Это была подкладка Наоми... Она тайно от меня сунула ее в мой тайник. "Весточка о себе для меня и... Ольги, – улыбнулся я, унесясь мыслями в третье тысячелетие до нашей эры. – Наоми, милая моя Наоми... Истинная женщина... Сейчас ты носишь суперподкладки с крылышками и ничего не помнишь... Ни меня, ни Нил с Евфратом, ни эту тряпицу... Сколько раз ты, загадочно глядя на меня, вынимала ее из-под льняной юбки...

– Вы только посмотрите на этого самца! – моментально расшифровала Ольга мою ностальгическую улыбку. – Рот до ушей – черномазую свою, наверное, вспоминает... Мы его в командировку за делом посылали, а он железок каких-то набрал...

– Да ладно тебе! – махнул я рукой. – Крюки пригодятся, кошка тоже... Я хотел пороху положить, но что от него осталось бы? А что касается Наоми, я думаю, и ты времени даром не теряла...

– Ты позеленеешь, когда узнаешь, от кого я забеременела...

– Забеременела!!? – поперхнулся я.

– Да, вот, забеременела!

– От папы римского, ага? Клемента II? – спросил я наобум, пропитываясь ревностью от пальцев ног до макушки.

– Холодно! Очень холодно! – загадочно улыбнулась Ольга.

– В пруду икру метала? Перед холодным, зеленым поквакивающим кавалером?

– Фу! Как ты можешь! – брезгливо сморщилась Ольга. – Хотя, знаешь, теплее, значительно теплее.

– Значит, что-то склизкое и противное... Не мой профиль, сдаюсь, говори...

– А ты помнишь, кто тебе эту отметину сделал? – вдруг посерьезнев, остановила Ольга пальчик на памятном шраме.

– Аль-Фатех, ты знаешь... И у тебя такой же... И у Баламута с Бельмондо...

– А этот? – пальчик переместился чуть левее.

– Ты чего!!? Окстись! – приподнялся я с травы, испугавшись догадке[28], полоснувшей по сердцу. – Ты что, с Житником спала? С Житником???

– Да будет тебе известно, мой искренне милый, я с прошлого года ни с кем, кроме тебя не спала... Хотя, скажу честно, твоей заслуги в этом факте немного. А вот твоя кумархская маркшейдериха Лида Сиднева трахалась с ним... И более того, родила от него хорошенького ребеночка Кирилла... И может быть, этот ребеночек еще явится нас спасать... Мы с Лидой ему все уши о тебе прожужжали...

И, донельзя довольная, она рассказала, как уламывали на Кумархе Савватеича.

– Ты была в Лиде... – пробормотал я, когда она закончила. – Теперь я понимаю...

– Что понимаешь? – скабрезно улыбнулся Бельмондо. Он многое знал обо мне и моих любовных историях.

– После того, как Аржаков мне в качестве анекдота об этом случае на Кумархе рассказал, я перестал с Лидой разговаривать... Не мог на нее смотреть... Все я мог ей простить, уважал за ум и жизнь поруганную. Все, но не Житника, который...

– Ксюхи твоей домогался... – хмыкнул Бельмондо, поглаживая недавно полученные от меня синяки.

– Да причем тут Ксюха! Он писался на все, к чему я мог прикоснуться... И до Ольги добрался... Есть в нем что-то от Худосокова...

– От Худосокова... – повторила Ольга задумчиво.

Наши глаза метнулись к ее глазам. "Неужели этот подонок везде? И там, и тут, и сегодня, и вчера?

– Вы знаете, я чувствовала это... Но Лида так нажралась, что я в ауте была. И этот эпизод с Житником пропустила, – последняя фраза была обращена ко мне. – Конечно, это был он...

– И, значит, спасать нас от Худосокова... придет сын Худосокова? Кошмар! – содрогнулась Вероника, лучше всех знавшая нашего мучителя. – Значит, все возобновится в квадрате, в кубе?

– Я балдею... – ничего не понимая, замотал я головой. – Что это получается? Ты, Ольга, моя святыня, мой свет, трахалась с Житником и родила Худосокову сына? Ну, да, конечно... Святыни создаются для того, чтобы их оскверняли псы...

– Ну ладно, хватит нюни распускать, – прервала меня Ольга. – Но в завершение лирического отступления я хотела бы сказать, что душа Юрки Львовича никак не могла переселиться в Худосокова... Житник умер от укуса гюрзы в 1997-ом, а Худосоков, насколько я знаю, родился где-то в 1959-ом. Накладочка получается... Хотя я могла бы поклясться всеми своими жизнями, что Житник вчера – это Худосоков сегодня. Один к одному... Но хватит об этом. Сейчас надо думать о спасении... Рассказывай, Борис, где был и что смог предпринять?

– Козлом я был... – смущенно сказал Бельмондо. – Но не жалею об этом... И вы, надеюсь, не будете жалеть... – Шашлыком, по крайней мере, я вас уже накормил...

– Ты? Шашлыком? – удивилась Ольга.

– Да, я! Этого архара, которого вы сожрали, мой прапраправнук сюда столкнул...

Борис рассказал нам про свою незряшную козлиную жизнь, про козу Нинку, про траву, которая сочнее и сытнее и про свои мероприятия по приучению козлиного молодняка к решительным действиям на краю краальского обрыва.

– Так, значит, это твои родственники столкнули сюда худосоковского головореза... – протянула Ольга.

– Да, Савцилло. И самого Худосокова тоже, – улыбнулся Бельмондо. – Но видимо, плохо я их учил... Хотя все свои лекции по спихиванию предметов в крааль всегда начинал с назидания, что все надо делать со страстью... Да-с, с холодным умом, но горячим сердцем.

– В целом неплохо... – подвела Ольга итог наших путешествий по времени. – Ну а ты, Вероника, чем можешь похвастаться?

– Похвастаться мне нечем, засмеете только... – смущенно улыбнулась девушка. – Потом как-нибудь расскажу...

Поняв, что больше из нее ничего не вытащишь, мы принялись думать, что делать с крючьями и кошкой. Я предложил сделать веревку из наших личных вещей и рюкзаков и закрепить ее наверху с помощью кошки.

– На двадцать с лишним метров забросить несколько килограммов? – покачала головой София. – Шутишь?

– Попробуем. А еще можно попытаться забраться наверх с помощью крючьев...

– Наверху услышат звон железа... И Худосоков... – проговорила Ольга и неожиданно разрыдалась.

Я обнял ее, успокоил. Угроза, нависшая над дочерью, терзала сердце матери, она пыталась держаться, отгоняла дурные мысли, но они вновь и вновь возвращались к ней...

– Надо поговорить с Худосоковым... – предложил Николай, смятенный слезами Ольги. – Он же человек все же... Божий человек. Надо просто найти слова... Послать записку...

– Николай прав... – зашептала София мне в ухо. – Леня прожил тяжелую жизнь, у него не было друзей, может быть, родителей. Никто не донес до него слова Божьего...

– Вот, блин, прямо ксендзы из "Золотого теленка", – выцедил я, стараясь не выходить из себя. – Ну что вы ко мне пристали? Идите, охмуряйте Худосокова. Бог вам в помощь!

Через полчаса все занимались делом: Ольга готовила обед, Баламут с Софией, обсуждая текст воззвания к Худосокову, озабоченно шептались у устья штольни, Вероника изучала наши вещи на предмет извлечения их них всего длинного и крепкого, а мы с Бельмондо ходили по краалю с задранными вверх головами. В конце концов, Борис, баловавшийся в юности скалолазанием, решил при подъеме обойтись без веревок, в том числе и страховочных, и взбираться наверх по крюкам. Когда маршрут был намечен, Баламуту пришлось прекратить обсуждение воззвания к Худосокову и взобраться мне, самому тяжелому, на плечи. На плечи Баламута взобрался Бельмондо; быстро освоившись с нетвердой "почвой", он принялся вколачивать первый крюк.

Делал он это минут пять. А я тем временем вспоминал студенческие годы, вспоминал, чтобы не думать о том, что Худосоков не может не слышать звон металла, устремляющийся к самым небесам, и, может быть, в эту самую минуту, кривя злорадной усмешкой и без того кривой рот, "свой автомат готовит к бою".

...Я вспомнил, как на Новый год, хорошо выпив, мы громоздили друг из друга пирамиду до высокого потолка "сталинской" квартиры Бельмондо и выполняли этот аттракцион несколько лет подряд, пока лыка не вязавший Баламут не упал на праздничный стол и не побил всю посуду. После этого пить нам пришлось из чего попало, а закуску отдирать от скатерти...