственно всеприемлющее стремление к единству, несопоставимое с аналитическим мышлением европейцев, воспринимающих жизнь из конфликтных составляющих. Короче, проще нам надо было музыку сочинять и совсем не стоило размахиваться во всю ширь русской души ради американского фестиваля.

– Ты опять по делам умчишься или со всеми на базу поедешь? – Семёныч, привыкший к моим метаниям по столице, задаёт свой вопрос чисто символически.

На мою тощую наплечную сумку он уже внимания не обращает. Привык, что я с собой много не таскаю. У них с куратором по большому чемодану в багаже, и только я один налегке.

– Дела, Семёныч, дела. Но к шести вечера буду на базе, как штык, – с лёгкостью перекладываю я все заботы на могучие плечи тренера, обещая ему прибыть к банкету и прочим награждениям, назначенным на сегодняшний вечер.

О паре встреч в Москве я уже договорился, позвонив из США по обычному уличному телефону – автомату. Так-то шок. У нас для международного разговора нужно идти на специальный переговорный пункт и заранее заказывать переговоры, заодно демонстрируя паспорт, а тут бросил двадцатипятицентовик и позвонил. Чудеса, да и только. Отмахиваясь от предложений «бомбил», выстроившихся шеренгой по дороге к выходу из аэропорта, усматриваю дедка, стоящего в стороне и с тоской провожающего глазами очередного пассажира, ухваченного таксистами.

– Отец, до города не подбросишь? Точнее даже, до пригорода, - спрашиваю я у него.

– А что ты с этими не поехал? – отвечает дед, вильнув глазами на «бомбил».

– Жадные они. Опять же поговорить с ними не о чем.

Решение пришло само собой. Я вдруг понял, что остро соскучился по обычному человеческому общению.