– Юморист! – выдохнул Пелисье. – Прекрасно, разберусь сам. Проклятье! Все у этих ребят не как у людей! Когда они нужны, то немедленно напиваются, вывихивают ноги, сживают меня со свету. У, дьявол, как говорит в таких случаях бедняга Робер! Вперед, трубачи!

И он впился в руку злополучной мумии таким горячим взглядом, словно желал испепелить ее.

На мгновение Жан-Люк отвлекся от обстановки пыльного, темного, унылого каменного мешка, из углов которого поднимались тяжелые запахи тысячелетий. Пигментные пятна на руке мумии заплясали в глазах, и вдруг строй значков пришел в единообразие. И Пелисье понял, ЧТО обозначено на руке мумии. Он прочел бы это сразу, если бы мог предположить, что здесь, в гробнице, которой почти четыре тысячи лет, можно прочесть ЭТО.

Сначала он стоял выкатив глаза. Потом огляделся вокруг, видимо желая связать обстоятельства, в которых он нашел разгадку, с самой разгадкой. Нет! Надо меньше пить и больше спать, решил Пелисье. Он отвернулся и хотел уже было идти, но непреодолимая сила развернула его массивный корпус обратно так, что щуплый эксперт отлетел в сторону и едва не врезался головой в древнюю стену гробницы.

Но Жан-Люк не заметил. Он неотрывно смотрел на мумию. Потом с силой провел рукой по лбу, как будто удостоверяясь, что голова здесь, на своем месте. Он даже прикоснулся к запястью древнего мертвеца пальцем и пробормотал нечто, что показалось эксперту полным бредом и околесицей, не имеющей отношения к происходящему:

– Якорь… так. Ладьи. Погребальные ладьи. Но – якорь? В Древнем Египте был якорь пирамидальной формы, обычный обтесанный камень с отверстием, куда продевали веревку… А так египтяне не знали якоря как такового. И эти значки… Это не иероглифические значки, это… это…

– Вам дурно? – спросил эксперт, которого Пелисье за минуту до того приложил головой о стену.

– Н-нет. Тут просто… дружище, – повернулся он к эксперту, – понимаете, всего этого не может быть, потому что не может быть никогда!!!

– Но…

Пелисье уже было не удержать. Горячая кровь заклокотала в венах. Мозг опьянел от отчаянно бьющейся – невозможной! – мысли. Он подскочил к мумии и, едва не ткнув щуплого эксперта носом в руку мертвеца, прямо в то место, где проступали на коже странные синеватые значки, заорал:

– Я не знаю, кто этот человек в саркофаге, сколько ему лет… но только то, что нанесено у него вот тут, на руке… Ушебти… рог… о я дурак!.. Боже… дурак… не может… никогда.

И он со стоном сел на каменный пол. Эксперт, перепуганный, взъерошенный, кинулся к нему. С перепугу он был мокрый, как новорожденный кролик. Пелисье ворочался на каменном полу в мутной, сизыми хлопьями, испарине, приникшей к лицу и глазам, как туман. Наконец с помощью эксперта он поднялся на ноги и еще раз взглянул на мумию.

– Вы будете первым, – сказал он, – вы будете первым, кому я это скажу. Я не знаю, как это… Взгляните на это. Знаете, что это? Это татуировка якоря. У моего дяди, моряка советского Черноморского флота, была такая татуировка.

– Но ведь якорь изобрели в глубокой древности, – промолвил эксперт.

– Изобре… Болван!! Спокойно, Пелисье, спокойно, – дернулся он и сам себя погладил ладонью по голове. – Смотри на эту мумию и учись у нее спокойствию. Так вот, уважаемый эксперт, якорь действительно изобрели в незапамятной древности, веков этак шестьдесят назад. Как колесо. У египтян же не было якорей. Они использовали якорные камни, весившие по два таланта, то есть около ста французских фунтов. Полцентнера, проще говоря. Нет, мы можем предположить, что этот древнеегипетский вельможа чужеземного происхождения. Финикиец? Пусть так. Финикийцы знали якорь и умели им пользоваться. Но только те якоря, какие были у финикийцев, не сильно отличались от египетских якорных камней. Здесь, на коже у этого человека, изображен двурогий якорь. Такие – да и то не совсем такие – якоря были в то время только у китайцев. Сложно предположить, что китайский мореход забрался так далеко и даже пробился в вельможи фараона. Но все равно – предположим. Но ведь тут изображено то, что принято называть адмиралтейским якорем!!! И самые-самые дальние его пращуры были изобретены уже в античную эпоху, то есть тысячелетие спустя после того, как вот этого милого господина упаковали в его саркофаг и оставили наедине с собой здесь, в гробнице!!! – Эксперт пыхтел.

– Но это еще не все, – продолжал Пелисье. – Татуировка якоря… ей можно найти объяснение: мол, и не якорь это вовсе. Но вот эти значки – о, знаете ли вы, что это такое? Ведь это не рисунки, не иероглифы, нет! Это – алфавит! Более того, это – кириллица! Кириллицу изобрели в девятом веке нашей эры! Ну хорошо… – взлохмачивая собственные волосы и все больше походя на безумного, кричал Пелисье, – ну хорошо, допустим, что эти значки просто удачно имитируют кириллицу, действительно, откуда ей взяться в Древнем Египте за две тысячи пятьсот лет до того, как родился ее создатель?! Пусть: имитируют. Но ведь они сгруппированы так, что имеют смысл, более того, мне понятен этот смысл!! Послушайте, дорогой… – сказал он таким загробным голосом, что у несчастного эксперта, привыкшего препарировать мумии столь же буднично, как повар чистит на кухне картошку, волосы на голове стали дыбом. – Послушайте, дорогой, вы знаете, что это? Это – язык. Более того – на руке у этого древнеегипетского индивидуума вытатуирована надпись на СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ языке, вы это можете уразуметь?

Кажется, и сам Пелисье не мог этого уразуметь. Проговаривая все это вслух, он все больше кривлялся и подпрыгивал вокруг саркофага. Эксперт прижался к стене и мелко стучал зубами. Наверное, если бы мумия встала во плоти и сказала ему утробным басом: «Шалишь, дорогой!» – и то бы он не был так потрясен. Жан-Люк продолжал:

– Более того, я знаком с русским языком и сумел прочитать, что на руке этой мумии, этого черта, этого дьявола, кто бы он там ни был, вытатуировано: «КОЛЯН С БАЛТИКИ»!

Эксперт не понял. Он воспринимал на слух современный русский язык не лучше, чем древнеегипетский. Пелисье, горячась и рвя волосы на и без того изрядно прореженном затылке, объяснил ему смысл надписи, переведя ее на французский и сказав, что у русских моряков, как и у моряков всего мира, есть обычай увековечивать память о военной службе в виде татуировки. Примерно такая же татуировка была у родного дяди Жан-Люка Пелисье, и племянник не мог ошибиться. Его дядя тоже служил на флоте еще в СССР, только не на Балтике, а на Черном море.

– Но откуда, откуда русская надпись на руке этого египетского… этого… этого… Понимаешь, – вдруг жарко надвинулся Пелисье на эксперта, – та фигурка ушебти, золотая, из саркофага… странная, правда? У нее – рог. А на брюхе – пупырышки. И ножки, сросшиеся ножки. Ну вот… рог – это не рог вовсе. Это – антенна! А пупырышки – кнопочки! А сросшиеся откидные ножки – это флиппер, откидная крышечка! А сам ушебти – это отлитая из золота… модель мобильного телефона!!!

Тут эксперт не выдержал и с диким воплем кинулся звать на помощь.

– Кнопочки, рожки, – бормотал Жан-Люк Пелисье, маршируя по погребальной камере и отдавая кому-то честь, – флиппер, откидные ножки… Кнопочки… телефон! Мо-ряч-ки-и-и!!!

Не переставая бормотать, он ходил по камере, непрерывно шаря перед собой руками. В таком виде его отвезли в Каир, а оттуда самолетом в Париж, в сумасшедший дом.

Пришествие из космоса было банальным, как смятая упаковка кефира в мусорном ведре.

Звездные пустоши, как и водится испокон веку, дышали таким испепеляющим холодом, пронизывающие их иглы света были так тонки и смертоносны, что любая мысль о разумной жизни казалась гнусным фарсом и провокацией. Впрочем, как утверждал двоюродный брат одного из главных героев нижеследующего повествования, космонавт, лично у него выход в открытый космос отчего-то ассоциируется с подгоревшей тушеной капустой. Не следует, однако же, опираться на мнение этого достойного эксперта по космосу, потому что свои последние дни он коротал в психиатрической клинике, где подгоревшая тушеная капуста была как раз основным пунктом в меню.