— Разве мавританский обычай предписывает, чтобы девушка принимала фамилию человека, который похитил ее? — холодно осведомилась она. — Вы обязательно должны мне рассказать, как здесь заключаются браки. Я боюсь, что совершенно не знаю местных обычаев.

Он направился к ней и сказал:

— Послушайте, Джоан, я не хочу жениться на вас по мавританскому закону. Я хочу вступить с вами в христианский брак, и настоящий английский священник обвенчает нас. Я спросил вас, какого вы мнения о моей мавританской жене — в самом деле, что вы можете сказать о ней?

Джоан ничего не ответила и тщетно пыталась догадаться, чего он хотел.

— Что вы о ней думаете? — снова спросил он ее.

— Мне жаль ее. Она была со мной не слишком любезна, но все же мне ее жаль, она внушает мне чувство симпатии.

— Так? Так, значит, она вам симпатична? Она несколько полна — у нее слишком полное лицо. В Марокко большинство жен ожидает такая участь, потому что им приходится коротать свою жизнь в гареме. Они лишены свободы, мало двигаются, они день и ночь проводят взаперти. Они вне дома бывают лишь полчаса в день, гуляя под надзором рабынь. Таковы условия жизни арабской женщины. Джоан, могли бы вы примириться с подобной жизнью?

Она пристально поглядела на него.

— Я ни при каких условиях не хотела бы быть вашей женой.

— Вы хотели бы жить, как живут арабские женщины? — повторил он. — Или вы предпочли бы вступить в брак по-европейски, иметь детей, которые унаследовали бы ваше имя и титул своего отца?

Она порывисто поднялась со своего места и отошла в другой конец комнаты.

— Не будем больше говорить об этом, — сказал Гамон и поднялся с места. — Я хотел бы, чтобы вы приняли Сади Гафиза, одного из моих друзей. Будьте приветливы с ним, но не выражайте ему излишнего внимания.

Его тон заставил Джоан насторожиться.

— Что это значит? — спросила она.

— Он хотел взять в жены мою сестру Лидию, и это ему не удалось. Я бы не хотел, чтобы у него появились какие-нибудь виды на вас.

И он удалился, оставив Джоан наедине со своими мыслями. Через несколько мгновений он возвратился в сопровождении Сади.

Джоан немедленно сообразила, что этот человек представляет для нее такую же опасность, как и Ральф — быть может, даже большую.

Его толстое, лишенное выразительности лицо вызвало в ней отвращение. Глаза Гафиза уставились на нее, словно он смотрел на кусок мяса и приценивался к товару. Она возненавидела его поверхностный лоск, вежливою английскую речь и угодливую улыбку.

Сади пробыл у нее недолго — ровно столько, сколько, по его мнению, понадобилось для того, чтобы произвести впечатление на девушку. Если бы он мог прочесть ее мысли, то очень удивился бы: он был настолько уверен в себе, предполагая, что его личность вызывает симпатию.

— Какого вы о нем мнения? — спросил Ральф девушку после того, как араб удалился.

— У меня еще не составилось мнения о нем, — ответила уклончиво Джоан.

— Он хороший друг и опасный враг, — многозначительно сказал Гамон. — Я предпочел бы, чтобы Лидия оказалась благоразумнее. Она обязана мне многим.

Джоан подумала, что и он многим обязан Лидии, но она не была склонна вступать с ним в беседу. Вдруг он поднялся и сказал:

— Я оставлю вас. Надеюсь, вы сами найдете свою спальню? Желаю вам приятных сновидений.

Она ничего не ответила.

В дверях он повернулся и с улыбкой обратился к ней:

— Христианской женщине живется лучше, чем туземной — запомните это!

Она продолжала молчать.

— Через два дня вы выйдете замуж, — иронически продолжал он. — Быть может, вы хотите, чтобы я кого-нибудь пригласил на нашу свадьбу?

— Вы ведь не осмелитесь пригласить английского священника?

— Не осмелюсь? И все же нас обвенчают. Вам суждено встретить в день венчания своего старого знакомого.

— Старого знакомого? — изумилась Джоан.

— Да. Вы встретите преосвященного мистера Беннокуайта.

И с этими словами он покинул комнату.

Сади ожидал Гамона в курительной. Он настолько углубился в свои мысли, что не заметил его появления.

Услышав голос Гамона, он испуганно вздрогнул:

— Аллах! Как вы меня испугали! Она очень красивая девушка. Правда, она не в нашем вкусе — мы, арабы, любим более полных, но вы, европейцы, предпочитаете худых. Я никогда не мог понять, что вы находите в них хорошего.

Но Гамона нелегко было обмануть — он понял, что Джоан произвела на Сади сильное впечатление.

— Она вам больше нравится, чем Лидия? — осведомился он невинно, наливая своему гостю стакан виски с содовой.

Сади пожал плечами.

— В некоторых отношениях ваша Лидия совершенно невозможное существо.

И это было дурным предзнаменованием — еще недавно Сади был о Лидии такого лестного мнения, что одно упоминание о ней приводило его в трепет.

— Вы собираетесь завтра возвратиться в Танжер? — осведомился Гамон.

Сади покачал головой.

— Нет, я решил побыть здесь еще несколько дней: чувствую, что перемена обстановки благотворно влияет на меня; за последнее время мне пришлось пережить много волнений.

— Но вы ведь обещали доставить сюда Беннокуайта?

— Он приедет и без моей помощи. Я приказал одному из моих людей доставить сто сюда. Этот Беннокуайт явится куда угодно, лишь бы ему заплатили.

— Вы что-нибудь знаете о нем?

— Мне случалось встречаться с ним. Он — одна из наиболее любопытных фигур Танжера, — ответил Сади. — Прибыл к нам во время мировой войны, и я слышал, что в день большой битвы на Сомме он напился пьяным и дезертировал. Он совершенно безвольный человек и лишен каких-либо моральных устоев. Но ведь Беннокуайт не может совершить обряд венчания? Вы ведь рассказали мне, что он лишен сана.

Ральф покачал головой.

— Его имя значилось в списке английского духовенства, когда его объявили без вести пропавшим в битве на Сомме. Во всяком случае, я думаю, что он продолжает фигурировать в списке духовных лиц.

— Но зачем вы собираетесь жениться? — неожиданно спросил Сади. — Я вижу, вы придерживаетесь старых правил.

Ральф усмехнулся.

— Это вовсе не так скверно, как вы думаете. Моя жена унаследует для детей титул лорда Крейза.

И снова Сади пожал плечами:

— Что за сумасбродная мысль! Вот такие идеи и повлекли крушение ряда ваших замыслов.

— О чем вы говорите? — взволнованно осведомился Гамон.

— Если ваши планы еще не рухнули, то крушение их не за горами. Или вы предпочтете, — добавил он, уловив на себе подозрительный взгляд Ральфа, — остаться в Марокко, вне сферы досягаемости европейских государств.

И потянувшись, он зевнул.

— Я пойду спать. Могу вас обрадовать сообщением, что завтра утром я уеду в Танжер.

Сади уловил удовлетворение в глазах Гамона и улыбнулся про себя.

— И я пришлю вам вашего Беннокуайта, — добавил он.

На следующее утро Гамон проснулся и с радостью узнал, что шейх уехал.

Джоан гуляла в саду, но он не вышел к ней.

Планы Гамона основывались не только на желании войти в ряды английской знати; в качестве зятя лорда Крейза он приобрел бы влияние и могущество, каких не смог бы добиться иными средствами.

Он предполагал, что старый лорд не стал бы препятствовать желанию Джоан выйти за него замуж. И отлично знал, что если ему удастся заставить Джоан обвенчаться с ним, то перед посторонними она ничем не обнаружит подлинного отношения к нему.

Он вскочил в седло и поскакал прогуляться в горы. И снова проехал мимо старого нищего. Недалеко от дороги паслась его изможденная кляча. Во время прогулки Гамону пришел в голову совершенно фантастический план.

Вечером один из слуг ему доложил, что к дому приближается кавалькада. Гамон взял бинокль и принялся рассматривать скакавших к дому всадников. Их было трое. Двое из них были арабами, а третий нескладно сидел в седле и болтался из стороны в сторону, словно был пьян.