- Да, конечно, я… Я сейчас, мне нужно подготовиться, - торопливо заговорила она.

Осторожно, словно младенца, она взяла скрипку в руки и скрылась с ней за дверями своей комнаты.

Ее бегство не удивило. Мне ли не знать, как можно истосковаться по музыке. Через какое-то время из-за двери донеслись робкие звуки - привыкает к инструменту.

Впрочем, этот инструмент будет звучать великолепно, я даже не сомневался. А еще через несколько минут из комнаты раздалось тихое «входите».

Я вошел и застыл у двери.

Она стояла у самого окна, повязка на глазах, скрипка у подбородка. И все… больше ничего на ней не было…

Я не успел ничего сказать по этому поводу, как смычок коснулся струн и полились звуки. Она играла что-то нежное, страстное. И пусть ее игру нельзя было назвать безупречной, она была прекрасной.

Я застыл, не зная, чем был поражен больше: то ли мелодией, что текла из ее пальцев, то ли самой этой картиной – обнаженная девушка со скрипкой, то ли всем сразу.

В горле запершило. Я был уверен, что никогда в жизни не видел ничего более прекрасного.

И с каждой секундой, с каждым новым звуком во мне крепла уверенность: я по-настоящему хочу эту девушку. Присвоить, подчинить, забрать…

И трех дней на нее мало.

Для меня слишком мало.

Когда музыка закончилась и руки со скрипкой и смычком опустились, я стоял, не шелохнувшись, несколько долгих мгновений.

А потом сделал то единственное, что должен был сделать, хотел сделать – именно сейчас.

Стянул с себя шапку. Плевать на то, что она меня увидит.

Я не хотел больше быть для нее незнакомцем.

Подошел к ней, взял из рук скрипку и смычок и осторожно положил на трюмо. Я ведь не хочу сломать дорогой подарок! А в том, что я собираюсь сделать с девчонкой сейчас, не будет места ни нежности, ни бережности, ни осторожности.

Она стояла неподвижно, словно чего-то ждала. Стянул повязку с ее глаз, и она зажмурилась от неожиданности. А потом широко распахнула глаза.

При дневном свете они оказались ярко-синими. К черту повязки, к черту эту дурацкую секретность. Плевать, что мое инкогнито раскрыто. Вряд ли мое лицо ей хорошо знакомо. И она точно не побежит давать интервью о личной жизни звезды. В этом я тоже был уверен.

И еще кое-что мне захотелось выяснить. Странно, что только сейчас.

- Как тебя зовут?

Она посмотрела удивленно. Возможно, думала, что я и без того знаю ее имя. Возможно, я его даже знал. Только забыл. Я не слишком вслушивался в то, что говорил Габриэль о моей игрушке на три дня. Наверное, стоило… Впрочем, какая теперь разница.

- Мелисса, - тихо ответила она, с жадностью скользя взглядом по моему лицу.

- Мелисса… - повторил я, словно пробуя это имя на вкус.

Оно ей подходило. Мягкое. Легкое. Невесомое. И такое же вкусное, как она.

- А я Рэй. Вот и познакомились. 

Всего три слова, и то невнятное чувство, что целый день свербело где-то внутри, отпустило. Словно гора свалилась с плеч, и стало легче дышать. Все просто, я не хочу ее отпускать. И черт возьми, я не обязан ее отпускать. Если нужно будет договариваться с агентством, заплачу им сколько нужно.

Черт их знает, на каких кабальных условиях они заполучили эту девчонку себе. И заберу. Не важно, что через несколько дней уезжать, она поедет со мной. В конце концов, мы тащим с собой херову тучу народа: администраторы, звукачи, гримеры и просто бесполезный народ, который просачивается в группу, гордо именуя себя ассистентами.

Уж ей место как-нибудь найдется.

Объедет со мной всю страну, повидает чуть больше, чем видела до этого. Ей понравится, я уверен, что понравится, она вовсе не выглядит избалованной такими вещами. Решив это в один момент, я сам ошалевал от того, насколько рад. Только вот… Разве я могу решить это один? Будь моя воля, я нацепил бы ей строгий ошейник и не позволил, не то что бы отойти в сторону, а даже посмотреть. Но мне нужно ее согласие.

Девчонка всхлипнула, ничего не сказав. И сердце, только что готовое было выпрыгнуть из груди от радости, сжалось с каким-то паршивым и непривычным чувством.

Я притянул ее к себе, запустил руки в копну волос. Хотелось целовать ее, сжать до боли.

Пришлось сделать усилие, чтобы остановить себя. Не сейчас. Я хочу чтобы она решила сама. В последний раз решила сама, потому что дальше все решать буду только я.

В любом случае сейчас мне было важно, что она скажет. Я отпустил ее из рук, приподнял подбородок, заставив ее на меня посмотреть.

- Я должен уехать… На месяц или чуть больше. Ты хочешь поехать со мной? – спросил я прямо.

Мелисса смотрела на меня испуганно. И молчала. И у меня сжалось сердце. На какое-то мгновение стало страшно: вдруг она скажет «нет»? Вдруг я в ней ошибся и у нее на будущее другие планы. А я был всего лишь неприятной обязанностью.

- Нет… - тихо сказала она.

- Нет? – И все-таки я не ожидал такого ответа. – Я тебе несимпатичен?

- Разумеется, нет…. То есть – да… То есть – ты мне симпатичен. Очень. Я бы очень хотела поехать… - Ее голос дрогнул. – Но не могу. У меня… - она запнулась, - обстоятельства.

Ее взгляд сказал мне намного больше, чем могли сказать любые слова. Она хочет быть со мной.

- Значит так, Мелисса, сейчас ты расскажешь мне все, абсолютно все, начиная с детства, заканчивая тем, как ты в это вляпалась. Тебе нужна помощь? Я помогу, я сделаю все, что угодно.

И она начала рассказывать. О смерти матери, о болезни сестры, о том, чего ей стоило решиться и сделать такой шаг, но говорила она обо всем об этом отстраненно, без надрыва в голосе, сухо и коротко описывая ситуацию, словно бы старалась ни в коем случае не вызывать жалость.

Я смотрел на нее такую маленькую и хрупкую, но такую сильную, и единственная мысль была «Козел, черт возьми, какой же ты козел, Рэй Бертон». В какой момент жизни я решил, что за деньги можно купить все? Например, человека, попавшего в трудную ситуацию.

Я прижал ее к себе сильнее, теперь уже не боясь причинить боль, и сказал на ухо единственное, что мог сказать в этой ситуации:

- Теперь все будет хорошо, я тебе обещаю. 

Закрывшись в комнате, я быстро набрала номер агентства.

- «Чистота плюс», скорая помощь вашему дому! - как всегда весело отрапортовала диспетчер Олечка.

- Это я, Марина, - сообщила я тоном, который вполне можно было бы назвать антиподом ее восторженно-радостному.

- Что-то случилось? - почувствовала неладное Ольга.

- Да, мне потребуется замена, - я постаралась, чтобы голос звучал деловито. - На этом объекте я работать не смогу по… некоторым обстоятельствам. И чем быстрее, тем лучше.

- Сейчас посмотрю, что можно сделать, - отозвалась девушка, не став больше ни о чем меня расспрашивать.

В трубке зазвучала ритмичная музыка, и я в такт ей мысленно повторяла: «Экономка, давай, экономка, найдись...»

- Ничем не могу помочь, - неожиданно вторглась в мой внутренний монолог Оля. - Все наши лучшие специалисты надежно заняты, и в ближайшие три недели…

- А не лучшие? - с надеждой переспросила я. - Наверняка же есть кто-то из перспективных новичков.

- Марин, ты что? - холод, появившийся в голосе диспетчера, заставил меня поежиться. - Если хочешь, я соединю тебя с директором, но ты и сама знаешь, чем это закончится. В лучшем случае тебе дадут отвратительную характеристику, с которой ты потом не сможешь найти нормальное место.

Она была права. Вот такие неожиданные увольнения в нашем агентстве карались сурово. Специалист, позволивший себе вдруг оставить работу, получал статус неблагонадежного. И все, мог прощаться с карьерой.

- Там совсем все плохо, да? - с сочувствием спросила Оля.

- Хуже не бывает, - я с трудом сдерживала слезы.

- Ну, потерпи еще хотя бы две-три недели, - затараторила девушка. - А я что-нибудь придумаю. У нас вот Анна Вячеславовна скоро освобождается, и я сразу ее тебе на замену поставлю.