Жалкая худышка, «шкурка да кости», как отозвался о ней Тормон, осталась под опекой Канеллы, и вольный торговец с изумлением и растущим уважением наблюдал, как его подруга раскрывается перед ним с совершенно неожиданной стороны. Она нянчилась с малышкой день и ночь, не желая отступать, хотя жизнь в тощем тельце осленка едва теплилась; и наконец (как рассказывал позднее Тормон) маленькая Эсмеральда признала свое поражение и решила, что, пожалуй, еще поживет на белом свете. С тех пор она вовсю наслаждалась жизнью и держалась так, словно в этом сборище людей и коней она — самая главная.

Сейчас Канелла отпрягла повозку, но снимать с Эсмеральды упряжь не стала. Тормон достал из фургона кусок веревки, обвязал один конец вокруг своей талии, а другой крепко-накрепко привязал к прочным ремням упряжи. В груди у него ныло от недоброго предчувствия. Добром это, быть может, и не кончится — но что же еще делать-то?

Гладкий высокий лоб Канеллы прорезала обеспокоенная морщинка.

— Будь осторожен, — сказала она Тормону. — Если увидишь, что дорога совсем непроходима, не рискуй понапрасну. В крайнем случае повернем назад и зазимуем в Бризеле. Я скорее соглашусь лишиться прибыли за весь год, чем поставить на кон ваши жизни.

— Не тревожься, солнышко, — ответил Тормон. — Я поберегусь.

Он стоял в начале тропы, у поворота, где из расселины в западном склоне скалы низвергался с шумом и грохотом поток мутной воды — он-то и превратил горную тропу в опасно бурлящий ручей. Эсмеральда, прижав длинные бурые уши, из-под косматой челки искоса глянула на хозяина и так закатила глаза, что стали видны белки. Тормон понял, что если он не стронет ослицу с места прежде, чем она сообразит, к чему дело клонится, — Эсмеральда крепко упрется в землю всеми четырьмя ножками, и тогда уж с ней никакими силами не справиться.

— Ну, пошла! — Он легонько хлестнул ослицу по заду концом поводьев, и та с недовольным видом двинулась по затопленной тропе.

Вслед за нею Тормон шагнул в поток и невольно содрогнулся, когда за отвороты сапог потекли струйки ледяной воды. Вначале путь оказался не так уж труден, как он ожидал. В теснине между скал поток грохотал оглушительно и грозно, однако выше по тропе вода едва доходила до колен. Хотя бурное течение едва не сбивало Тормона с ног, с помощью Эсмеральды он все же успешно удерживал равновесие. Повезло еще и в том, что напор воды смыл с тропы всегдашний слой грязи и глины, и теперь под ногами Тормона был славный гладкий камень. Если действовать осторожно, они с Канеллой сумеют без особого труда провести здесь фургон и лошадей…

Тормон до того увлекся размышлениями о том, как проще и безопасней провести вниз по тропе коней и громоздкий фургон, что не сразу заметил, как бурлящий ручей становится все глубже и глубже. Он размышлял, высчитывал, прикидывал так и эдак — покуда не шагнул за очередной поворот тропы. И, мгновенно опомнившись, похолодел.

Оползень, которого они так опасались, уже произошел. Бормоча ругательства, вольный торговец с бессильной яростью взирал на бесформенную груду глины и вывороченных с корнями деревьев, которая перегородила тропу. Наконец он смолк и направил все свои мысли на решение новой проблемы.

При более пристальном изучении завал на тропе показался Тормону не таким уж безнадежным. По счастью, оползень сошел на самом широком отрезке тропы, где от нее отходил в сторону глубокий каменистый овраг. Вниз обрушилась сравнительно небольшая часть склона, да и то в основном перевалила через тропу и ухнула в овраг. Саму тропу сейчас перекрывали только переломанные стволы да сучья сосен — бурлящий поток уже размыл и унес с собой почти всю глину. Пару часов потрудиться здесь топором и лопатой, размышлял Тормон, и тропа будет свободна, тем более что у них имеется тягловая сила — кони и ослица. Единственная опасность — и нешуточная — в том, что могут сойти новые оползни, но в конце концов склон горы, нависшей в этом месте над тропой, уже обнажился до самого камня. Что ж, если им хоть чуточку повезет — до наступления ночи они будут уже в Тиаронде и там перезимуют, благополучно, а быть может, и прибыльно!

Тормон похлопал по шее ослицу, которая нетерпеливо топталась рядом с ним.

— Пойдем-ка, девочка моя. Помоги мне подняться наверх за топором, и тогда уж мы примемся за работу!

Нелегко было свести вниз по затопленной тропе массивных коней и громоздкий фургон, да вдобавок еще и тележку Эсмеральды, так что Канелла потрудилась до седьмого пота. Едва добравшись до того места, где тропу перегородил оползень, женщина схватилась за топор и кирку, чтобы помочь Тормону расчистить путь. Она готова была взяться за любое дело, только бы это помогло им поскорее выбраться из этих безлюдных и опасных мест. В своем рвении Канелла позабыла об одном: как она ни была вынослива, а все же не могла равняться силой с Тормоном. Взявшись за работу чересчур рьяно, она и глазом моргнуть не успела, как совершенно выбилась из сил.

Как ни упрямилась Канелла, а в конце концов усталость вынудила ее остановиться и дать отдых изнемогшему телу. Поднявшись наверх, женщина распахнула низенькую дверцу в передней части фургона и заглянула внутрь — проверить, как там Аннас. К немалой досаде девочки, ей строго-настрого запретили выбираться наружу: в окрестностях, где случился оползень, ребенку бродить небезопасно. В жизни вольных торговцев разные опасности встречались чаще, чем хотелось бы, а потому Аннас с младых ногтей научилась слушаться родительских приказаний и даже не смела спорить с ними. Притом же непрерывный проливной дождь лишал пешую прогулку всякого удовольствия.

Канелла заглянула в фургон, теша себя знакомым, таким уютным зрелищем. Теплый, домашний свет лампы заливал груды ящиков, мешков и бочонков, занимавших почти все свободное место в фургоне. Острый, грубоватый запах руна смешивался с летним ароматом трав, пряный дух гвоздики пропитался сладостью спелых плодов. Фургон был битком набит товаром. Вдоль одной его стены на полках стояли рядами глиняные кувшины, запечатанные воском, причем вдоль полок были прибиты планки, дабы ценный груз не посыпался на пол при внезапном толчке. Дорожный стол был устроен так хитроумно, что при ненадобности попросту откидывался к стене; такими же была и пара деревянных стульев. Гамаки, скатанные и туго перевязанные, висели на прочных крюках, вбитых в потолок, — так удалось освободить жилой угол, располагавшийся в задней части фургона. Большинство товаров, которые сумели втиснуть в этот закуток, сейчас были выгружены в тележку Эсмеральды, а в глубине его, где царил приятный аромат пряностей, на кипе руна, свернувшись калачиком, крепко спала Аннас. Книжка с картинками — поистине бесценное сокровище — лежала раскрытая рядом с ней.

Боясь ненароком разбудить дочку, Канелла осторожно прикрыла дверь и спустилась наружу. Укрывшись от ветра за стеной фургона, она отчаянно жалела, что не может заснуть так же крепко. И где-нибудь подальше от этого места — предпочтительней всего на другом краю света. Тормон, конечно, с типичной для мужчины самоуверенностью твердил, что склон горы уже обнажился до самого камня, а стало быть, им не грозят новые оползни… но при одной мысли, что они застрянут здесь на всю ночь и на головы им (что бы там ни говорил Тормон) рухнет полгоры, — при одной этой мысли кровь Канеллы застывала в жилах. Дабы отвлечься от своих страхов, а вдобавок и не замерзнуть, стоя на одном месте, женщина решила обследовать забитый грязью овраг, который тянулся справа от тропы.

— Будь осторожна! — крикнул вслед подруге Тормон. — Не забредай слишком далеко. Здесь-то уже вполне безопасно, но вон тот утес, сдается мне, еще может обрушить на твою голову недурной обвал.

Канелла затаенно улыбнулась. Она и так не стала бы забираться в глубь оврага, разве что совсем лишилась бы разума. Притом, чтобы забрести слишком далеко, ей пришлось бы пробираться по скользким грудам сырой глины и опасно острым обломкам деревьев. Тем не менее, окажись Тормон на ее месте, она сказала бы ему то же самое. Забота друг о друге у них в крови, и никуда от этого не денешься.