– Але!..

– Колян, ты? – прозвучал в трубке взволнованный голос Афанасьева.

– Я.

– Тут я только что про тебя…

– Что – про меня, что про меня-то? – раздраженно перебил он Афанасьева.

– Ты уцелел? А то тут передавали, у тебя дача взорвалась. Фу, отлегло! А то я уж было подумал, что тебя… что ты…

– Кто передавал? И вообще, Женька, ты очень удачно не поехал ко мне на дачу. Ее минуту назад разнесло на куски. Какая-то сволочь подложила взрывчатку! Вот такие дела.

– Ты что, ушибся? – глухо прозвучал голос Афанасьева. – Минуту назад? Нет, Коля, ты определенно… Ладно, извини. Ты, наверное, сейчас не в лучшем состоянии. Ты сейчас где?

– На даче же! Я же сказал, что она минуту назад взорвалась! Еще горит! Джип поуродовало, вот! Не везет мне с этим джипом. То козел бампер сожрал, то теперь салон покорежило.

Афанасьев кашлянул:

– Колян, ты вообще как себя чувствуешь?

– Хреново!

– Я тоже не очень… У меня тут телевизор только что взорвался, когда я смотрел репортаж о… В общем, ты говоришь, дача минуту назад взорвалась?

– Ну, пока мы с тобой базарили, еще две минуты прошло.

– Та-ак, – протянул Афанасьев. – Чертовщина какая-то началась… Добродеевщина.

– Ты что, думаешь, это он замешан во взрыве?! – возопил Колян.

– Да нет, я ничего не думаю. Нужно встретиться, Коля. Да, нужно непременно встретиться. Прямо сейчас. И Васягину звякнем. Все-таки он у нас оперативный работник…

– Какие-то идиотские штучки, – резюмировал Колян, когда Афанасьев изложил ему историю с неудачным просмотром местных новостей, в частности репортажа о взрыве ковалевской дачи. – Получается, что репортаж велся чуть ли не в прямом эфире. К тому же этот рыжий объявил о взрыве моей дачи еще ДО того, как это произошло. Ну да, так и получается!

– У меня на нашем городском телевидении есть знакомые, – поспешно объявил Афанасьев. – Сейчас попробую узнать, что это за тип.

Он начал звонить на телевидение, а Колян зажал нос двумя пальцами и сказал гнусавым, как у первых переводчиков западного видео, голосом:

– Если я узнаю, кто мне такое западло подкладывает, то!..

И Колян врезал кулаком по стене. Сидевший тут же сержант Васягин прищелкнул языком, но промолчал. Через минуту вернулся сконфуженный Афанасьев.

– Н-да, – протянул он. – Мистика, да и только. Нет у них такого репортера на всем телевидении. И репортажа такого никто не делал и в эфир не пускал. А когда я начал описывать этого типа, так и вовсе меня засмеяли. Говорю: «У вас такой рыжий, в очках, есть?» – «Нет у нас никакого рыжего». – «Ну, весь в конопушках!» – «Да нет же!» – «У него еще слева зуба не хватает, при улыбке видно». – «Ты что, Афанасьев, нас за идиотов держишь, что ли? Зачем нам таких красавцев на работу брать?» В общем, подняли меня на смех.

– Больше всего, – авторитетно сказал Васягин, – меня смущает то, что оба взрыва, и у тебя, Афанасьев, и у тебя, Ковалев, так или иначе связаны с датой двадцать второго сентября две тысячи четвертого года. Именно эта дата была проставлена в видеозаписи в так называемом репортаже, так?

– Да.

– А двадцать второе сентября сегодня уже звучало. Его упоминал Добродеев как наилучший срок для… В общем, вы меня поняли.

– Так ты думаешь, что это добродеевские штучки? – тут же воспламенился зять хана Батыя.

– Не знаю. Не вижу мотивов. К тому же старому Вотану, когда он заснул сегодня, приснилось как раз это. И в его сне фигурировало все то, что произошло в действительности. И дата двадцать второе сентября в его сне тоже была. Осталось найти того, кому невыгодно, чтобы дионы прибыли на место приземления Гагарина не двадцать второго, а – раньше.

– Голова! – похвалил Ковалев. – Такой умный у нас, а до сих пор сержант.

– Ничего, – отмахнулся Вася Васягин. – Зато никакой генерал и никакой маршал не может похвастаться тем, что едва не спас Цезаря!!!

– Вот это-то меня и волнует, – тихо отозвался Афанасьев. – Мы уже нагромоздили столько исторических парадоксов. Колян – зять Батыя, предок Ивана Грозного, Васягин – почти что спаситель Цезаря, я тоже немало натворил… По сравнению совсем этим репортаж, который сделали о еще не состоявшемся событии, – это так, ерунда, мелочь, маленькая погрешность во времени…

Все тревожно умолкли.

Наконец Колян Ковалев, первым разорвав удушливую тишину, поднялся со стула и сказал:

– Ладно, братаны. Вы тут дальше перетирайте, если хотите, а я в больницу поеду, проведаю Сережу Борова. Он уцелел, но места живого на нем нет. Врачи, правда, уже сказали, что ничего – выживет…

Ковалев поехал в больницу к Сереже Борову, а через два дня вся компания в составе четырех человек, шести дионов и одного инфернала отправилась в Саратовскую область. На место приземления первого космонавта.

Россия, Саратовская область, август 2004 года

– Наверное, кто-то крепко не желает, чтобы мы сделали это. А что, Вельзевулыч, уж не думаешь ли ты, что в дело вступил твой босс, способный пронюхать о наших планах и о том, ЧТО мы уже сделали? – спросил Афанасьев.

Добродеев покачал головой.

– Не хотелось бы так думать, – сказал он. – Когда босс берется за дело, он не припугивает, как в вашем случае. Если бы он за вас взялся, то у вас уже отсутствовали бы возможности выдвигать теории, как вы сейчас это делаете. Да!.. Вы бы уже ножки протянули и ручки на груди сложили, а в них вставили бы вам свечечку, ну и сами дальше знаете… Нет, вряд ли это он. Впрочем, раз уж вы на меня успели подумать, то на моего босса, что называется, сам…

– …сам бог велел, – весело договорил Колян Ковалев.

Из ноздрей Добродеева вырвались две струйки дыма, как будто он курил. Почтенный инфернал страдальчески сморщился и укоризненно глянул на Ковалева.

– Все понял, Вельзевулыч, – примирительно поднял руки тот, – больше не буду, заметано.

– Да ему больше и не надо, – отозвался Пелисье, – посмотрите, он и так зеленый, как новогодняя елочка. Вы что, месье Добродеев, занедужили?

– Утрясло, – отозвался инфернал. —Я это… автобусы, да!.. плохо переношу! Очень, очень скверно. Особенно когда мост через Волгу переезжали, который между Саратовом и Энгельсом, городом на другом берегу. Меня чуть не стошнило. Позеленел аж!

– Ну, ничего, Астарот Вельзевулыч. Будем считать, что идиому «до зеленых чертиков» ты оправдал. Ну-ну! Не надо дуть губы. Подъезжаем. То есть уже почти приехали.

– Где, где? – влез любознательный Эллер.

– А вон видишь обелиск? Так это там, – пояснили ему.

Кто не знает, место приземления первого космонавта Земли затеряно в широкой приволжской степи, и только высоченная каменная стела в виде взмывающей вверх ракеты выделяет его из всей местности, достаточно глухой и однообразной. Степь да степь кругом, как поется в одной известной песне.

Первое ознакомление с местом посадки Гагарина, первого человека в космическом пространстве, вызвало легкое недоумение, однако же переходящее во все более тяжелые формы. Наверное, дионы не думали, что их победный марш к власти над миром начнется именно с такого места, которое, на их взгляд, трудно было считать величественным. Афанасьев уже было хотел отослать их со всеми претензиями к губернатору Саратовской области, как бог-пенсионер Вотан Борович поднял клешневатую руку, повелевая всем замолчать, и произнес:

– Тихо же, о несносные! Доколе мне это слушать!! Ужели уваженья нету в вас, окаянных берсерках! Немедля умолкните! Слушайте, что я вам скажу. Чувствую я, что в этом месте сила необычайная. Клянусь рогом Хеймдалля, что произойдет сейчас необычайное и великое!

– Да это уж точно, – проворчал Васягин, – если такие ребята, как Вотан Борыч с гвардией, за гуж взялись, то точно что-нибудь выйдет – беда или дело, да только просто так не обойдется!