Когда я говорил с Кирком, то понимал его без особого труда. Кирк говорил не спеша и почти не пользовался сокращениями, а профессор, мало того, что на ходу проглатывал некоторые звуки, так он ещё очень быстро говорил и обильно использовал незнакомые мне аббревиатуры в своей речи.

Как бы то ни было, но в пятнадцать минут я свой рассказ уложил, и предложил задавать вопросы. Начал со студентов, демонстративно повернувшись боком к представителям прессы.

– Как вы думаете, Советский Союз сильно отстаёт от США? – задал мне вопрос лохматый доходяга в очках и свитере с вытянутыми локтями.

– Вопрос не корректен. В производстве автомобилей, стиральных машин и памперсов вы нас обгоняете, а в выплавке стали, самолётах, а теперь и в компьютерных технологиях вы от нас отстали, – пожал я плечами, собираясь выслушать следующий вопрос от его соседа.

– Наши компьютеры на космических кораблях лучшие, – пожелал очкарик оставить последнее слово за собой.

– Во-первых, это теперь уже ненадолго, а во-вторых, что толку от их скорости, если они не умеют производить автоматическую стыковку. Быстрее и лучше – это не совсем тождественные величины, – ответил я на его выпад.

– Сколько кремния вы выплавили на орбите? – с юношеской прямотой задал мне вопрос следующий студент.

– Я собирался взять с собой весы, но поразмыслив, понял, что в условиях невесомости они окажутся бесполезны, – предпочёл отшутиться я на один из «неудобных» вопросов.

На самом деле – врать не люблю, а правду говорить не хочу. Кому какое дело, сколько я кремния наплавил. Мне пока и половины из моей официальной части не отдали, мотивируя это тем, что остатки моей доли всё ещё на орбите болтаются. А то я не понимаю, что не все спуски бывают удачны. Почему-то я изначально был уверен, что справедливого дележа не будет. Случись какая неудача со спускаемым аппаратом, так сразу и окажется, что именно он вёз остатки причитающихся нам кремниевых булей.

Поговорив ещё немного со студентами, я жестом предложил себя вниманию прессы. Судя по их нетерпеливому ёрзанью, журналисты давно уже рвались в бой. Собственно, это их право, но я их не приглашал и договорённость у меня была о встрече со студентами, а не о пресс – конференции, если я ничего не перепутал.

– Американская пресса не так давно обсуждала вопрос о том, что в Советском Союзе вдвое увеличено производство танковых двигателей. Известно ли вам что-нибудь об этом? – задал мне вопрос импозантный, слегка полноватый дядечка, в яркой гавайке.

– Американская пресса может обсуждать всё что угодно, если её свобода слова не противоречит интересам хозяев их изданий, – с трудом смог я самостоятельно выстроить столь сложную фразу, – Из советских газет мне известно несколько другое. Мы переводим военную промышленность на мирные рельсы и в свете этого бывшие оборонные заводы получили большой заказ на двигатели, которые могут работать от природного газа. На самом деле электрогенератору абсолютно безразлично, какой двигатель его будет крутить. Танковый, корабельный или автомобильный. Это всего лишь названия двигателей. Так что бывшие двигатели для танков теперь вполне мирно работают в деревнях, вырабатывая тепло и очень недорогую электроэнергию. Могу сказать, что у меня тоже есть дом в деревне. Он отапливается и получает электричество именно от электростанции, построенной на бывших танковых моторах.

Мда-а. Пришлось покрутиться с ответом. Ну не знаю я, как на английском звучат слова «село» и «дача». Или язык у них беднее, или мой словарный запас маловат. Пришлось с «деревней» частить.

– Были ли у вас какие-то проблемы с выездом в США? – поинтересовался другой журналист, с виду больше всего похожий на юриста. Он и одет как-то официальнее, чем остальные его коллеги. Почти что строгая рубашка, узкий галстук и вполне приличные брюки со стрелками. Наглаженные… Это в стране-то, где найти утюг – проблема.

– Да, были. Меня не хотели отпускать и неоднократно предупреждали, что агенты ЦРУ не брезгуют грязными методами, и скорее всего попробуют совершить провокацию или попытку жёсткой вербовки, но я решил рискнуть, и вот я здесь, – как можно доброжелательнее улыбнулся я позеленевшему от ярости писаке. По ухмылкам его коллег, бодро строчащих мои ответы в свои блокноты, я понял, что этот ответ не раз будет процитирован.

Я ответил ещё вопросов на пять – шесть, прежде чем дождался того, ради чего мной был устроен весь этот словесный пинг – понг, а по большому, и затеяна сама встреча…

– Вам известно что-нибудь о том, что в Советском Союзе есть волшебники? – задал мне вопрос худощавый журналюга, явно с южными кровями, к тому же и отчаянно пытающийся казаться серьёзным.

– «Мне-то известно. Вопрос в том, откуда ты про это знаешь?» – очень хотелось мне таким вопросом ответить ему, но нет. Надо отыгрывать свою роль. Казачок сто процентов засланный. Такой мне и нужен.

– Это примерно из той же оперы, что и сказка о медведях на улицах наших городов. Но тут, как ни странно, существует хотя бы какое-то правдоподобие, – перевод этой фразы я поручил Матео, чтобы не ломать себе голову и не ошибиться в точности передаваемого смысла, – Если вы готовы считать электрическую лампочку волшебством, то тогда и достижения других видов науки наверняка способны привести вас в экстаз. Например, достигнутые результаты парапсихологии и нейрофизики. Энергия существует во множестве видов, и если вы про них не знаете, это совсем не значит, что их нет.

– Не могли бы вы выразить свою мысль чуть конкретнее. Желательно, со ссылкой на примеры, – попытался завести меня писака, под одобрительные ухмылки его коллег.

– Плиазэ… – насколько смог язвительнее деформировал я всем знакомое слово, и подняв над собой руку, щёлкнул пальцами, – Опс-с, - вслух озвучил я явно неудачную попытку, которую вряд ли все успели заметить. Совсем крохотная искорка мелькнула, и с треском растворилась надо мной. Я дождался, пока зал зашумел, и только после этого поднял руку, призывая всех к тишине.

Хороший психологический приём. Покажи я сразу удачную попытку, и все начнут искать подвох. А когда первая попытка неудачна, то люди потом реагируют на тебя, как на победителя, если ты вдруг что-то им удачно покажешь со второго раза.

Я показал. Яркий вращающийся шарик, размером с хорошее яблоко, вылетел у меня из руки, и повис метрах в полутора надо мной. Немного постояв, я, в общей тишине, спрыгнул со сцены. И пошёл по залу, волоча над собой маленькое Солнце.

– Обычная нейрофизика, – доложил я залу, когда запрыгнул обратно на сцену, – Не бойтесь пробовать, и у многих из вас получится то же самое. Великие возможности есть у всех, но не все готовы их понять и принять. К сожалению я и сам – самоучка. Вряд ли я вам помогу с советами, но ваши учёные наверняка уже выработали все необходимые рекомендации, и возможно, уже ждут своих героев. С моей точки зрения, не стоит называть нейрофизику – волшебством. Относитесь к ней, как к новому виду энергии, и не пытайтесь сразу достичь невозможного.

Я свернул Светлячок. Безобидное заклинание, расходующее минимум Силы. Одно из самых первоначальных, чему учили магов в одной из моих жизней.

Ещё не так давно я думал, что я единственный Одарённый на всей планете. Жизнь ввела коррективы. Теперь у меня есть ученики и ученицы, и одна из них скоро легко переплюнет меня по всем параметрам. Да, наверное, уже переплюнула… Микояновская внучка творит магию так же легко и естественно, как дышит. Мне остаётся только завидовать и разводить руки в стороны. Но вот не завидую… Хотя отчаянно желаю, чтобы у неё всё в жизни было хорошо. А я постараюсь… Внушу ей, всем тем авторитетом, за который я перед ней сражаюсь, что не стоит магам её уровня прогибаться под властьимущих. Где мы, и где они?

Я уже собирался уйти со сцены, ответив ещё на шести журналистам, когда меня застал врасплох весьма неожиданный вопрос.

– А чем вы собираетесь заняться сегодня вечером? – фигуристая блонди встала в эффектную позу, подчёркивая все достоинства своей фигурки.