Когда он впервые пришел сюда, фермерша открыла комнату и сама вошла с ним. Антуан огляделся, попробовал рукой прочность кровати, поставил на нее чемодан, открыл его и обернулся к хозяйке. Взгляд его смутил ее и произвел какое-то странное впечатление.
— Это все, что я могу вам предложить, — сказала фермерша.
Сент-Экзюпери улыбнулся, и лицо женщины просветлело. Уже три дня, как она была озабочена приездом этого летчика. Когда квартирмейстер части уведомил ее, что у нее будет квартировать капитан, она возразила:
— Не надо мне офицеров!
Квартирмейстер тогда напустил на себя важный вид.
— Если бы вы знали, кто он!.. Это большой писатель.
— А мне что?
— Его зовут господин де Сент-Экзюпери.
— Ну так поместите его в замок.
Но квартирмейстеру не хотелось уже ничего менять, все было согласовано. И вот теперь г-н де Сент-Экзюпери, капитан-летчик и большой писатель, стоял перед фермершей — громоздкий, нескладный и улыбающийся. Он любовался фермершей. Она была красивая женщина, немного в теле. Все в ней дышало физическим и нравственным здоровьем. Чувствовалось, что в своей семье она полновластная хозяйка. Антуану не хотелось никуда уходить из этого дома.
Однажды, когда он жил здесь уже некоторое время, Сент-Экс забыл на столике незаконченное письмо. Убирая комнату, хозяйка нашла его и прочла. В нем говорилось и о ней, и содержалась такая фраза: «У нее голова Минервы». Фермерше показался такай отзыв о ней не очень-то лестным. Но, порывшись в словаре и узнав, что Минерва — богиня, она стала приветливее со своим постояльцем. Антуан всегда был вежлив, прост в обращении, и фермерша расхрабрилась.
— Почему вы не устроились в Орконтском замке? — спросила она.
Сент-Экзюпери только грустно улыбнулся, в ответ. С него было довольно замков и усадеб. Не те времена. Сейчас он чувствовал себя свободнее в обществе простых, непритязательных людей. Он предпочитал делить с ними столь близкую к природе жизнь крестьян. Когда по вечерам после трудного дня он возвращался домой, для него не было ничего более успокаивающего, чем побыть в их кругу. Эти люди уже испытали в своей жизни вражеское нашествие 1914 года, старики помнили еще о пруссаках 1870 года, но они ничем не выдавали своего беспокойства. В их обществе за столом на кухне, где он делил с ними вечернюю трапезу, Антуан никогда не говорил о войне. Он рассказывал им свои приключения, рассказывал о пустыне, Андах, чужеземных стфанах, о своем друге Гийоме — их земляке. Часто, взяв малышку Сесиль на колени, он подолгу забавлялся с ней. Антуан всегда любил детей и мечтал быть отцом. Но он хорошо понимал, что Консуэло весьма мало подходила для роли матери. В то время между ними произошла очередная размолвка, и они снова временно разошлись. Но у Антуана чересчур сильно было развито чувство ответственности, чтобы он мог забыть о существовании жены. Из Орконта он пишет матери:
«Дорогая мамочка.
Я вам писал и очень огорчен пропажей моих писем. Я был нездоров (довольно сильная лихорадка, причина которой так и не выяснена). Но это позади, и я уже снова в своей части. Не надо сердиться на меня, ведь мое молчание не было молчанием, раз я вам писал и был несчастен, оттого что болею. Знали бы вы только, как нежно я вас люблю, как ношу образ ваш в своем сердце и как я полон: тревоги за вас, дорогая мамочка! Я озабочен в первую голову тем, чтобы война не коснулась моих близких.
Мама, чем дальше война, и опасности, и угроза будущему, тем больше во мне растет тревога за тех, о ком на мне лежит забота. Бедняжка Консуэло такая одинокая, я испытываю к ней бесконечную жалость. Если когда-нибудь она захочет укрыться на юге, примите ее, мама, из любви ко мне, как собственную дочь.
Ваше письмо, мамочка, меня очень огорчило. Оно было полно упреков. А так хотелось бы получать от вас только письма, полные нежности!
Антуан».
Как можно заключить из «Оппэд», книги, написанной впоследствии Консуэло, родные Антуана и в самом деле, немедленно пришли ей на помощь, как только узнали о тяжелом положении, в котором она очутилась, перебравшись на юг. Но все же гостеприимством их, как можно понять, она воспользоваться не захотела.
Консуэло и Антуан сойдутся снова только через несколько лет, когда Сент-Экзюпери создаст себе в США прочную материальную базу.
«Военный летчик»
В Орконте маленькая Сесиль значительно скрашивала жизнь Антуана, давала выход его естественной нежности. О его заботливом отношении к ней говорит, например, следующий случай.
Как-то раз в воскресенье после богослужения пошел дождь, и прихожане, не задерживаясь на площади перед церковью, как обычно, стали сразу же расходиться по домам. Сент-Экс увидел из окна, как фермерша, держа зонтик в одной руке, другой тащит за собой упирающуюся Сесиль. Малышка тянулась ручонкой к зонтику матери. Антуан вышел под навес в тот самый момент, как дверь открылась перед рассерженной матерью и плачущей девочкой.
— В чем дело? — спросил Сент-Экс, склоняясь над малышкой.
Вместо плачущей девочки ответила мать:
— Дай ей зонтик! Для маленьких детей нет зонтиков! Не правда ли, господин де Сент-Экзюпери?
— Право, не знаю, мадам! — с таким сомнением в голосе произнес Сент-Экс, что девочка тотчас же перестала плакать.
На следующий день Сент-Экзюпери вернулся на ферму с маленьким зонтиком, который он раздобыл в универмаге в Витри-ле-Франсуа.
Маленькая Сесиль, став взрослой женщиной, все еще хранит память о своем большом друге. И, может быть, воспоминанием об этом происшествии проникнуты следующие слова из «Цитадели»:
«Маленькая девочка в слезах... Меня всего обдало ее горем... Если я остаюсь безучастен к нему, я суживаю свой мир... Эту девочку надо утешить. Тогда только в мире порядок».
После вечерней трапезы в кругу фермеров Сент-Экс уходил к себе в комнату. Здесь его часто навещала подруга, с которой у него создается все большая духовная близость. Близость эта сохранится у них до самых последних дней и после того, как они перестанут быть любовниками.
Иногда, когда какое-нибудь дело требует его присутствия утром в столице, он ночует у себя дома в Париже. Его большая квартира на площади Вобан пустует: Консуэло, эта экзотическая птичка, выпорхнула, улетела неизвестно куда. Здесь сильнее, чем где-либо, ощущаешь свое одиночество, угрозу, нависшую над Францией. И Сент-Экс избегает по возможности задерживаться на ночь в Париже. Вечерами Антуан большей частью либо пишет в своей комнате в Орконте, либо — как, впрочем, в любой момент, когда его мозг не занят очередной срочной проблемой, — предается размышлениям. Заметки, которые он при этом делает, служат впоследствии материалом для его новых произведений. Книга «Военный летчик» и в особенности ее заключительные главы, ради которых и было написано все произведение, лучше всего передают его мысли и настроения в это время:
«Дютертр и я — мы козыри в игре, и мы слушаем командира. Он излагает нам программу сегодняшнего дня. Он дает нам задание пролететь на высоте 700 метров над танковыми скоплениями в районе Арраса. „Досадное задание. Но в штабе настаивают на нем“, — пожимает плечами майор Алиас.
Я думаю — «обреченное задание». Я думаю... я что-то много думаю. Подожду ночи, если буду жив, чтобы продумать все. Но быть живым... Когда легкое задание, возвращается один экипаж из трех. Когда оно малость «досадное», разумеется, вернуться гораздо труднее. И здесь, в кабинете командира, смерть мне не кажется ни возвышенной, ни величественной, ни героической, ни вызывающей отчаяние. Она лишь знаменует беспорядок. Следствие беспорядка. Соединение потеряет нас, как теряют багаж в сутолоке при пересадках на железной дороге.
И дело не в том, чтобы я не думал о войне, о смерти, о самопожертвовании, о Франции, о всякой всячине, но мне недостает направляющего понятия, способа ясно выразить мои мысли. Я мыслю противоречиями. Моя истина раздроблена на куски, и я могу изучать их лишь каждый в отдельности. Если я буду жив, я дождусь ночи, чтобы продумать все. Моей любимой ночи. Ночью разум спит и вещи существуют сами по себе. Те, что действительно имеют значение, восстанавливают свою форму, разрушенную анализами дня. Человек восстанавливает свое единство и снова становится спокойным деревом.
