Схватив девушку за плечи, она затрясла ее. Джин обомлела и даже не сопротивлялась. Ее голова дергалась из стороны в сторону.

— Эх ты! Тоже мне ученые! Молокососы! Где твоя хваленая эрудиция? — выкрикивала Жаклин сквозь стиснутые зубы. — Быстро! Дайте бумагу! И карандаш! Где-то у меня самой есть... — Она лихорадочно рылась в сумке, словно щенок в норе суслика. — К черту! Возьми мой карандаш для бровей! — Она сунула его в дрожащую руку Джин. — Вот! Пиши! Напиши то, что писал Альберт! Как это выглядело. Давай! Только точно, как он писал...

Однако и сейчас Джин все равно не понимала, чего добивается Жаклин. Но она написала то, что ей было велено, и по мере того, как из-под карандаша появлялись штрихи — жирные и черные, — они казались все более похожими на неровные линии, нанесенные пальцем Альберта. Жаклин выхватила у Джин блокнот и помахала им в воздухе.

— Так я и думала! — воскликнула она. — Как же мы так сглупили!.. Не цифра семь, а число семь, написанное римскими цифрами!

Жаклин утихомирили и мягко, но настойчиво отвели через дорогу на автобусную остановку. Она все еще что-то бормотала себе под нос. Для падре Монтини, переволновавшегося из-за исчезновения Джин, выходка Жаклин стала последней каплей. Он с радостным облегчением распрощался с компанией и поспешил к своим макаронам.

Члены группы понимали, о чем говорила Жаклин, тем не менее Дейна, заявившая, что не возьмет в толк, из-за чего надо было поднимать такой шум, выразила общее мнение:

— Какая разница? Семь — есть семь, римские это цифры или арабские — все равно!

Напротив церкви на укрывшейся в тени стоянке машин продавались прохладительные напитки, и после прогулки по пыли веков всем хотелось пить. Друзья собрались вокруг киоска и, будто скауты на пикнике, потягивали через соломинки содовую. Энди задумчиво ответил Дейне:

— Почему же? Разница есть. Римские цифры позволяют задуматься о контексте.

Жаклин, так старательно сосавшая через соломинку кока-колу, что у нее щеки втянулись, а глаза скосились к носу, перевела на него взгляд:

— Молодец, Энди! И как тебе это не пришло в голову, Джин?

— Я тупица, — покаянно сказала Джин. — Но Энди прав — мы привыкли даже думать на латыни. Каждый документ, на который я ссылаюсь, написан на латыни — рукописи, надписи, даже настенные. Я так привыкла к латыни...

— Понятно, прости, что я на тебя набросилась. Я здорово ругалась?

— Ну, для брани, — задумчиво заметил Энди, — ваши высказывания были довольно мягкими. А вот интонация нам уже хорошо знакома.

— Прекрати, Джуниор, — любовно, но твердо одернул его отец. — Разве я не внушал тебе, что с леди надо быть вежливым?

— А Жаклин не леди, — возразил Тед и улыбнулся Жаклин. — Она — одна из нас.

Джин почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Несмотря на улыбку Теда, Жаклин побледнела и отвела взгляд.

Затем группа распалась, большинство возвращалось в Институт. Хосе надо было закончить какую-то статью, а Энди сказал, что, пожалуй, мог бы несколько часов потрудиться без ущерба для здоровья. Тед не стал делиться своими планами. Когда они выгрузились из автобуса у Колизея, он, просто приветливо улыбнувшись, удалился по Виа деи Фори Империале.

Джин обернулась и встретилась глазами с Майклом. Она поняла, что он думает — Тед самым коротким путем направился к площади Колонны.

Джин вместе с другими пошла в библиотеку, но сосредоточиться никак не могла. Она сидела и машинально водила карандашом по листку бумаги. В этот час — теплый, сонный час после ленча — в читальном зале.

— Может, Джеки пустит нас в свой бассейн? Мы ее не потревожим. Ох! Черт побери! — вдруг воскликнул Энди. — Совсем забыл! Тебя, наверно, совсем не тянет купаться.

— Как раз тянет, — с напускной бравадой бросила Джин. — Жаклин, наверно, не будет возражать. Пошли спросим, как другие.

Другие были рады-радешеньки покинуть душные студии. Только Хосе не разделял общего пыла; неохотно оторвав взгляд от своих бумаг, он объявил друзьям, что вот-вот набредет на гениальную мысль, и если они как можно скорее уберутся, то он точно ее найдет. Ладно, ладно, потом он встретится с ними и пойдет вместе обедать, все, что угодно, но только позже, а сейчас, ради Бога, оставьте его в покое.

Никто на него не обиделся — всем были знакомы муки творчества.

К Жаклин проще всего было попасть по старой Виа Аурелия, по ней Джин однажды вечером уже ехала на машине. Днем же плестись по пыльной улице было жарко, и они все запыхались, когда подошли к дому. Джин уже целую неделю жила у Жаклин, и у нее был свой ключ. Ничего не подозревая, она вместе со всеми стала подниматься наверх, предупредив других, чтобы не шумели. Жаклин могла заснуть, считая, что на весь день предоставлена самой себе.

Но, выйдя из лифта, Джин поняла, что Жаклин не спит, более того — она не одна. Из салона доносились придушенные восклицания, а услышав странную возню. Джин испугалась и бросилась в комнату, за ней последовали остальные. Но на пороге они замерли, не веря своим глазам.

На кушетке, стоявшей напротив двери, Жаклин высвобождалась из объятий своего гостя. Волосы у нее растрепались, щеки пылали. Ее кавалер показался Джин знакомым. Высокий, видный, бравый, элегантно одетый — в бежевом костюме и темной рубашке...

— Лейтенант! — ахнула Джин, и голос ее сорвался на писк.

— Синьорина, — покорно отозвался ди Кавалло. — И синьоры!.. — чуть ли не прорычал он. — Сколько тут вас? Вижу, синьора Кирби, что вы molto occupato.

— Да, я очень занята, лейтенант, — отрезала Жаклин и плотно сомкнула губы, словно ловушку захлопнула. — Должна сказать, что ваше поведение...

— Довольно! — вскочил ди Кавалло. — Больше нам не о чем говорить! Все кончено. Buona sera, signora. Arrivederla!

На беду его прощальные слова насмешили Джин. «Arrivederla» — официальный вариант итальянского «до свидания». Американцы употребляют его почем зря и неправильно. «Arrivederci» — так прощаются только с самыми близкими, с детьми, собаками и с Богом, если кому-то вздумается сказать — «До свидания, Господи». Поэтому ди Кавалло был совершенно прав, произнеся это слово в его официально принятой форме, тем более что леди решительно отвергла возможность неофициальных отношений между ними. И все равно это прозвучало ужасно смешно, если вспомнить только что увиденную сцену на кушетке. Вдобавок Джин заметила пушистую розовую мордочку, выглядывающую из-под парчовой оборки кушетки, и это ее доконало. У Принца был виноватый вид, и неудивительно — охраняя свою хозяйку, пес не проявил должной храбрости.

Ди Кавалло заметил, что Джин улыбается, и его красивое лицо исказилось от ярости. Став сразу как будто на шесть дюймов выше собственного роста, он прошествовал к лифту. Но в холле произошла некоторая заминка, поскольку другие непрошеные зрители, поняв, что явились не вовремя, бросились прочь из салона, и теперь в нерешительности топтались возле лифта. Наконец ди Кавалло все-таки погрузился в него, но, пока двери не закрылись, стоял спиной к своим обидчикам.

Встретившись глазами с Джин, Энди напустил на себя огорченный вид. Джин успокоительно махнула ему рукой и осторожно вошла в салон.

Жаклин уже пригладила растрепанные волосы и спокойно сказала:

— Входите, раз пришли. Входите все.

— Простите нас... — начала Джин.

— Вы будете совершенно правы, если зададите нам взбучку, — добавил Энди. — Мы не должны были врываться к вам...

— Дорогой мой, не извиняйся. Почем знать, — мечтательно произнесла Жаклин, — почем знать, от чего вы меня спасли? Судьба...

— По мне, так все, что угодно, только бы не смерть, — поддержала ее Энн. — И чего ради он к вам явился, Джеки?

— Детка, детка! Легче на поворотах, — с удивлением поглядел на сестру Энди.

— Ничего, ничего, — успокоила его Жаклин. — Лейтенант заглянул рассказать, как идет расследование. Полиция, кажется, считает меня единственной взрослой и ответственной особой в вашей полоумной компании. Уж извините за это.