Тормон нежно укачивал в объятьях горько плачущую дочку и сам не мог сдержать слез. Мириаль всеблагой, молился он мысленно, помоги ей оправиться после того, что выпало на ее долю! Помоги ей простить меня за то, что уехал, оставил их с мамой на верную смерть! Даже сейчас лицо Канеллы парило перед его расплывшимся от слез взором, словно обвиняющий призрак. Тормон, как ни старался, не мог до конца поверить, что ее уже нет и что теперь ему предстоит одному растить и воспитывать Аннас. Эта мысль напомнила ему, что пора уходить. Он еще раньше решил воспользоваться тем, что весь город соберется на Великое Жертвоприношение, и незаметно ускользнуть из Тиаронда. Чтобы, как он сказал Элиону, никогда сюда не вернуться. Может быть, в кухне Серимы найдется какая-нибудь провизия в дорогу. Если уж Серима была так добра, что приютила его дитя, наверняка ведь она не откажет им в такой малости…

И тут Тормон наконец осознал сцену, увиденную им в комнате Серимы. Сама Серима — избитая, в разорванном платье, этот ее помощник, незнакомая девушка с окровавленной рукой, на полу — труп с мечом в спине… Что там у них стряслось?.. Тормон бережно расцепил ручонки Аннас, обвивавшие его шею.

— Пойдем, малыш, надо тебя одеть…

И в этот миг с лестницы донесся топот и крик Сколля, звавшего на помощь.

Аннас, испугавшись, крепче вцепилась в отца, уткнулась лицом в его грудь. Торговец бросился к двери и увидел, что от лестницы к нему мчится Сколль.

— Тормон, — выдохнул мальчик, едва не плача от страха, — там повсюду твари… жуткие твари!

Одной рукой торговец прижал к себе дочь, а другой грубо встряхнул Сколля за плечо.

— Хватит чушь молоть! — рявкнул он. — Ты напугал Аннас!

Мальчик помотал головой, тыча пальцем в комнату:

— Пойди и сам посмотри! Выгляни в окно!

Пожав плечами, Тормон вернулся в спальню, подошел к окну и раздернул цветастые занавески. Комната выходила окнами на Эспланаду и острые пики скал, окружавших Священные Пределы. В небе, над скалами… у Тормона перехватило дыхание. Над ущельем, в котором лежал Священный Город, черной тучей кружила стая крылатых тварей. Тормон увидел, как твари одна за другой камнем падают вниз, — и оттуда вдруг донеслись душераздирающие крики. Торговец похолодел. Эти твари напали на людей, собравшихся для обряда!

— Мириаль всеблагой! — охнул он. — Бежим, Сколль, бежим скорей отсюда!

Мальчик был уже на пороге, и в руках он держал одеяло и битком набитую наволочку.

— Я взял одежду малышки! — крикнул он, и Тормон мысленно благословил парнишку за присутствие духа. Он выхватил у Сколля одеяло, на бегу завернул в него Аннас и опрометью помчался по коридору. Сколль бежал следом.

Уже не было времени выяснять, что случилось в комнате Серимы. Тормон увидел, как ее помощник — Пресвел, кажется — пытается в одиночку вытащить из комнаты труп Сама Серима сидела на кровати, уже переодетая, и светловолосая девушка, что-то ласково приговаривая, обмывала ее избитое лицо.

— Бежим! — крикнул им Тормон. — Скорей! Надо выбираться отсюда!

Вместо того чтобы подчиниться, все трое бросились к нему, требуя объяснений и пугая Аннас своей бессмысленной болтовней. У меня нет времени, подумал Тормон. Я должен спасти свою дочь.

— Да гляньте же в окно, чтоб вам пусто было! — рявкнул он. Подбежал к окну — и в ужасе отпрянул. Одна из крылатых тварей, что кружили сейчас над Пределами, как раз пролетала мимо особняка. Вблизи она казалась жуткой насмешкой над человеческим обликом — мертвенно-бледное лицо, обтянутое кожей, словно оживший череп. Неосторожное движение Тормона в окне привлекло ее внимание. Тварь на лету развернулась, метнулась прямо на Тормона — и со звоном разбитого стекла ворвалась в комнату.

Возбуждение гигантской толпы, стократ усиленное толчеей и давкой, накопленное глубокой чашей ущелья, в котором лежали Священные Пределы, — возбуждение это с удвоенной силой хлынуло на Гиларру, когда она вышла из дверей Базилики. Церемониальный наряд — длинные одеяния из драгоценного лилового шелка и поверх них тяжелая мантия, расшитая серебряной нитью и изукрашенная самоцветами, — отягощал ее плечи, словно воплощенное бремя власти. Вес наряда вкупе с серебряным, унизанным камнями венцом едва не пригибал невысокую фигурку суффрагана к земле.

Спутники Гиларры шагнули вперед и встали по обе стороны от нее. В Великом Жертвоприношении дозволено было действовать только одному жрецу — суффрагану или избранному иерарху. Прочих жрецов не приглашали участвовать в умерщвлении их предводителя. Вместо жрецов Гиларру сопровождали Мечи Божьи: слева — сомневающийся и недовольный Гальверон, справа — по-волчьи настороженный лорд Блейд. Гиларра на них не смотрела. Взгляд ее был прикован к жертвенному костру — груде хвороста высотой в человеческий рост и вдвое шире. В этом сооружении заключался для нее сейчас весь мир. На вершине костра был укреплен высокий шест, к которому был привязан бывший иерарх — в длинной белой мантии Великого Жертвоприношения.

Жрецы и гвардейцы заранее возвели между костром и дверями Храма помост, дабы суффраган во время обряда возвышалась над толпой и не оказалась скрыта жертвенным пламенем. Гиларра уже хотела шагнуть на шаткие ступени, но вдруг заколебалась, задрожала всем телом. В горле у нее пересохло, словно его забили песком. Нетерпеливым жестом суффраган подозвала к себе Гальверона.

— Вина! — шепотом приказала она.

Молодой офицер вручил ей фляжку, и она жадно глотнула. Обжигающий хмель ударил в нёбо точно жидкая молния. Без единого слова Гиларра вернула фляжку и собралась с силами, готовясь сделать первый, неотвратимый шаг к вершине помоста.

И вдруг лорд Блейд протянул руку, чтобы остановить ее.

— Погоди, — сказал он, — чуть не забыл. — С этими словами он протянул Гиларре кольцо иерарха с кроваво-алым рубином. — Я забрал его у Заваля. Теперь оно твое.

— Спасибо, — сказала Гиларра. И надела кольцо на палец, мельком отметив, что оно ей великовато. Ничего, она потом велит его подогнать. Собравшись с духом, она кивнула командиру Мечей Божьих, подобрала подол расшитых каменьями одеяний и шагнула на ступеньку.

Появившись на вершине шаткого дощатого помоста, Гиларра ожидала от толпы чего угодно — одобрительных криков, враждебного рева, даже презрительного свиста. И ужаснулась, обнаружив, что ее появление было встречено гробовым молчанием. Напряжение, царившее на площади перед Храмом, было так велико, что казалось почти видимым — так над болотами повисает пелена гнилостных испарений, готовых полыхнуть от первой же искры. И точно так же сейчас довольно было одной искры, одного движения, чтобы полыхнул огнем весь Тиаронд. Настроение толпы, словно зеркало, отражало зловещую близость новой бури, что уже ощутимо зрела в недвижном густом воздухе — над Базиликой и горными кряжами громоздились все выше лилово-черные тучи.

Собравшиеся на площади тиарондцы теснились — пожалуй, даже чересчур близко — к жертвенному костру. В передних рядах были устроены сидячие места для знатных горожан — по большей части купцов. Люди, восседавшие там, кутались от непогоды в меха и теплые плащи, и лица их хранили одинаковое выражение — самоуверенное и враждебное. В этих рядах суффраган заметила пустое кресло и мимолетно удивилась: что за коварную игру затеяла леди Серима, если посмела не явиться на обряд вопреки храмовому эдикту?

Потом Гиларра взглянула на Заваля — и все посторонние мысли мгновенно исчезли из ее головы. Бывший иерарх был бледен, недвижен и бесстрастен, словно мраморная статуя. Отсутствующий взгляд его был устремлен в пустоту, как будто он совершенно не сознавал, что его ждет, или же каким-то образом сумел отрешиться от своей страшной участи. При виде его Гиларра содрогнулась. Если дела очень скоро не изменятся к лучшему, подумала она, в следующем году на месте Заваля окажусь я.

Она жалела, что не может точно знать, когда именно зайдет солнце. Бледные, запрокинутые кверху лица горожан уже заволокла сумеречная дымка, и Гиларру охватила тревога. Я ждала заката — но не слишком ли долго? Может быть, я уже опоздала ?