– Что увидел ты?

– А посмотри, – забыв о субординации, ответил журналист.

Едва не столкнувшись лбами, Пелисье и Эллер ринулись к окну. Один толстый Поджо остался совершенно невозмутим: он только что закончил трапезничать, уничтожив столько, сколько хватило бы дружине из пятидесяти человек. Теперь он глубоко дышал, осмысляя и переваривая. При этом он поглаживал свой громадный живот, мирно покоящийся на коленях.

А Пелисье и Эллер просунули свои головы в окошко. И – увидели… Жан-Люк на несколько, мгновений забыл не только древнерусский язык (вложенный ему в мозг по милости Эллера), но и современный русский язык. Собственно, и родные французские слова прилипли к языку и размазались по гортани, так что он сумел сказать только то, что говорил не так давно на египетских раскопках археолог Робер, проигрывая в карты своим коллегам:

– Дьявол!..

– М-да, – сказал Эллер, – все-таки он летает!

Это было сказано с тем выражением, с которым Галилей произнес свое бессмертное: «А все-таки она вертится!»

Строго по направлению к заставе курсом норд-норд-вест летело неопознанное летающее существо. Насколько можно было судить с расстояния в километр, существо представляло собой нечто среднее между птицей и «кукурузником», предназначенным для опыления полей. Так как с авиацией и на Руси, и в Золотой Орде было одинаково туго, то версию о рукотворном происхождении летающего объекта следовало отбросить.

– Оно… живое, – проговорил Эллер, не выказывая, впрочем, особого смущения, не говоря уж о смятении.

На заставе меж тем воцарился переполох. Вынырнувший откуда-то рослый детина в шлеме и кольчуге, однако, быстро навел порядок, и дружинники заняли свои места: кто под телегой, кто в копне сена, кто под забором в позе эмбриона (руки и ноги поджимаются к животу, голова до отказа въезжает в плечи). Судя по всему, воины воспринимали рассказы сладкоречивого Гриньки как побасенку и в реальность встречи с летающим пугалом никто не верил.

Меж тем крылатая громадина стремительно увеличивалась в размерах. Подлетев к самой заставе, чудовище сделало круг по периметру ограды и тут изрыгнуло пламя. Никто ничего не понял, но вдруг прямо напротив смотровой башни вырос огненный сноп, повалил дым вперемешку с землей, и обозная телега, мирно стоявшая во дворе, вспыхнула ярким пламенем. Затрещали оглобли.

– Братцы! Спасайся кто может!

– Чудище!!

– Огнем палит!! Невидаль басурманская!

Афанасьев, Пелисье и Эллер высунулись из окон горницы еще дальше и получили возможность рассмотреть ТО, что нарезало круги на высоте пятидесяти—ста метров над их головами.

Вне всякого сомнения, это был не миф и не «пережиток язычества». Чудовище имело длинное туловище, покрытое слабо выраженной зеленовато-серебристой чешуей, и огромные перепончатые крылья. По сравнению с этими крыльями любой кондор почувствовал, бы себя цыпленком. Общий размах крыльев чуда-юда составлял не меньше восемнадцати—двадцати метров, как прикинул Афанасьев. Туша твари была размером с добрый танк. Из «танка», как дуло, торчала мощная шея, и… она раздваивалась.

Не три, не пять, не семь, не десять. Но и не одна – у чуда-юда было ДВЕ головы. Костистые, массивные, с вытянутой мордой, похожей на клюв.

– Да это же… птеранодон! – воскликнул Афанасьев. – Натуральный птеранодон, натуральный такой летающий ящер из мезозоя, только птеранодон-мутант!

– У птеранодона не было хвоста, – с видом знатока изрек Пелисье, понемногу начавший приходить в себя, – и не было зубов, а у этой твари… посмотри, какие клыки!

– У птеранодона, мягко говоря, и второй головы не было, и размерами он был поменьше! – возразил Женя. – Но все равно это – птеранодон, мутировавший ящер… и этот Горыныч в самом деле имеет больше одной головы, а что касается его огненосности… Глядите, там, у основания голов, кто-то сидит и держит в руках какую-то штуку!

Афанасьев был прав. Горыныч сделал еще один круг на предельно малой высоте, и стал ясно виден человек, сидевший на спине «пережитка язычества». В тот момент, когда Афанасьев прищурил глаза, стараясь рассмотреть его подетальнее, человек издал короткий гортанный возглас и швырнул вниз, на двор заставы, темный предмет, который он до того держал в руках.

Грохнул взрыв. Во все стороны полетели щепки, осколки, снова повалил дым; с высунувшегося из-под телеги Гриньки взрывной волной сорвало шапку.

– Так ты был прав, Ваня! – вдруг закричал Афанасьев. – Не полностью, так наполовину! Этот Горыныч в самом деле используется как живой бомбардировщик! Черт побери! Он сейчас всю заставу своими проклятыми бомбами разнесет. Нужно унять молодца!

– Пошли на двор! – коротко проговорил Эллер.

– Что? Чтобы эта летающая двухголовая скотина с ее погонщиком уронила на нас очередную бомбочку? Вы посмотрите, даже земля горит от этой огненной дряни!!

– Судя по всему, – важно сказал Жан-Люк Пелисье, – погонщик Змея Горыныча, то есть птеранодона-мутанта, использует так называемый «цзинь хо гуань» – многослойный глиняный горшок, заполненный расплавленным легкоплавким металлом, выливающимся при ударе о землю или о предметы. Горит действительно все, даже земля.

– Да не время для научных конференций! – рявкнул Афанасьев, выскакивая из горницы вслед за Эллером.

Пелисье тряхнул головой и направился следом. В трапезной остался один Поджо. Он печально смотрел на груду обглоданных костей, на очищенный от съестного стол и истово, с грустью, вздыхал.

Меж тем существо, известное по древнерусским преданиям как Змей Горыныч, сделало широкий развороти снова устремилось к заставе. Проклятый бомбометатель на спине чуда-юда уже держал в руках очередной сюрприз. Собственно, а чем могли ответить ему русичи? Противовоздушная оборона не входила в воинский минимум на Руси. А подстреливать громадного крылатого ящера из луков – это все равно что выходить на медведя с палочкой для ковыряния в зубах. Впрочем, Женя попробовал выстрелить. Он взял лук, выбрал стрелу с прекрасно заточенным наконечником, натянул тетиву и выстрелил. Тугой звук вспорол воздух. Стрела взвилась в воздух и неожиданно для самого горе-стрелка попала в брюхо Змею. Летающий танк даже не заметил этой неприятности. С громадной скоростью он налетал на заставу. Женя уже мог различить круглые красноватые глаза, поблескивающие бутылочным стеклом, и зеленоватые чешуйки на физиономии древнего гада. Всадник Горыныча бесновался, выбрасывая вверх руки, и выкрикивал:

– Мухудаджу! Мухудаджу!!

– А ну-ка! – раздался голос Эллера, и рыжебородый богатырь, размахнувшись, метнул свой молот в налетающего Змея. Бросок был точен и неотразим. Молот врезался в правую голову Горыныча, затрещала кость, огромная туша вздрогнула, и задрыгались короткие когтистые лапы, до того подобранные под брюхо. Задрожал, дергаясь, как перерубленная змея, длинный извилистый хвост.

Молот Мьелльнир с легким жужжанием вернулся обратно в руки Эллера.

Женя смотрел на манипуляции бородатого кандидата в боги, бормоча себе под нос:

– А что, если… почему нет? Скорость – приличная, и не факт, что Батый в Сарае. Ведь прилетела же откуда-то эта двухголовая летающая ящерица… Значит, где-то здесь поблизости должна быть база монголов… лагерь…

Между тем Эллер вторично метнул свой молот. Маневр и на этот раз оказался безотказен: волшебная железяка попала в бок Змея Горыныча, тот отчаянно задергал обеими головами и едва не сбросил своего седока. Лишь невообразимым усилием тому удалось вывести свой живой бомбардировщик из крутого пике.

– Балды! – кричал он. – Балды!

– Ах, он еще и обзывается? – пробормотал Женя, снова целясь в Змея из лука. – Вкати-ка ему еще, могучий Эллер!

– Балды! – неистовствовал седок Горыныча.

– Ах, вот ты как!! – взъярился рыжебородый. Господин Пелисье тронул плечо Эллера, уже изготовившегося для нового броска, и осторожно произнес:

– Простите, уважаемый Эллер Торович, но вы его не так поняли! «Балды» по-монгольски означает «стоп, хватит, достаточно». Это я запомнил из книжки… Он просит пощады!