Она замолчала, стараясь выровнять дыхание.

– В общем, год назад меня охватила тревога, у меня появилась бессонница. Болезнь прогрессировала, я уже и без психиатра знала, в чем именно дело. Наконец мне пришлось признаться себе, что я «выгорела», и это в двадцать шесть лет. Я с большим трудом уговорила менеджера и родителей дать мне год свободною времени. Xoтелось уехать, поездить по стране, подумать, пересмотреть задачи моей карьеры.

– Ты хочешь сказать, что пытаешься решить, продолжать тебе выступать или нет? – проницательно заметил Питер.

Она кивнула:

– Мне нужно было уехать, чтобы все хорошенько обдумать.

– Понимаю. – Он прищурился. – Но в том, чем ты сейчас занимаешься, нет ничего страшного. В этом заложен большой смысл. Так зачем тебе понадобились загадки? Зачем путешествовать инкогнито, то есть под вымышленным именем?

– Это не вымышленное имя, – мягко поправила она. – Так меня звали в детстве. Именно так я всегда называла себя. Это мое второе…

– Верно. – Он вежливо улыбнулся безрадостной улыбкой. – Я поставлю вопрос по-другому: почему ты не рассказала мне, кто ты есть на самом деле? Почему ты не доверяла и не доверяешь мне?

Она отрицательно покачала головой:

– К доверию это не имеет ни малейшего отношения…

– Разве? – перебил он ее, повышая голос. – Я думаю, с доверием связано все в нашей жизни.

– Ты будешь меня слушать? – рассердилась она.

В ответ он лишь еще больше насупился. Ли пригладила волосы и тяжко вздохнула. Она сильно переживала оттого, что он был разозлен, оскорблен и разочарован одновременно. Ли изо всех сил старалась не потерять контроль над собой.

– Во-первых, Питер, я никогда не хотела заводить с тобой роман. Это была полностью твоя идея. Я пыталась предостеречь тебя, но ты не слушал. Во-вторых, мы знакомы всего неделю. А в-третьих, – она запнулась, ее голос дрожал, – как я тебе уже говорила, полгода назад я заключила договор сама с собой. Я обещала себе самостоятельно принять решение по поводу моей дальнейшей концертной деятельности. Вот почему мне пришлось уехать из Калифорнии, уехать от родителей, друзей и в первую очередь от менеджера. Разве ты не понимаешь этого, Питер? Я должна была уехать, как ты выразился, «инкогнито». Иначе во время путешествия по стране мне пришлось бы выступать.

– Значит, ты намеренно остановилась в уединенном южном городишке, где никто и понятия не имеет о Сьюзен Картер. – Он нахмурился. – Это смешно, но я действительно никогда не слышал о тебе.

Она пожала плечами:

– В этом нет ничего удивительного. Есть много людей, достаточно известных в музыкальных кругах, но малоизвестных обычной публике. Я отношусь именно к ним, я не старалась приобрести себе известность любой ценой. Я не могла воды замутить… даже в Миссисипи у Натчеза.

Она посмотрела ему в лицо, выискивая признаки сочувствия, но он оставался непреклонен.

– Питер, мне нужно было принять решение самой, я не могла вмешивать в мои дела других людей.

– Но мы уже вовлечены в твои дела, правда? – с усилием спросил Питер. – Я имею в виду нас обоих. А что касается замутненной воды, я бы сказал, что она теперь довольно темная. О том, что случилось в Розали, узнают в Натчезе в мгновение ока.

Она закусила губу и печально молчала. Питер ухмыльнулся:

– Ты напомнила мне поговорку про вора, который хочет, чтобы его поймали.

Она быстро взглянула на него и расплакалась.

– Наверное… Мне не нравилось скрывать это от тебя, Питер…

Мгновение он молчал, как будто в нем происходила внутренняя борьба.

– Ну хорошо, – мягко заговорил он, – значит, ты год решила отдохнуть. Прошло уже полгода, ты решила что-нибудь?

Она помотала головой.

– Я даже в большем замешательстве, чем была до этого.

– На тебя так подействовала наша встреча? – предположил он, его карие глаза словно приковывали ее взглядом.

– Да, – прошептала она. – Наша встреча.

Теперь Питер, не выдержав взгляда Ли, отвернулся. Он взъерошил себе волосы. Его голос стал более спокойным, хотя в нем еще звучала обида.

– Меня все-таки кое-что смущает. Не будем обсуждать вопросы, связанные с твоей профессиональной деятельностью. Но почему ты так сильно сопротивлялась мне? Ведь я тебе нравлюсь, правда, Ли?

– Да, Питер.

– Так почему же ты не позволяла приближаться к тебе? Назови мне настоящую причину, по которой ты не хочешь, чтобы мы были любовниками.

Она беспомощно развела руками.

– Питер, ты слушал меня? Потому что мне надо принять решение самой.

Он резко повернулся.

– Прости, но я не понимаю, – холодно произнес он.

Она не знала, что ей сказать, и боролась с опять подступившими слезами, но ничего не смогла сделать, ее глаза заблестели. Было так трудно убеждать опытного юриста.

– Ну как ты не понимаешь, Питер? Быть твоей любовницей, быть любовницей кого угодно… Это совершенно не вяжется с принятием жизненно важных решений. Когда я говорила, что не хочу оскорблять тебя, я именно это имела в виду. Кто знает, что будет дальше? Я уверена только в одном: я не могу продолжать выступать и одновременно иметь личную жизнь. Вот в этом-то и состоит проблема.

– Что? – недоверчиво спросил он.

Ли не успела ничего объяснить, потому что в этот момент по боковой лестнице Уэверли-Хаус спустилась Майра в легком платье, с цветами, и подошла к машине.

– Милые мои! А не жарко ли вам сидеть на самой дороге? – поинтересовалась она.

Питер рассмеялся, но прямого ответа на вопрос тети не дал.

– Ты так разоделась, Майра. Куда направляешься?

Подул мягкий вечерний ветерок, Майра кокетливо поправила элегантную соломенную шляпку.

– Неужели ты забыл, дорогой? К Виде Джин приехала на неделю двоюродная сестра из Мемфиса. Вида пригласила на чай гостей. Она просила меня привести с собой Ли, но ты сказал, что у вас свидание.

– Да, я помню, – ответил Питер.

Ли сердито взглянула на него, возмущенная тем, что он принял решение за нее. Она вряд ли пошла бы на чай к Виде Джин, но теперь очень расстроилась, узнав, что Питер продолжает распоряжаться ее жизнью.

– Я отвезу тебя, – сказал Питер тете.

– Нет, милок, я прекрасно доберусь сама.

– Я настаиваю. – Он взглянул на Ли. – Хочешь поехать с Майрой?

– Нет, спасибо.

Она вышла из машины, оставив для Майры открытую дверь.

– Спасибо, дорогая! – крикнула Майра вслед Ли.

Ли услышала обрывки их разговора с Питером.

– Ты не мог бы ненадолго задержаться и поздороваться с Видой? Ей не терпится увидеть тебя.

– А почему нет? – глухо отозвался Питер.

Ли вошла в дом через кухню. Она чувствовала себя удрученной, ведь Питеру, должно быть, просто не терпелось расстаться с ней. Он никогда бы добровольно не поехал к Виде Джин Джексон!

Ли сама приготовила себе чашку чая: у Ханны был выходной. Она услышала голоса туристов, собиравшихся у входа в дом, и посмотрела на часы. Экскурсии будут продолжаться еще два часа. Ли решила подняться к себе в комнату и попытаться отдохнуть, она очень устала и радовалась тому, – что не работает сегодня вечером. Если бы только можно было вернуть последние прошедшие часы, она вела бы себя совершенно по-другому. Питер узнал о ее карьере самым ужасным из возможных способов, и в этом виновата только она сама. И зачем только она откладывала и откладывала разговор, почему не рассказала ему все с самого начала?

Ли торопливо поднялась по черной лестнице, чтобы ни с кем не встретиться. Придя в комнату, она переоделась в старенькие джинсы и потертую футболку, а потом села допивать чай. Она думала о том, как быстро изменилась вдруг ее жизнь. Питер Уэбстер в одночасье перевернул ее мир. Теперь, после того, что случилось в Розали, ее жизнь в Натчезе уже никогда не станет прежней.

Очевидно, пришло время отправляться дальше. Она наверняка потеряла Питера, он больше никогда ей не поверит. И это явно к лучшему, она могла предложить ему так мало… Но почему же тогда мысль о том, что она потеряла его, наполняет ее столь острой болью? Потому что она любит его. С такими мыслями Ли расхаживала по комнате, ее босые ноги утопали в мягком ковре. Кажется, она полюбила его с того самого момента, когда впервые увидела, увидела эти ослепительные, теплые, озорные глаза. Именно поэтому ей необходимо было устоять перед ним. Если бы он ничего не значил для нее, сопротивляться было бы нечему. Она смахнула внезапно выступившую слезу. Этого не может быть! Это не то, чего она хотела. Она могла только обидеть его, и ничего больше. Она уже ему все испортила. И все-таки она чувствовала, чувствовала не что иное, как любовь, необратимую любовь. Как только мысли ее оформились, Ли, осознав это, наконец в изнеможении рухнула в старинное французское кресло, стоявшее у окна.