— Надо сначала наладить доставку раненых с передовых позиций к перевязочному пункту, — ответила Звонарёва.

— Это Красного Креста не касается, наше дело — глубинная эвакуация.

Спор решил Хоменко, предложив Емельянову состоять при штабе полка.

С темнотой к штабу подъехали походные кухни. К ним тотчас потянулись солдаты с котелками. Хоменко начал пробовать пищу в каждой кухне.

— В третьей и четвёртой ротах артельщиков и кашеваров отправить в строй за плохую пищу и маленькие порции, — приказал он адъютанту.

— Мы, Ваше высокоблагородие, тут ни при чём! Что нам дают, то и делаем, — запротестовали было солдаты.

— Дайте-ка сюда фонарь, — приказал полковник и затем осветил физиономии каждого из них.

Лица были загорелые, краснощекие, лоснящиеся от жира.

— Подь сюда, хлопчик, — окликнул Хоменко одного из солдат с котелком. — Ось, бачь, яки хлопцы в строю! — осветил полковник худое, обросшее щетиной и усталое лицо. — А они понажрали себе ряжки за солдатский счёт. Отправить их в окопы да присмотреть, чтобы не убежали.

— Правильно! Командир бьёт в самую точку. Буде им мясными порциями торговать, — загомонили солдаты. — Пора нашей крупе [1] пороху понюхать…

К ночи в штабе полка собрались командиры батальонов и всех батарей, расположенных на участке Кузнецкого полка. С Борейко пришёл худощавый, болезненного вида командир только что подошедшей дальнобойной батареи пушек Виккерса — капитан Вышеславцев. Артиллеристы сели по одну сторону стола, напротив расположились пехотинцы.

Хоменко сообщил, что за истекший день полк захватил шесть орудий, тысячу двести пленных. Правда, и потери составляют сто пятьдесят убитыми и девятьсот двадцать ранеными. Затем он предупредил, что на следующий день полк продолжит наступление в направлении на город Луцк.

— По плану завтра к вечеру мы должны захватить станцию Киверцы под Луцком, хотя генерал Каледин сомневается в выполнении этого. Но такова поставленная нам задача, — закончил свою речь полковник.

— Интересно, в чём не сомневается генерал Каледин? — бросил с места Кремнёв.

— Очевидно, в том, что рано или поздно немцы нас всё-таки побьют, отозвался Борейко.

— По-моему, Каледин прав. До Киверцов почти двадцать вёрст отсюда. Едва ли мы сможем за день с боем пройти такое расстояние, — усомнился один из командиров батальонов.

— Як наши гарматчики поддадут немцу жару, так они уси побегут, теряя штаны по дорози. Вам, господа офицеры, только и останется, что догонять их. Не правда ли, сынку? — обратился полковник к Борейко.

— Раз Вы, батько, собираетесь завтра так далеко продвинуться в расположение противника, то и нам придётся подтянуть вперёд наши пушечки. Дальнобойную батарею и тяжёлую я поставлю за самыми ставками, лёгкие и мортирная батареи будут сопровождать Вас в наступлении. Вот мне со своими двенадцатидюймовыми перебраться потруднее.

— Раз так, давайте кончать разговоры. Пойдём, сынки, по окопам, пригласил Хоменко офицеров.

Роты Кузнецкого полка занимали оборону в версте за деревней Ставки. Солдаты отдыхали от боевого дня, обедали, пили чай, беседовали, приготовлялись к ночи. В двухстах — трестах шагах впереди то и дело взлетали немецкие ракеты.

— Немец зачал войну, его и освещение! — шутили солдаты.

— Поддали Вы сегодня пару германцу, хлопчики, — подошёл к ним Хоменко. — Гриценко, сколько пленных сегодня набрал?

— Пять человек, Ваше высокоблагородие, — смущённо ответил солдат. Завтра доберу остальных.

— Чтобы ты меньше десятка завтра не приводил, — обернулся полковник к старшему разведчику.

— Постараюсь, Ваше высокоблагородие. Не прикажете зараз пошукать у немцев?

— Добре, добре! Треба узнать, що вин робит, да и «язык» будет нужен. А про шкидников да мерзостников помни…

— Слухаю! Мы, Ваше высокоблагородие, деревянный пулемёт придумали, з ним и заберемся до немцев у тыл.

— Покажи цю штукенцию! — заинтересовался полковник.

Солдат подал деревянную трещотку. Стоило только покрутить за ручку, как раздавался оглушительный треск, по звуку очень похожий на пулемётную стрельбу. Хоменко даже вздрогнул от неожиданности.

— Гарно, дуже гарно, хлопчик! — похвалил он Гриценко. — Придёшь в штаб, поднесу тоби чарку горилки.

— Покорнейше благодарю, вашскобродие.

— Много у Вас таких «пулемётов»? — поинтересовался Борейко.

— Три. Да за ночь можно наделать их полсотни, а как в атаку идти, так и вдарим с цих пулемётов ему во фланг. А щоб було похоже на правду, зачнем стрелять из винтовок. Немец с перепугу и не разберё, шо це таке, — пояснил Гриценко.

На захваченной русскими войсками территории было много различных австрийских блиндажей и казематов. В одном из них к ночи сошлись Блохин, Солопов и Гриценко. При свете огарка они познакомились с последними полученными листовками, призывающими к прекращению войны.

— Что же мы делать будем? — спросил Солопов. — Призывать солдат не идти в атаку и уходить в тыл?

— Сейчас не моги о таком и думать? На месте пристрелит первый же офицеришка и в ответе не будет, — возразил Блохин. — попробуй не пойти в атаку, когда в тылу казаков видимо-невидимо. На каждого солдата по два казака придётся, ежели не больше. Нет, сейчас мы должны быть вместе со всеми солдатами, разделять с ними все тяготы и трудности, чтобы они видели нас и убедились: не шкурники мы и не трусы, с народом тяготы несём. А попутно надо объяснять, кому от такой войны прибыль, а кому один разор. Намедни крестьянин говорил мне, что у него всё хозяйство война разорила. Я его спрашиваю тогда: а у пана? У пана, говорит, как и у меня, усадьбу разбили, да земли-то у него осталось пятьсот десятин чернозёму. Худо ли, бедно ли, а дадут ему за неё по три сотни за десятину, а всё поболе миллиона сгребёт, а мне за десятину песку и по четвертной не дадут. Он по-прежнему пан, а я совсем пропал. Опять с семьёй к нему в кабалу пойду.

— Что верно, то верно, — поддакнул Гриценко. — Пан за деньгой, а мужик с сумой. Так було, так и останется.

— Так помните, товарищи, сейчас только разъяснительная работа. Никаких призывов к неповиновению. Будьте в самых опасных и трудных местах с солдатами. И ещё: докторша, что здорово плясала, наша, её можно не остерегаться. И беречь её надо. Понятно, товарищи? А теперь по своим местам. Как затишье в боях выпадет, опять соберёмся. — И Блохин по ходу сообщения скрылся в темноту. Солопов и Гриценко последовали за ним.

Ночью продолжались поиски разведчиков на фронте, спешно переезжали тяжёлые батареи на новые позиции и подтягивались тыловые учреждения. Едва забрезжил рассвет, Хоменко бросил свой полк в атаку без артиллерийской подготовки, Внезапность нападения обеспечила полный её успех. В несколько минут передние линии вражеских окопов были захвачены, разведчики прорвались с деревянными пулемётами далеко во вражеский тыл и вызвали там страшную панику. Бросая оружие, немцы бежали без оглядки, австрийцы дружно поднимали руки и массами сдавались в плен.

Соседние части тоже перешли в решительное наступление. Фронт врага дрогнул на всём протяжении. Спасаясь от преследования, немцы тщётно пытались задержаться на промежуточных рубежах. Они бежали так быстро, что Хоменко посадил часть своих солдат на подводы и только таким образом смог догнать уходящего противника. Лёгкие батареи шли на рысях, боясь отстать от пехоты. Борейко бросил в преследование всех мотоциклистов-разведчиков во главе с Блохиным и предоставил свои автомобили для перевозки пехоты.

Варя, плача от злости, с тоской смотрела на уходящие вперёд части.

— Нам тоже надо двигаться вперёд, а не стоять на месте! — почти кричала она Емельянову. — Поймите раз навсегда, Варвара Васильевна, что передовой перевязочный пункт Красного Креста должен продвигаться с главными силами, а не с авангардом, — урезонивал её уполномоченный.

— Какой там авангард, когда уже передвигается тяжёлая батарея, а лёгкие давно ушли под Луцк, — кипятилась Звонарёва.