Он продолжал гладить ее зад, шагая по дому широким шагом и направляясь к ступенькам.

– Я никогда не уберусь, ka-lyrra, – довольно промурлыкал Адам, наслаждаясь прикосновением к ее гибкому, нежному телу, которое упиралось в него. Похоже, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз держал ее в своих объятиях.

– Ну да. Конечно. Давай, брось на ветер еще пару пустых обещаний. На этот раз номер не пройдет. Я больше не играю в твои глупые игры, что бы ты там ни замышлял. Думаешь, ты можешь меня бросать, а потом появляться, когда тебе заблагорассудится? Здесь тебе не проходной двор. Эй, ты! Поставь меня на пол, слышишь?! Что ты там задумал?! Куда ты меня несешь? – кричала она.

Он почти прикоснулся своим лицом к ее лицу и легонько ущипнул ее бедро.

– В постель, Габриель.

– Я думаю, ты очень сильно ошибаешься, – прошипела она и пустилась в рассуждения о том, что он больше никогда не окажется с ней в постели. Что если она и была когда-то легковерной, то теперь уже нет. Что он вылечил ее от всех иллюзий. Извиваясь у него на плече изо всех сил, она сердито заявила ему, что не хочет больше иметь дело с таким бессердечным мерзавцем, что она его ненавидит и что единственное, чего она от него хочет, – это чтобы он стал смертным и вечно горел в аду.

Когда Адам повалил ее на кровать, у Габби из груди вырвался слабый крик, и Адам спросил:

– Ты ненавидишь меня, Габриель? Очень жаль. Потому что я не шутил, когда говорил, что не уйду. Я никогда не уйду. Я люблю тебя.

Его ka-lyrra замерла, раскрыв рот и отчаянно пытаясь сделать вдох. Ее горло судорожно сжалось. Наконец, сделав один глубокий вдох, она разразилась стремительным, неистовым ураганом слез, бешено колотя кулаками.

И, сползая на пол, он вдруг подумал, что, наверное, никогда не понимал женщин. Габби лежала на полу в объятиях Адама, чувствуя головокружение. Он дал ей потузить себя кулаками, пока она не лишилась сил. Позволил ей беситься, вопить и визжать, пережидая в терпеливом молчании, пока – наплакавшись до всхлипов – она не начала икать. Тогда он приблизил ее к себе, прислонил спиной к своей крепкой груди, обнял руками и держал так, пока она не успокоилась, шепча ей на ухо тихие утешения.

– Т-с-с-с, маленькая. Успокойся, любовь моя. Все хорошо. Все будет хорошо.

Любовь? Адам сказал слово на букву «Л»? В какую еще невообразимую сказку она попала?

– Я не сплю? Это не сон? – прошептала Габби.

– Если бы это и был сон, – шепотом ответил он, – я бы хотел, чтобы он никогда не кончался. Ну, не та часть, где ты плачешь, – поправился он, – а та, в которой я тебя обнимаю. —

Он нежно повернул ее к себе лицом. Она уткнулась ему в грудь, шмыгая носом и пытаясь понять, что происходит. И боясь поверить в то, что она не спит. Боясь, что как только она в это поверит, то сразу же проснется. И увидит, что она лежит в постели одна в большом тихом доме.

– Посмотри на меня, ka-lyrra, – прошептал Адам.

Тихонько всхлипнув, Габби запрокинула голову и встретилась с его темным взглядом. И нахмурилась, стараясь справиться с удивлением. Она была так ошарашена, обнаружив его у себя дома, что не разглядела как следует. Что-то в нем было не то. Но что? Глаза?

– Я люблю тебя, Габриель О'Каллаген.

Эти слова поразили ее; она молча смотрела на него.

Адам поцеловал ее, его губы плотно прижались к ее губам, язык скользнул внутрь. И она отдалась этому поцелую. Сон это или нет, для нее больше не имело значения. Она была в его объятиях, и он говорил, что любит ее, и если она спала, то надеялась, что сможет видеть этот сон вечно.

Она смутно поняла, что даже поцелуй его стал каким-то другим. Ее тело вспыхнуло неистовой, жгучей жизнью в его руках. В Адаме чувствовалась какая-то спешка, которой никогда не было раньше. Куда-то исчезла его неторопливая манера бессмертного Существа – напротив, ощущалось какое-то безрассудство, жадность и страсть смертного.

И это так ее потрясло, что она ответила ему безумным, пылким поцелуем, повалив его на пол, забравшись на него сверху и зарывшись руками в его волосы. Целуя и целуя его после долгих недель страданий, ожидания и тоски. Габби не помнила, как они остались без одежды, знала только, что позже они лежали обнаженные на полу ее спальни и она была под ним, когда он начал входить в нее.

И она снова почувствовала, что живет. В ее жилах снова текла кровь, а не лед. И в груди было сердце, а не...

– Адам, – ошарашенно замерла она, – я слышу, как у тебя стучит сердце. – Раньше она никогда этого не чувствовала.

Хоть он и был человеком, ни разу она не слышала сильного стука его сердца под своей ладонью, биения пульса у его шеи. И она никогда не замечала их отсутствия до того момента, как почувствовала их.

Он отклонился назад, и его смуглое красивое лицо озарило желание.

– Я знаю. – Он одарил ее ослепительной улыбкой. Потом стал двигаться в ней и Габби забыла о всяких сердцебиениях и пульсах, которых она не ощущала раньше. Она полностью отдалась чувствам. И спальня в башне наполнилась безумными, страстными звуками, когда женщина и ее сказочный принц занимались любовью.

Позже Адам ей все рассказал.

Ну, почти все. Он умолчал о том, что чуть не забрал у нее душу. А поскольку Габби не знала, что сначала он не был до конца честен с ней, не стал упоминать и о том, что рассказал Цирцену и Лизе правду об эликсире бессмертия, а потом доставил их к королеве, чтобы та вернула им смертную форму.

Он исправил все насколько мог. Он не хотел, чтобы его упрекали в ошибках, которые он исправил, или в поступках, которые «чуть не совершил». Он уже не тот, кем был когда-то.

Адам рассказал ей, что стало с Дэрроком. Рассказал, что в разных мирах время течет по-разному и что он не хотел оставлять ее одну так надолго. Шепотом, крепко прижав ее к себе, он сообщил ей, что понял: он не сможет остаться с ней и увидеть, как она умрет, как это было с Морганной.

В тот миг, как эти слова слетели с его губ, Габриель напряглась в его руках, вырвалась из его объятий и выпрямилась на кровати.

– Вот как! – крикнула она, сверкнув глазами. – Зачем же ты вернулся? Ты хочешь сказать, что опять меня бросаешь?

Адам поспешно покачал головой и объяснил, что, хоть раньше он и думал, будто стал смертным, он никогда им не был. Что королева лишь сделала так, чтобы он думал, будто стал смертным, в наказание за его провинности. Он рассказал ей, что королева объяснила ему: такое превращение необратимо для Туата-Де.