— С нашими-то волосами что мы еще могли придумать? — воскликнул Энди, взъерошив рыжую шевелюру сестры. — Нам ведь и парики не потребовались.

Вскоре вся семерка была в сборе. Они весело рассматривали костюмы друг друга. Майкл последовал ехидному совету Энди буквально — щетина у него всегда была густая, и, не побрившись, он приобрел отчаянно запущенный вид. В руках он держал полупустой кувшин с вином и, по-видимому, полагал, что добавлять к этому образу нечего.

Хосе нарядился Монтесумой[38], на голове у него красовался убор из поддельных перьев, и он наотрез отказывался рассказать, где раздобыл такой роскошный костюм. Тед выпросил у приятеля, имевшего любительскую коллекцию театральных костюмов, лосины и камзол, что подало ему мысль назваться Кортесом[39]. Одолжив у девушек карандаш для бровей, он нарисовал себе черные испанские усы и пошел гулять по квартире под руку с вождем ацтеков.

Джин предвидела, что Дейна явится последней, и опасалась, что ее костюм будет эфемерным и сексуально-вызывающим. Но чего Джин никак не ожидала, так это того, что Дейна придет не одна, а с кавалером.

— Я была уверена, что вы не будете возражать, — проворковала она, с торжеством глядя на Жаклин. — Тем более, что вы все знакомы с Джованни!

Разумеется, она оделась Клеопатрой, а в роли Марка Антония при ней состоял лейтенант ди Кавалло.

При его появлении собравшиеся несколько помрачнели. Но Жаклин, полностью владея собой, приветствовала гостя со спокойным радушием. Немного погодя лейтенант стал, что называется, душой общества. Он пел, бренчал на гитаре Энди, обменивался шутками с Хосе и обсуждал со Сковилом контрабанду антиквариата. К полуночи вечеринка была в полном разгаре, и казалось, нет никого, кто не получал бы от нее удовольствия.

Исключением была только Джин. С самого начала этот задуманный Жаклин маскарад вызывал у нее подозрения, и появление ди Кавалло их только усилило. В своей просторной белоснежной тоге он выглядел великолепно, однако Джин видела, что он играет не свою роль. Образ Марка Антония, грубого и жесткого солдата, позволившего страсти к женщине взять верх над честолюбивыми помыслами, никак не вязался с лейтенантом. Глядя на ди Кавалло, Джин всякий раз вспоминала холодное красивое лицо, смотрящее с многочисленных памятников в Риме. Лицо Августа — самого загадочного из династии Юлианов — императора, который всю жизнь руководствовался лишь безошибочным расчетом.

Ровно в полночь ди Кавалло постучал по столу, желая произнести тост. Но компания так разгулялась, что потребовалось несколько минут, прежде чем все подошли с бокалами к столу. Убор из перьев на голове Хосе съехал на затылок, усы Теда расплылись в бесформенное черное пятно, у Сковила был надутый вид — весь вечер он тщетно старался выманить Жаклин на балкон. Наконец все они окружили большой стол в салоне, и ди Кавалло открыл новую бутылку.

— Выпьем за здоровье прекрасной и очаровательной леди, — провозгласил он, подняв бокал. — За нашу хозяйку!

Все осушили бокалы, и ди Кавалло наполнил их снова.

— Поблагодарим ее, — напыщенно продолжал он, — за столь памятный вечер! И за маскарад! Но сейчас, друзья мои, маскарад заканчивается.

Все, даже Сковил, выпивший больше, чем другие, почувствовали перемену в голосе лейтенанта. Один за другим разгулявшиеся гости подтянулись, выпрямились и обратили лица в одну сторону, так, что теперь все, замерев, как изваяния, сидели не спуская глаз с лейтенанта, стоявшего во главе стола.

— Маскарад окончен, — повторил он. Сходство с Августом, подмеченное Джин, проступило со всей очевидностью — лицо ди Кавалло было красиво, холодно и безжалостно. — Может быть, кое-кто из вас принял сегодняшний бал за чистую монету. Но полагаю, что в душе каждый испытывал сомнения. Вы же сами знаете правду, хотя и пытаетесь по разным причинам скрыть ее даже от самих себя. Но правду не скроешь! Рано или поздно она выходит наружу. Так вот, этот час настал!

Видно было, что ди Кавалло наслаждался. Выражение его лица оставалось таким же холодно-бесстрастным, но Джин ощущала в этом что-то садистское. Голос его становился все раскатистей.

— Конечно, я поступил не по-джентльменски, явившись сюда под видом гостя. Однако я не стыжусь, что пошел на это, — ведь я лишь смиренный слуга правосудия, а правосудие, друзья мои, требует иногда поступиться благородством. Но дальше я не стану присваивать себе заслуг в поисках правды. Эта заслуга принадлежит не мне, и я уступаю место той, кто может вам все объяснить.

Он вытянул руку и указал на Жаклин. Царственным жестом подобрав складки своей тоги, лейтенант сел.

Пальцы Жаклин легко сжимали ножку бокала, глаза были устремлены на темно-красное бургундское. Она стала белее своих одежд, но, когда заговорила, голос звучал ровно и твердо.

— Лейтенант оказывает мне слишком большую честь, если это слово здесь уместно. Но я не буду рассуждать о вине или доверии, чести или правосудии. Установить правду было необходимо. Нравилось мне это или нет — другое дело. В каждом человеческом обществе, в каждой известной нам культуре одно преступление считается самым тяжким и наказывается самым суровым образом. В этом этические принципы всех человеческих обществ едины. Убийство — грех.

Жаклин подняла глаза. Она была все так же бледна, но на ее лицо легла тень той беспощадности, которая, как почувствовала Джин, исходила от ди Кавалло. Среди молчаливо сидевших вокруг стола произошло движение, но никто не проронил ни звука.

— Альберта убили, — продолжала Жаклин. — Интересно, кто из вас действительно обманывал себя на этот счет? Во всяком случае, не полиция. План убийства был хорошо продуман, и сначала все казалось совершенно ясным. Однако лейтенант ди Кавалло — опытнейший полицейский, и обмануть его трудно. Интуиция подсказывала ему, что случилось на самом деле, но доказательств у него не было, и назвать убийцу он не мог. Им мог быть любой из одной определенной группы людей. И лейтенант не сомневался, что кто-то из этой группы и совершил убийство. Потому-то он и делал вид, что согласен с версией самоубийства, чтобы преступник думал, что его план удался.

Жаклин взглянула на Джин, и в ее голосе зазвучали извиняющиеся нотки.

— Я обратилась в полицию, Джин, как только поняла, что тебе угрожает опасность. Медлить было непростительно. Я ожидала, что в полиции меня поднимут на смех, однако это меня не смущало — насмешки страшны только молодым. К моему изумлению, лейтенант мне поверил. И с тех пор мы работали вместе. Это было подлинное сотрудничество. Без фактов, которые я могла представить, лейтенант не мог бы вести расследование, но я и без него была бы беспомощной.

Жаклин снова перевела взгляд на стол и заговорила по-прежнему бесстрастно.

— Мы старались найти мотив убийства. Полиция сумела выяснить подробности о прошлом подозреваемых, чего я, конечно, сделать бы не могла. И обнаружилось много неожиданного.

За столом опять возникло тревожное движение, но Жаклин не обратила на это внимания и продолжала:

— Однако, хотя некоторые сведения о вас и давали основания предполагать возможные мотивы убийства, никаких фактов, вызывающих подозрения, найти не удалось. Стало ясно, что в поисках мотива мы зашли в тупик. Надо было подойти к этой задаче с другой стороны. Давайте взглянем на проблему с точки зрения физических возможностей. Смерть Альберта была тщательно спланирована. Ничто не противоречило предположению о самоубийстве. Даже если возникла бы версия убийства, не было ничего, что бросало тень на кого-то из подозреваемых. Так и тянуло сделать вывод, что женщине совершить подобное преступление было не под силу. Преступление требовало наличия определенных физических данных и хладнокровия. Но нынешние женщины совсем не такие хрупкие создания, как их прабабки. Да и Альберт при своей толщине особой силой не отличался. И совсем не трудно представить себе, что именно женщине, а не мужчине, легче удалось бы заставить Альберта занять уязвимое положение — встать на колени. Женщина в это время могла гладить его волосы, а потом нагнуться и... Понимаю, представлять себе это неприятно, но в случившемся ничего приятного нет вообще.