— Да, я люблю дикие и труднодоступные места, — спокойно признался он. — Точно так же, как и ты сама любишь в себе ту степень дикости, которую считаешь — допустимой.

Шелли нахмурилась. Глаза Кейна были сейчас почти сумеречного цвета — такими же, как и оттенки наступающего вечера. В них она прочитала такую уверенность в собственной правоте, которую никогда не осмелилась бы опровергнуть.

— Посмотри вокруг, — сказал Кейн, обводя рукой заросли. — В каком-то отношении это место ничуть не менее дикое, чем многие труднодоступные уголки, в которых я успел побывать.

— Но это же смешно. — Шелли пожала плечами. — Тоже мне дикость. Лос-Анджелес совсем рядом…

— Неужели? — отпарировал Кейн. — И сколько же, по-твоему, человек из Лос-Анджелеса успело здесь побывать? Здесь, на этом самом месте? Тысяча? Сотня? Десяток? — Он рассмеялся и добавил: — Двое, Шелли, всего двое: ты и я.

— Может, и так, но это ведь не значит, что само место — дикое. — Шелли упрямо стояла на своем.

С этими словами она начала доставать из рюкзака еду. По ее нахмуренному, сосредоточенному виду Кейн понял, что пока лучше спор не продолжать. Но все же не удержался, чтобы не задать последний вопрос:

— Ты думаешь, это важно, как мы называем те или иные вещи и явления? Разве от этого они перестают быть самими собой? В чем разница?

Шелли не знала, что ему на это ответить.

— Я не знаю, — сухо сказала она. — Знаю только, что разница есть. Я, конечно, люблю приходить сюда, но безумно люблю и свой дом. Впрочем, к чему все эти споры? Ты, бродяга, никогда меня не поймешь…

Кейн поколебался, стоит ли продолжать дискуссию, но молчать ему было тяжело: он явно видел, как она не права.

— Дом — это ведь не место, — тихим голосом произнес он. — Дом — это чувство. Как любовь… Прошу тебя только об одном: не прячься от меня за искусно украшенными стенами жилища, которое ты называешь своим домом. Разреши себе любить меня! Только это позволит нам иметь дом, о котором мечтаем мы оба. О котором мечтаем и который нам так нужен!

Шелли резко вскинула голову:

— Да, но дом — это не…

Кейн остановил ее, нежно поцеловав в губы. Потом, подняв голову, приложил указательный палец к ее губам.

— Тс-с, не будем больше об этом. Пока, — прошептал он ей. — Послушай меня, любовь моя. Прошу тебя. Если ты захочешь, я больше никогда не буду об этом говорить, но сейчас послушай.

Затаив дыхание, пристально глядя на Шелли, Кейн ждал ее решения. И, когда он уже подумал, что вот сейчас потерял ее навсегда, она еле заметно кивнула. Он провел пальцем по ее тонким губам, желая поцеловать ее, но боясь нарушить возникшее сейчас между ними доверие, еще такое тонкое, едва уловимое… Боясь спугнуть его.

— Я хочу все время быть с тобой, — тихо сказал он ей. — Смеяться, спорить, танцевать, заниматься любовью — до конца дней своих. Я хочу жениться на тебе, чтобы мы никогда не расставались.

Слезы заблестели в карих глазах Шелли.

— Неужели ты не понимаешь, девочка, что мы принадлежим друг другу, что мы созданы друг для друга и не имеет никакого значения, как долго мы знакомы, — продолжал он. — Я ведь всегда, всю свою жизнь знал тебя. Просто мне потребовались годы, чтобы найти тебя в этом мире. Долгие годы. Слишком много времени уже потеряно, девочка. Давай же больше не будем его терять: человеческая жизнь ведь не так уж и длинна… Просто будь со мной такой, какая ты есть, ведь никакая другая мне и не нужна. Выходи за меня замуж, люби меня, Шелли…

Шелли больше не в силах была сдерживать слезы, они горячими струями побежали по ее щекам, просачиваясь между ласкавшими ее пальцами Кейна.

— Не думай, я не заставляю тебя дать мне ответ прямо сейчас, — продолжал он, успокаивая ее. — Я даже прошу тебя ничего мне сейчас не отвечать. Знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь боишься, что бродяга-путешественник разрушит твою жизнь, твой дом… Разрушит все твои тайные мечты, в которых ты, должно быть, и сама себе боишься сознаться. Уничтожит тебя саму…

Шелли затаила дыхание и смертельно побледнела, услышав, как спокойно высказывает он вслух все ее тайные мысли.

— Значит, это действительно так, — понял Кейн, глядя на ее в одно мгновение побледневшее лицо. — Неужели ты и впрямь так думаешь, ласка? Что ж, теперь мне понятно, почему ты так боишься признаться себе в собственной дикости. Но не бойся, девочка моя! Я не разрушу твоего дома. Наоборот, вдвоем, любя друг друга, мы только и сможем создать настоящий дом.

И он поцеловал ее в щеки, мокрые от горячих слез.

— Кейн…

— Давай просто быть друг с другом, — снова прервал он ее. — Все равно пока ты не можешь никуда от меня убежать — ты ведь «золотишь» мой полуразрушенный дом… — Он улыбнулся. — А вот когда закончишь работу, тогда и поговорим снова.

— Да, но…

— Скажи «да», любовь моя, умоляю тебя, скажи мне «да»… — настойчиво прошептал он.

Шелли не знала точно, имел ли он в виду свою прежнюю просьбу не спорить с ним пока, или же слова его относились к мольбе «люби меня». Но она твердо знала, что не в силах была сказать «нет» человеку, губы которого сейчас солоны от привкуса ее горячих слез, все еще струящихся по щекам, человеку, который сжимает ее в объятиях так нежно и бережно, человеку, который понимает ее лучше, чем она сама себя.

Но и сказать ему «да» она не могла.

«Хотя почему бы и нет? — обратилась она к самой себе с каким-то мрачным, зловещим спокойствием. — Все, что ты могла бы сейчас потерять, уже было когда-то потеряно. Не так ли? Не так ли, Шелли Уайлд?»

— Шелли! — позвал ее Кейн.

И она тихонько ему кивнула.

Огромная полная луна поднималась над склонами холмов, заливая их тонкие контуры мягким бледно-оранжевым сиянием. Покачиваемая дуновениями легкого ночного ветерка, густая чапараль слегка шелестела прямо за спинами Шелли и Кейна — они устроили небольшой пикник. Все, что осталось от их обеда, — это крохотное куриное крылышко, которое все никак не могла догрызть Шелли, да свежий привкус лимонада на губах Кейна.

— Расскажи мне поподробнее о своей работе, — попросила вдруг Шелли. — Вот ты берешь образцы минералов, а дальше что?

— Отгадай с трех раз, — грустно улыбнулся Кейн.

— Господи, неужели снова вмешивается политика? — удивилась Шелли, уже видевшая как-то раз на его лице похожую улыбку.

— Хм-м… — неопределенно протянул он, как ей показалось, соглашаясь с ее догадкой.

Она отгрызла маленький кусочек мяса, облизнула губы и вздохнула:

— Господи, а уж сюда-то она как может вмешаться?

— Коррупция, Шелли, — пояснил он. — Через несколько недель после того как я уехал — ну, помнишь, я уже начинал тебе об этом рассказывать, — я вдруг узнал, что шурин нашего министра экономического развития, оказывается, и сам большой специалист в области геологии. И несмотря на это, они продолжали с пеной у рта утверждать, что вокруг нет никаких железных рудников! Не говоря уже о марганце и олове. Тогда это показалось мне совершенно невозможным.

— И что же, неужели наши высокопоставленные чиновники больше поверили этому шурину, чем образцам руды, которые ты принес?

— По крайней мере тот, с кем я имел дело, — сам министр. Вот так я и сидел — выложив ему на стол образцы минералов, которых вполне было бы достаточно для создания приличной отечественной металлургической индустрии. А прямо передо мной сидел идиот, который твердил как попугай, что в стране для этого нет нужного сырья.

— Ну и что же ты сделал? Кейн пожал плечами:

— Пошел прямо в военный трибунал, который управлял страной в период между выборами. А там свалил все найденные образцы прямо на стол одному полковнику, показавшемуся мне довольно симпатичным, сказал ему, что наш министр экономического развития — дерьмо и идиот, и пошел себе прочь.

Шелли громко рассмеялась, покачивая головой:

— Готова поспорить, что они вышвырнули тебя. из города.

— Ну, я просто не дал им такой возможности. Я поехал в аэропорт и купил себе билет на ближайший самолет, отлетавший на север.