– Хватит болтать! – поморщился Баламут. – Мы ведь с вами по-прежнему в заднице. Наш главный противник получил по мозгам и, похоже, навсегда сошел со сцены, а в нашем положении ровно ничего не изменилось – нас отсюда все равно не выпустят...

Николай был не прав. Не успел он закрыть рот, как то, что осталось от Худосокова, закончило работу и направилось к выходу. Ольга, посмотрев на него с секунду, пошла за бывшим дьяволом, дыша ему в затылок. Мы пристроились за ней и... охранники пропустили нас!

Худосоков шел быстро, и детей пришлось взять на руки. В конце коридора Ленчик остановился, набрал код на кодовом замке (Ольга запомнила), открыл дверь и вошел в огромную комнату. Войдя вслед за ним, мы увидели два ряда письменных столов с компьютерами, за которыми сосредоточенно работало человек двадцать синехалатников. Худосоков прошел к свободному столу и принялся набирать что-то на клавиатуре.

– Послушайте, – сказал нам Баламут, посмотрев на часы, висящие над дверью. – До обеда еще сорок минут...

– Ну и что? – перебил его Бельмондо. – Кушать, что ли, очень хочется?

– Да нет, – улыбнулся Николай. – До обеда он здесь будет торчать, и если понадобится нам для прикрытия, мы можем за ним сюда или в столовую вернуться...

– Ты предлагаешь попробовать вырваться отсюда? – проявил я догадливость.

– Да...

Посмотрев на прощание на сосредоточенно работающего Худосокова, мы пошли из комнаты.

Выход из подземелья нашелся быстро. К нашему великому удовлетворению его никто не охранял. Оказавшись на воле, мы зачаровано засмотрелись на разлегшиеся внизу скалистые хребты, на узкие долины, петляющие между ними, на белесое от зноя небо...

– Вон там, – воскликнул я, угадывая знакомые места, – прямо под солнцем невысокий перевал с замечательным названием Мура. По нему мы пересечем Гиссарский хребет и через двенадцать часов будем есть шашлыки в Душанбе!

– Через двенадцать часов вы станете компьютерной органикой, – раздался сзади бесцветный голос.

Как один, обернувшись, мы увидели неторопливо пересчитывающее нас автоматное дуло и над ним – бесстрастное лицо Шварцнеггера.

Увидев Шварца, Ольга упала в обморок. Стоявшая рядом с ней Лена заревела во весь голос, бросилась на колени и обхватила дрожащими ладошками побелевшие щеки матери. Я присел рядом, положил голову Ольги на свои колени и жестом показал Шварцнеггеру, что требуется медицинская помощь. Но этой немецкой овчарке не пришлось ничего предпринимать – из подземелья выскочили и побежали к нам люди в белых халатах с чемоданчиками неотложной помощи в руках. Через десять минут Ольга была приведена в сознание, затем под дулом автомата нам (за исключением детей) были скормлены скоро подействовавшие транквилизаторы. "Лучше бы шампанского вынесли..." – незлобно отреагировал Баламут, с трудом проглотив последнюю таблетку.

Как только санитары ушли, Шварцнеггер предложил нам (дулом автомата, конечно) возвратится в подземелье.

– Худосоков дурака валял, – с досадой в голосе сказал Баламут, очутившись в "хлеву" БК-3. – Скотина!

– Ты думаешь, он придуривался? – засомневался Бельмондо, устраиваясь в персональном кресле.

– Ничего он не придуривался! – обиделась Полина. – Я вам правду рассказывала. Если бы вы видели, каким он из кресла встал...

– Эх, пообедать бы перед поголовной компьютеризацией... – погладив дочь по головке, сглотнул я слюну. – И поужинать, и позавтракать... Потом ведь и обеды, и завтраки, и ужины будут внутривенными...

Через три минуты после выражения мною желания подкрепиться ни у кого из нас не осталось сомнения, что интернированы мы были всемогущим духом. Не осталось сомнений, так как через три минуты мы сидели в столовой за ставшим уже привычным столом. Коля, чтобы окончательно убедится в высочайшей опеке, поднял лицо к потолку и потребовал пива и раков. Через десять минут на середине стола нетерпеливо топтались разноплеменные детища большинства пивоваренных заводов Европы, а через пятнадцать – перед всеми нами дымились просторные блюда с только что сваренными креветками. Все это было принесено безмолвными официантками в таджикских одеждах.

– Я просил раков! – когда они удалились, топнул ногой Баламут, хотя по размерам поданные креветки не намного уступали среднестатистическому раку.

– Нет раков, – гулко зазвучало под потолком. – Облезешь!

– Ну и фиг с ними! – примирительно пробурчал Николай. – Это я в порядке эксперимента настаивал.

И потянулся к самой большой креветке...

– Ну, кто тут самый умный из нас? – спросил Баламут, когда с креветками было покончено. – Ты, Полина?

– Папа учил меня скромности... – потупилась моя дочь. – А что?

– Если ты самая умная, я думаю, ты все поняла...

– Что компьютер "двушка" теперь вместо дяди Худосокова?

– Какие умные дети!!! – восхитился добродушный от пива Баламут и, обращаясь к БК-2, закричал потолку:

– Эй, ты, "двушка"! Креветок не хочешь? И пивка для рывка?

– Не хочу, – раздалось под потолком.

– Я имею в виду – давай, мы тебя от доброты душевной на составные части разберем. Человеческие части опять человеками станут, а железки – ну их к черту!

– Глупости, – бесстрастно ответила "двушка".

– Тебе жить осталось пару месяцев, соглашайся, – по инерции продолжил Баламут, поняв, что компьютер нипочем не согласится на самоуничтожение.

– Это не совсем верно... Лучшая моя часть – моя память, мои чувства – перейдет к "трешке". А от "трешки", ее стараниями, к "четверке"...

– Тупой ты или тупая и дети твои будут тупые! – вздохнул Баламут, ерзая на стуле. – Там, в твоем засраном торе, нет ни баб, ни веселья, там даже с кайфом после пива не помочишься!

– Представь, что дождевой червяк уговаривает тебя, человека, стать червяком, – усмехнулся компьютер. – Говорит: Тупой ты, Баламут, не знаешь, как приятно жрать хорошо унавоженную землю... Сечешь масть?

– Секу... – промямлил Николай, махнул рукой, встал и быстрым шагом направился к туалету.

Через несколько минут, когда напряжение в мочевом пузыре понемногу, Баламут умиротворенно откинул голову назад и, продолжая неторопливо мочиться, сказал сам себе: "Нет, ни хрена он в колбасных обрезках не смыслит!"

– Вот, вот – в колбасных обрезках... – раздался из зарешеченного вентиляционного отверстия голос "двушки".

После креветок нам подали сосиски с картофельным пюре. Во время еды разговор зашел о том, что человек часто отказывается от лучшего в пользу привычного. Говорили все, за исключением детей, а также Ольги и Вероники – по глазам двух последних было видно, что транквилизаторов на них не пожалели!

– Да чепуха все это! – взорвался Бельмондо. – Дело не в привычном, дело в добровольности. Терпеть не могу, когда заставляют! Представь, Баламут, тебя заставляют водку пить! Тоска!

– Вы – авантюристы и гордитесь этим, – вмешалась "двушка" в разговор. – Рассматривайте предстоящее мероприятие, как грандиозную авантюру и все будет тип-тот. А дети... Вы хотите лишить их возможности стать высшей исключительностью, то есть стать Богом, Богом в восьми ваших индивидуальных ипостасях! Правда, пока только земным Богом, но со временем, мы с вами без сомнения найдем способ завоевания всей Вселенной. У меня есть многообещающие задумки на этот счет... А что касается вашей, так сказать, индивидуальности... Вы забыли, как естественно жили в "чужих" телах? В телах Александра Македонского, Клита, Адама и Евы, Жанны д?Арк и Гретхен Продай Яйцо, наконец? А знаете, кто этому способствовал? Кто сочинял большинство сценариев? Я!