В свете факелов Микрин успел хорошо разглядеть его морду. Шишковатые наросты и растрепанная черная грива, свисавшая по бокам, действительно придавали ему некоторое сходство со старухой.

Щелкнув зубами, чудовище шагнуло к Микрину. Он хотел отпрянуть в сторону, но деваться было некуда. Чудовище схватило его поперек туловища и, приподняв, швырнуло на землю.

Найялла вскочила и ударила по усу с «фонарем». Вздрогнув, словно от разряда электрического тока, чудовище издало жуткое шипение и с быстротой молнии снова кинулось на нее, схватило и впилось зубами в плечо. Беспомощно забившись в лапах хищника, Найялла закричала от боли.

Размахивая факелами, бригадир и Нуган бросились ей на помощь, стараясь отвлечь чудовище на себя. Огрызнувшись, страшный хищник свирепо зашипел на них, но Найяллу не выпустил. Тогда, выхватив тесак, бригадир ударил чудовище в бок. Однако его шкура была слишком жесткой и толстой. Чудовище лягнуло бригадира в грудь, и нож, вылетев из его руки, откатился к ногам Микрина.

Нуган несколько раз взмахнул факелом перед мордой хищника, но холодный огонь нисколько не испугал чудовище. Микрин поднялся на ноги и, встряхнувшись, тоже принял человеческое обличье. Он успел заметить, каким чувствительным оказался для чудовища удар Найяллы по усу с «фонарем». Подняв нож бригадира, Микрин подпрыгнул и одним резким взмахом вспорол болтавшийся на усе кожаный пузырь. Едкая жидкость брызнула ему в лицо, обжигая глаза и нос. Ослепленный, он отпрянул назад и услышал пронзительный вой чудовища, которое метнулось обратно в туннель и пропало в темноте.

Товарищи подхватили Микрина под руки. Он яростно тер ладонями лицо. Джузек поспешно достал флягу и полил ему на руки, чтобы он мог промыть водой глаза. Когда Микрин наконец смог открыть глаза и осмотрелся, то сразу бросился к окровавленной, с трудом державшейся на ногах жене. Вокруг не было ни единого цынцыкера.

— Не беспокойся за меня, — пробормотала Найялла. — Все будет хорошо…

Но голос ее дрожал, а дыхание было тяжелым и прерывистым. Потом она села и прислонилась спиной к стене.

— Чудовище отступило? — тихо спросила Найялла.

— Да. Мы с ним разделались, — кивнул он, опускаясь перед женой на колени. — Не шевелись, любимая! Тебе нельзя разговаривать. Мы залечим твои раны, и ты снова будешь в полном порядке.

— Оно все еще воет…

Из глубины туннеля доносилось жуткое эхо. Микрин взглянул на Джузека и озабоченно покачал головой. Пожилой бригадир нерешительно пожал плечами. Разве они могли быть уверены, что чудовище больше не вернется?..

— Не волнуйся, — шепнул Микрин, наклоняясь к жене. — Оно больше не вернется.

Найялла слабо пожала его руку.

— Зачем говорить неправду, милый? Я же знаю, что ты совсем не умеешь врать…

Из леса показались грузовики с рэнсниками. Но, в отличие от Джуба и Калама, они не посмели въехать на кладбище, а остановились у ворот. Луддич вылез из фургона и с перекошенным от злобы лицом зашагал к Эмосу, который преспокойно дожидался его, не двигаясь с места и скрестив на груди руки.

— Теперь тебе точно крышка, мьюнанин, — прорычал вождь. — Ты ранил моих людей, а одного убил. Ты осквернил святую землю кладбища и заслуживаешь самой жестокой казни.

Эмос смерил его невозмутимым взглядом и с усмешкой заметил:

— А вы, как я погляжу, все еще носите мой подарок, ваше величество!

Луддич в ярости сорвал со своей шеи бронзовую цепь с медальоном и швырнул под ноги Эмосу.

— Забирай обратно, — рявкнул он. — Я удавлю тебя на этой цепи, как только ты отсюда выйдешь. Думаешь, если ты на святой земле, тебе уже ничто не угрожает? Когда-нибудь тебе придется отсюда выйти, не будешь же ты сидеть тут вечно!

— Я мирно путешествовал по этим лесам, еще когда правил твой отец, Лирап, — спокойно продолжал Эмос. — Вы всегда уважали законы, а мы платили вам дань. Теперь ты решил нарушить веками принятый порядок. С какой стати? Какой бес в тебя вселился, Лирап?

— Скоро узнаешь.

— Что ж, не хочешь говорить ты со мной, поговорю с твоим отцом, — промолвил Эмос, увидев, что старый вождь выкарабкался из фургона и, опираясь на костыли, ковыляет к ним.

Заметил он и Калайялла Гарса, который прятался за спинами рэнсников, и, как показалось мьюнанину, со страхом смотрел не только на Эмоса, но и на людей Луддича.

Увидев, что старый вождь действительно решил присоединиться к разговору, Луддич поморщился и раздраженно крикнул:

— Оставайтесь там, папаша! Не стоит утомлять себя понапрасну. Я сам во всем разберусь. — Потом снова повернулся к Эмосу: — Я здесь главный. Говори со мной.

— Все, что я хочу, беспрепятственно проследовать к Пещере Отшельника и обратно до границы.

— Неужели? — злобно фыркнул Луддич. — А у меня другие планы. Я прикажу вас заколоть и ободрать, как баранов. Моя бабка прекрасно готовит жаркое. А ваши шкуры пойдут на наряды моей женушке. Она давно мечтала о перчатках из кожи мьюнанина и сапогах из парсинанского панциря.

— Черт побери, что происходит, мой мальчик? — поинтересовался старый вождь.

— Ничего особенного, папаша, — проворчал Луддич.

— Ничего особенного? Почему же тогда гибнут твои люди, а чужестранцы топчут наши святые могилы? — Старый вождь повернулся к Эмосу: — А тебе что, жить надоело, Гарпраг?

— Нет, ваше величество. Просто хочу выяснить, почему с тех пор, как мы пересекли границу, на нас объявлена настоящая охота. Все, что нам нужно, это чтобы ваш сын соблюдал законы, как было в прошлом…

— Моему сыну нет дела до прошлого, — покачал головой Луддич-старший. — У него великие планы на будущее. Немедленно убирайтесь отсюда, пока вы еще не успели осквернить святого места. Наши парни подождут в лесу. У них острые ножи. Я обещал быть домой к ужину. Меня ждет суп из речного омара. Так что пошевеливайтесь, если не хотите окончательно вывести из себя моего сына. У него длинный нож, и он большой мастер освежевывать туши!

— Мне нужно к Пещере Отшельника, — повторил Эмос. — Мои близкие попали в беду. Их завалило в катакомбах. Через пару дней мы их отыщем, а потом уйдем. Я хочу, чтобы нас проводили до самой границы.

— Ты еще смеешь торговаться? — грозно промолвил Луддич-младший. — Вы не в том положении, чтобы ставить условия!

— Я всего лишь взываю к великодушию, ваше величество, — вздохнул Эмос, разводя руками.

Пробравшись в часовню на вершине кладбищенского холма, Тайя и Локрин осторожно выглянули в окно: ни вождь, ни его люди даже не подозревали, что внутри кто-то есть. Менять тела, превращаться в людей, а затем снова в летучих мышей не было ни времени, ни возможности. От одной мысли о том, что им сейчас предстояло сделать, у детей по коже бежали мурашки.

— А она не рассыпется, как ты думаешь? — шепотом спросил Локрин у сестры.

— Понятия не имею, — пожала плечами та. — Я ведь еще ни разу не крала мумии.

В центре часовни на высоком троне восседала древняя мумия — особо почитаемая рэнсниками Великая Праматерь. Считалось, что Праматерь из загробного царства помогает и охраняет свой народ от всяческих напастей.

Мумия была наряжена в старинные одеяния со множеством украшений. Несмотря на обильные умащения, призванные отбить отвратительный трупный запах, Тайя и Локрин едва сдерживали приступы тошноты.

— Нужен какой-нибудь мешок или что-нибудь в этом роде, — сказал Локрин.

— Можно завернуть мумию в ее же плащ.

— Правильно!

Поскольку дети были вынуждены оставаться в обличье летучих мышей, это оказалось не такой уж простой задачей. Расстегнув и стащив с мумии плащ, они расстелили его на полу перед троном, а затем, спихнув на него мумию, запахнули и застегнули полы плаща при помощи тех же драгоценных булавок и брошей.

— Нужно было сначала снять с нее часть украшений, — запоздало спохватилась Тайя. — Легче было бы нести…

— Нет уж, — поморщился Локрин, — не хватало еще прикасаться к ней руками. Пусть уж лучше остается с этими чертовыми украшениями!