— Я незамедлительно передам ваше предложение нашим морякам. Уверен, они сумеют подготовить судно должным образом. Время торопит, господа…

— У нас есть такое судно, — молодой нахал не понял намека и уходить не спешил. — Мы пробовали использовать энергию молний, и для этого переоборудовали рыболовецкий траулер. На нем весьма мощная радиостанция, а также работающий образчик Машины.

— Вы что, хотите подставить свое судно под удар этой, как ее… атомической бомбы? И не жалко?

— Я считаю, что удастся вообще предотвратить взрыв, вернее, трансформировать энергию взрыва при помощи Машины и переместить вещество в системе координат.

— Простите?

— Машина сыграет роль громоотвода, понимаете? По моим расчетам, удастся перебросить пять-шесть граммов вещества. Экспериментальное подтверждение исключительно важно для дальнейших разработок, а другого источника такого количества энергии просто нет…

— И вы хотите провести опыт за счет русской казны? — Ф. Д. Л. пристально посмотрел на ученого. Тот кивнул:

— Именно.

— Но вы рискуете погибнуть.

— Нет, я уверен в своих расчетах.

Ф. Д. Л. помедлил, принимая решение, потом кивнул:

— Хорошо, но мы, разумеется, примем и свои меры. Надеюсь, следующая встреча пройдет не в столь драматической ситуации, и мы обсудим подробнее все аспекты вашей работы. Исследования истории, вселенной, нет, это поразительно!

Хейз не торопился возвращаться в кабинет. Проводив ученых, он перемолвился парой слов с референтом, проверил расписание протокольного отдела, договорился с сенатором из Кливленда о переносе встречи с президентом на завтра и только потом вернулся к Ф. Д. Л., надеясь, что пар остыл.

— Я вам признателен, Хейз. Такого дерьма я не видывал давно, с тех пор, как вкалывал на дядюшкиной ферме. Восемьсот свиней. А эта парочка клоунов превзошла их играючи.

— Сэр?

— Господи, да в Голливуде их вышвырнули бы за дверь до обеденного перерыва, а тут они морочили голову столько лет! — Ф. Д. Л. взял в руки фотографию. — Убожество! Оборотная сторона Луны, да? Простаки из Вашингтона, куриные мозги! Кулидж оставил нам прекрасную работенку — разгребать все это дерьмо с веселой песенкой и церемонными поклонами, просто китайская опера.

— Вы считаете, что Машина…

— Надувательство чистой воды! Постойте, — он внимательно посмотрел на Хейза. — Дружище, вы… Да нет, не может быть! Вы и впрямь верите в эту галиматью?

— Я не ученый, сэр, но наш подкомитет по научным исследованиям считает данное направление весьма перспективным…

— Послушайте, Хейз! Я человек простой и не хочу притворяться, что разбираюсь во всяких там формулах и химических теориях. Но в людях я знаю толк. Не спорю, может, на бумаге все выглядит и убедительно, но здравый смысл есть здравый смысл. Я где-то слышал, что по этим формулам и шмель не должен летать, а вот ведь летает! Господа из научного подкомитета просто боятся посмотреть правде в глаза и признаться, что их провели. А этот фокус с супербомбой! Дескать, если она не взорвется, значит, сработала их великая и могучая Машина. Беспроигрышная игра. Слава, слава яйцеголовым!

— Но, сэр… а если она взорвется?

— Вы сами понимаете, что говорите чушь, Хейз! Даже если треклятая бомба и существует, то уж не в тысячу тонн силы. И потом, разве может Россия воевать на два фронта? Зачем? Бессмысленно даже в геополитическом смысле, не говоря о военном. России хватит Китая до конца века, да еще Коминтерн… Нет, это безумие — предполагать, что Россия может на нас напасть. И потом, пусть у нас нет супербомбы, зато много других.

— Значит, вы не собираетесь что-либо предпринимать, сэр? Должен заметить, что сведения о какой-то намечаемой акции в Нью-Йорке мы получили и из традиционных источников.

— Я не говорю, что такой акции не может быть вовсе. Авантюристов предостаточно. Вывести из строя передатчик на Эмпайр Стейт Билдинге — заманчивая цель для какого-нибудь лунатика. Что ж, в этом случае предложение нашей парочки имеет смысл.

— Может быть, стоит принять дополнительные меры?

— Разумеется. Пусть этим займутся в Пентагоне — поднимут в воздух противолодочные дирижабли, бомбят все подозрительные цели, устроят учебную тревогу, ну, и остальное, что полагается. Да, и пусть сегодня ньюйоркцы поскучают без радио. Профилактические работы, придумайте сами.

— Да, сэр.

— Выше голову, Хейз! В конце концов, сегодня мы сэкономили налогоплательщикам пятнадцать миллионов долларов. Не так уж плохо, верно?

— Дюжина пластинок. Надеюсь, испорченных не будет, — Константин с гордостью протягивал стопку кассет. Ни одной пластинки не испортил, все удалось с первого раза. Как всякий человек умственной работы, он особенно радовался, когда получалось что-то сделанное собственными руками, и получалось хорошо. Впрочем, удивляться нечему. Оборудована лаборатория у принца добротно, и он выполнял процедуру нанесения эмульсии на пластины почти автоматически, думая только, зачем это все Петру Александровичу. Фотопластины с новой эмульсией, теперь еще Лейба с волшебной лампой. Одно с другим вообще-то вяжется: подсвечивать невидимыми лучами и фотографировать. Нужно срочно брать патент на эмульсию, такую, какая есть. Шпионские фотографии. Или прожектор невидимых лучей установить на цеппелине и снимать, снимать… Но зачем пластины сегодня? Лампы-о нет. А вдруг принц Ольдбургский — немецкий шпион, и образцы эмульсии передаст по ту сторону фронта? Полная, совершенная ерунда лезла в голову. Просто — причуды стариковские. Никакого сумасшествия, разумеется, просто обыватель не любит, когда кто-то непохож на него самого. Границу правильности, нормы обыватель проводит в непосредственной близости от себя.

— Я хочу сфотографировать звезды, — отвечая на невысказанный вопрос, принц аккуратно складывал пластины в специальный сак. — Есть красные звезды, почему бы не быть и черным? Я тебе не показывал — этой весной я приобрел десятидюймовый рефлектор ньютоновской системы. Он не здесь, в Ольгино. Купол поставил небольшой, часовой механизм. Не Пулково, конечно, но если дело пойдет, я в нашем имении в Гаграх построю настоящую обсерваторию, поближе к низким широтам. Или, — он усмехнулся, — на новых землях.

— Астрономия? Я не думал об этой области применения эмульсии. Замечательная идея, — сказал с воодушевлением Константин. Воодушевление было несколько нарочитым, но все-таки… Звезды — это объяснимо. Раньше у принца тоже был телескоп, не десятидюймовый, а поменьше, любительский, на массивной треноге, с объективом-линзой, он помнит, как впервые увидел огромную луну, испещренную кратерами, кольца Сатурна, мириады звезд млечного пути. Казалось, век не налюбуешься. Но в городе с его вечно блеклым небом фантазии насчет ночей звездочета забывались. Многое забывалось.

— Время позднее, ты, полагаю, устал? — принц не спрашивал — утверждал. — Отдыхай. Генрих говорит, ты спозаранку ему рыбалку обещал?

— Обещал, — Константину завтрашняя рыбалка казалась уже излишней, но слово есть слово. — Утро теперь позднее, не июнь. Половим рыбку, не опоздаем.

— Надеюсь. Давно не ел казацкой ухи. Ах, досадно, — принц с огорчением посмотрел на часы. — Совсем мы тут обо всем забыли.

— О чем? — Константин недоуменно смотрел на Петра Александровича. Никаких дел на нынешний вечер сегодня не планировалось. Ни игр на свежем воздухе, ни шарад, ни постановки живых картин. Все осталось далеко-далеко.

— Сегодня же Вабилова награждают. Нет, никак не успели, пропустили безнадежно.

— Завтра в газетах прочитаем, — Константину стало совестно. Вот Петр Александрович, немолодой человек, а радуется за Вабилова, гордится, а он? Завистлив, завистлив человек, он и вспомнив, стал бы включать радиоприемник — вопрос.

— Газеты… Газеты напишут…

Константин разделял нелюбовь принца к нынешней прессе. Сплошной официоз, ни одного живого слова. Величие русской души, миссия освобождения славян, благоденствие народа при неусыпном попечительстве мудрой власти. Победные реляции с фронтов. И о погоде. О погоде тоже врали безбожно, но без той угодливости и раболепия, как об остальном. Менее гнусно.