Давай, давай, ехидно нашептывал Блейду внутренний голос, продолжай думать так и дальше. Повторяй себе, что все это ты делаешь ради их же пользы. Быть может, если ты будешь твердить это без устали, в конце концов и сам поверишь, что это правда.
Насквозь промокший плащ неприятно липнул к плечам и спине иерарха, но сердце его пело от радости, когда он смотрел, как солдаты откапывают дракона. Спасен, наконец-то спасен! Заваль с трудом верил в такую удачу. Завтра ему уже не придется взойти на жертвенный костер и отдать свою жизнь ради вящей славы Мириаля. Бог наконец-то смилостивился над ним, и теперь его место на костре займет это невероятное существо!
Над головой Заваля зловеще темнело небо. Чтобы лучше видеть, где копать, людям пришлось повтыкать в землю вокруг дракона ярко горящие масляные факелы. Солдатам уже удалось отрыть больше половины чудовищно огромного тела.
Даже мертвый (или умирающий) дракон поражал воображение необыкновенной красотой. Изящная узкая голова, бессильно свесившаяся набок, казалась выточенной из чистого золота. Завалю очень хотелось увидеть глаза дракона, но солдаты, как ни старались, не сумели поднять тяжелые веки. Судя по той части тела, которую им уже удалось отрыть, сам дракон был невероятно огромен. Одно это должно убедить самых настырных ворчунов Тиаронда, что иерарх Заваль по-прежнему в милости у своего бога!
Теперь Заваль видел уже достаточно — более чем достаточно, — чтобы убедиться в правдивости торговца. Настала пора избавиться от него. Заваль искоса глянул на торговца — тот торчал поодаль, кутаясь в плащ и натянув пониже капюшон, чтобы спастись от дождя и пронизывающего ветра. Как ни в чем не бывало он наблюдал за работой солдат, держась на почтительном расстоянии от вышестоящих. Иерарх заметил, что поблизости от торговца, чуть позади него напряженно замер лорд Блейд. Зоркий взгляд его ледяных серых глаз был устремлен в спину простолюдина. Заваль перехватил взгляд Блейда и почти незаметно кивнул. И в тот же миг гвардейцы Блейда пришли в движение.
Торговец бросился наутек, на какую-то долю секунды опередив солдат, и они сорвались в погоню. Заваль даже не глянул в ту сторону. Заткнуть рот торговцу — не его дело, а Блейда. Сам иерарх уже стремительно шагал к полукругу горящих факелов. Ему не терпелось поближе рассмотреть дракона.
Торион давно уже горько сожалел о том, что ему пришло в голову рассказать о своей находке иерарху. Чем выше отряд поднимался в горы, тем тяжелей становилось у него на душе. Хотя Тормон всегда с гордостью твердил, что ему плевать на высокие чины и титулы, его принижало холодное, грубое обращение командира Мечей Божьих и самого иерарха. Солдаты, сопровождавшие их, были ничуть не лучше. Они ехали в полной тишине — лишь изредка скрипнет кожа или звякнет металл о металл — и смотрели сквозь Тормона, словно он и не существовал вовсе.
И лишь когда Тормон привел своих высокородных спутников к тому самому оврагу, что тянулся вдоль заваленной тропы, и показал иерарху дракона, суровое непреклонное лицо Заваля заметно смягчилось. Напряжение, царившее в отряде, немного ослабло, но не настолько, чтобы Тормон мог вздохнуть с облегчением.. В глазах иерарха все еще стыло отчуждение, и в голосе, которым он благодарил торговца за ценную находку, не было ни грана тепла. Лорд Блейд, стоявший рядом с ним, оставался все таким же настороженным, холодным и зловещим — точь-в-точь медвежий капкан, готовый сомкнуть стальные челюсти на неосторожной жертве.
Теперь, когда работы шли полным ходом и диковинное существо было отрыто уже больше чем наполовину, Тормон изо всех сил старался уследить за всеми сразу. Он стоял лицом к раскопкам, притворяясь, что с большим интересом следит за их ходом, но все это время украдкой, пядь за пядью отступал прочь, незаметно увеличивая расстояние между собой и остальными. Взгляд его, надежно укрытый в тени капюшона, все время метался из стороны в сторону, не упуская из виду ни иерарха, ни Блейда, ни телохранителей Заваля, которые не были заняты на раскопках. И в то же время Тормон отчаянно шарил взглядом по отвесным, скользким от травы и дождя склонам оврага, безуспешно стараясь найти лазейку для бегства. Если дела пойдут так, как он подозревает, ему эта лазейка ох как понадобится!
Время тянулось бесконечно, день клонился к вечеру, и Тормону уже казалось, что о нем все забыли. Помимо воли он весь дрожал от страха и напряжения и все же ни на миг не позволял себе расслабиться, решить, что он преувеличил опасность. Он оставался настороже, каждое мгновение готовый обратиться в бегство.
В тот миг, когда Заваль подал свой почти неприметный знак, торговец сорвался с места и метнулся влево, увернувшись от занесенных мечей. Оскальзываясь на мокрой глине, он бросился бежать по заваленному дну оврага — вдоль него, а не наверх, к тропе, где были привязаны кони. Нападавшие явно ждали, что он бросится к коням, а Тормон вместо этого помчался прямиком к раскопкам. Растолкав изумленных солдат с заступами, он обогнул полузасыпанное тело дракона и помчался дальше, стараясь увеличить разрыв, покуда погоня не пришла в себя.
Горы камней и стволы вырванных с корнем деревьев изрядно замедляли бегство Тормона, но они же и служили ему пускай и ненадежным, но укрытием. В воздухе уже зловеще и алчно свистели стрелы, звонко ударялись о камни, чмокали, втыкаясь в дерево и землю — всякий раз так близко, что Тормон холодел от ужаса. И с каждой минутой солдаты Блейда стреляли все прицельней. Шум погони приближался — скрежетали, осыпаясь под ногами, камни, с хрустом ломались ветки, пыхтели, сопели, сыпали проклятиями на бегу люди. Тормон взмолился так, как не молился никогда в жизни: пускай падет туман и укроет его от вражеских глаз, пускай у самых его ног откроется некий тайный, спасительный ход… яви чудо, о Мириаль, яви чудо!..
С омерзительным сочным чмоканьем стрела вонзилась в человеческую плоть, и тут же воздух разорвал страшный, воющий, нестерпимый крик. «Это же не я кричу, — тупо подумал Тормон, валясь наземь, — это не я…» Потом слепящая вспышка боли разом погасила все его мысли и чувства. Тьма сомкнулась над ним, и мир исчез.
Этон, как и все его соплеменники, был связан со стихией Огня, а потому пламя факелов не могло обжечь его. Напротив — истощенное тело так жадно поглощало их тепло, что дракон начал «приходить в себя, подыматься из черной, всепоглощающей бездны забытья. Вскоре он уже мог осознать, что его окружает, — сырость, липкая грязь и промозглый холод. Казарла и Вельдан рядом не ощущалось, а сам он, слабый, едва живой, не мог позвать их мысленно, разве что шепотом. Все же Этон сделал такую попытку — и ничуть не удивился, не уловив ответа. Скорее всего чародеи погибли под оползнем, а сам он попал в руки людей из Каллисиоры — Вельдан описывала их невежественными, грубыми, суеверными дикарями.
Наконец Этон осознал весь ужас своего положения. Хотя огонь факелов пробудил его разум, его было явно недостаточно, чтобы возродить безнадежно ослабшее тело — такое чудо могла бы свершить только чистая, жаркая, яростная сила солнца. Никакое иное пламя ему не поможет.
На смену ужасу пришло отчаяние. Приговор окончательный и неотвратимый — здесь, на стылой чужбине, Этон, провидец драконьего племени, обречен умереть.
Прояснившийся разум дракона лихорадочно заметался. Почему, отправляясь в путь, он не смог провидеть собственного конца? Нет, конечно, он чуял, что случится что-то недоброе, — но если не считать Змеиного Перевала, все прочие видения были смазаны и расплывчаты, словно он смотрел на мир совсем иными глазами. Но смерть?! Нет, это невозможно! Дракон постарался собраться с силами прежде, чем его окончательно охватит паника. Если он умрет сейчас, погибнет не только его уникальный дар, но все его познания, вся драконья мудрость, передаваемая из поколения в поколение, — мудрость, которая, быть может, сумеет исцелить этот несчастный мир.
Ужасно будет умереть вот так — одному, на чужбине, в окружении невежественных дикарей. В смертный час дракон никогда не бывает один. Прежде чем его разум покинет мир, умирающий дракон отдает все свои знания, весь опыт своей долгой жизни своему наследнику — прямиком из сознания в сознание. Таким образом не терялось ничто когда-либо известное драконам, а это очень важно для расы, у которой ничтожно низкая рождаемость, а стало быть, и численность самой расы все время грозит сократиться. Этон был единственным провидцем среди драконов. Потеря его дара обернется катастрофой для всей расы. Притом же, если отвлечься от чисто практических рассуждений, Этону было бы приятно знать, что хотя бы часть его разума — его редкостный дар — навеки сохранится в памяти последующих поколений.
