Спустя полчаса на Урале с коляской примчался местный председатель. Оказывается УАЗик, которого так ждали, заглох в карьере, и ни в какую не желает заводиться. Услышав эту новость, я лишь кивнул в ответ на вопросительный взгляд Бориса Николаевича. Понятно, кто у него нынче будет за шофёра.
– Тут недалеко ещё УПИ работает, – вспомнил я газетную статью, прочитанную в «Уральском рабочем», когда мы возвращались к стоянке обкомовских машин, – Если хотите, можем и туда заскочить.
– Альма матер. Неужто я от такой поездки откажусь. Сам там выучился, как-никак, – довольно прогудел мой неожиданный пассажир. Пересаживаться в Волгу Ельцин не захотел, и наш разговор, начавшийся с немецкого фотоаппарата, перешёл на то, как оно «там» живётся, что плохо, а что хорошо.
Я не Зорин. Это ему, политическому обозревателю, живущему в Америке, по должности положено хаять капиталистический уклад жизни во всех его проявлениях. Я всё рассказывал, как оно есть. Что видел, что покупал, какие там цены. Немного сдерживал эмоции, помня, что на заднем сидении сидит стопроцентный осведомитель. Так что, не сильно хвалил, да оно и не нужно было. Достаточно просто перечислить, сколько видов сыров или фруктов продаётся в обычном супермаркете, да показать примерную длину стены в их хозтоварах, в которую вделаны сотни образцов ванн и раковин.
Причина того, что я так активно коснулся столь скользкой темы, была в моих воспоминаниях. Когда-то, ещё в своей первой жизни, мне попалась на глаза интересная статья о неофициальной поездке Ельцина в Америку.
Лев Суханов, который сопровождал Ельцина во время того визита, описывает его эмоции от посещения супермаркета так:
Когда уже возвращались в аэропорт, черт нас дернул заглянуть в типичный американский супермаркет. Из-за большой занятости нам не пришлось раньше побывать ни в одном из них. Назывался он «Рандоллс супермаркет». Из нашей группы только я и Борис Николаевич никогда не бывали в такого рода торговых заведениях. Причем это был не столичный и тем более не нью-йоркский магазин и, по нашим понятиям, самый «обыкновенный» провинциальный. Если, конечно, Хьюстон можно считать провинцией.
Ельцин изучил ассортимент, узнал у покупателей, как часто и на какую сумму они закупаются, уточнил у продавцов необходимо ли им получать специальное образование для подобной работы, познакомился с работой кассового аппарата и даже попробовал пудинг. По словам журналиста Хьюстон Кроникл, Ельцин был в восхищении от магазина и все время разводил руками от удивления. В конце он заявил, что даже у членов Политбюро нет такого изобилия. «Даже у Горбачева нет» – сказал Ельцин. Естественно, главное, что нас интересовало – ассортимент. И в этой связи Ельцин задавал вопросы работникам магазин. Цифра, названная ими, нас буквально шокировала, и Борис Николаевич даже переспросил – мол, правильно ли он понял переводчика? И администратор еще раз повторил, что ассортимент продовольственных товаров на тот момент действительно составлял примерно 30 тысяч наименований.
– Уже в самолете Борис Николаевич надолго отрешился. Он сидел, зажав голову ладонями, и на лице его явственно проглядывала борьба чувств. Не зря ведь говорят, что некоторые слабонервные люди после возвращения из цивилизованной заграницы впадают в глубокую депрессию. Ибо происходит неразрешимый психологический конфликт между тем, как человек жил всю свою жизнь, и тем, как бы он мог жить, если бы родился на других широтах. Когда Ельцин немного пришел в себя, он дал волю чувствам: – «До чего довели наш бедный народ, – сокрушался он, – Всю жизнь рассказывали сказки, всю жизнь чего-то изобретали. А ведь в мире все уже изобретено, так нет же – не для людей, видно, это…»
Кто-то из нас начал считать виды колбас. Сбились со счета. Мне вспомнился наш колбасный магазин на Красной Пресне, где еще в 1963 году можно было купить «брауншвейгскую», «столичную», «тамбовскую», «угличскую», «краковскую» и еще столько же наименований колбас. Тогда мне казалось, что это предел человеческих мечтаний и что именно в том магазине проклюнулись первые признаки коммунизма. Правда, с годами прилавки магазина стали пустеть и сейчас остались только одни воспоминания о его светлом прошлом. Вспомнил я тот магазин и сравнил с этим, хьюстонским, и понял, что изобилие, к которому нас вел Хрущев, прошло мимо нас. В тот момент (в Хьюстоне) меня могли бы убеждать все три сотни научно-исследовательских институтов, кафедр, лабораторий, которые занимались у нас исследованием преимуществ социализма перед капитализмом, но и они оказались бы бессильны. Американская практика на частном примере супермаркета во сто крат выглядела убедительнее любой отечественной теории. Да, не хлебом единым… Не колбасой единой, не сыром единым… А, кстати, вы видели красный сыр, коричневый, лимонно-оранжевый? Сколько, вы думаете, сортов сыра мы видели в Хьюстоне? А ветчины? Всей этой немыслимой вкуснятины, которую каждый может прямо в магазине попробовать и решить – стоит ли на нее тратить доллары? Не сосчитать наименования конфет и пирожных, не переварить глазом их разноцветье, их аппетитную привлекательность. И хотя я пытаюсь передать свои впечатления, но понимаю, что это лишь жалкая потуга, ибо слово бессильно перед реальностью американского предложения.
Для нас с Борисом Николаевичем посещение супермаркета стало настоящим потрясением. Моя жена сегодня (сентябрь 1991 года) в семь утра пошла в магазин, чтобы купить молоко, но очереди, всюду очереди, за сахаром надо простоять два дня. И это у нас – в Москве, во второй половине XX века, 73 года спустя после Великой революции и как раз в то время, когда, по расчету Хрущева, все мы должны уже жить при коммунизме. А может быть, то, что мы построили у себя в стране, – это и есть истинный коммунизм?
Я допускаю такую возможность, что именно после Хьюстона (после посещения супермаркета), в самолете миллионера, у Ельцина окончательно рухнула в его большевистском сознании последняя подпорка. Возможно, в те минуты сумятицы духа в нем безвозвратно созрело решение выйти из партии и включиться в борьбу за верховную власть в России.
Я знаю, что на это мне могли бы возразить такие наши «международные перья», как Валентин Зорин, Борис Стрельников, Владимир Симаев или Альбертас Лауринчюкас… Они бы мне обязательно «открыли Америку», что, мол, в Нью-Йорке есть Гарлем, что каждые 20 или 30 минут там совершаются убийства, что в ночлежках… что негры… что в США продажные сенаторы… что ВПК Америки подчинил себе всю экономику и пр. и пр. Да, скорее всего, все это в Америке есть, но есть ведь и у нас свои «гарлемы», свои «негры», свой ВПК… И еще 40 миллионов бедствующих, находящихся далеко за чертой нищеты людей. Но при всем этом нет у нас ни ночлежек, ни бесплатных столовых, а наши «официальные магазины» бесплотны, как бесплотна сама идея о «светлом будущем».
И у нас все те же язвы, что и на Западе, только намного больше и «умиляют» Зорины и Стрельниковы, которые, живя в США и пользуясь их плодами, как могли «поливали» их грязью, писали про них разгромные книги, благо всегда находился в Союзе издатель.
Беззастенчивое промывание мозгов советских граждан стало для них делом «чести и доблести», ибо эти «международники» выполняли социальный заказ: во что бы то ни стало доказать, что американский народ буквально погибает в адской нищете и только о том и мечтает, чтобы побыстрее перебраться на 1/6 часть мировой суши…
Мне этот разговор нужен, чтобы предотвратить тот самый будущий шок. Взрослые люди, коммунисты, руководители, живущие гораздо лучше обычного населения, пользующиеся спецмагазинами и всякими спецраспределителями. Почему они в скором времени окажутся самым слабым звеном нашего общества? Что мне ещё нужно сделать, чтобы развернуть партию к нуждам народа лицом, а не тем, чем обычно?
