И все-таки даже теперь, когда опустели полки и этого шкафа, Шелли не была еще вполне довольна. Она чувствовала: чего-то все-таки не хватает — и тогда решительно подошла к стеклянным ларцам-витринам, украшавшим ее собственную гостиную. И начала выбирать вещицы, которые, как ей казалось, понравились бы Кейну больше всего. То, что она и сама очень любила их, предпочитая всем прочим, нисколько ее не останавливало.

Она любила Кейна. И готова была делиться с ним всем, что имела. Абсолютно всем…

Она аккуратно взяла в руки карандашный рисунок, запечатлевший балийскую танцовщицу, и вырезанную из кости эскимосскую старушку. За ними последовали шахматы из слоновой кости и еще много-много других маленьких очаровательных безделушек, уже столько времени скрашивавших жизнь Шелли. Скоро почти все ларцы-витрины так же опустели, как и полки двух шкафов.

— Но это ведь не страшно, а? — обратилась Шелли к Толкуше, аккуратно укладывая вещи на полу. — Как ты считаешь, коша? Я ведь всегда смогу подобрать себе что-нибудь новенькое в собственном офисе.

«Если, конечно, захочу», — мысленно добавила она. Однако были и другие слова, которые она не решилась бы сказать даже самой себе…

Осторожно, бережно вынула она из последнего ларца своего любимого опалового ягуара, на одной из лап которого застыла рубиновая бабочка.

— Конечно, над кроватью Кейна мне бы больше всего хотелось повесить ту картину, на которой святой Георгий сражается со змеем, — призналась она кошке. — Но ведь я ее уже отдала Билли…

Толкуша не обратила на ее слова абсолютно никакого внимания, завороженная опаловой безделушкой, впервые за долгое время вынутой из своего стеклянного домика-ларца.

— Господи, как же я могла забыть! — воскликнула вдруг Шелли. — Ну конечно! Полотно со звездами, фотография Млечного Пути… Это именно то, что надо.

И она быстро сбежала по лестнице, устремляясь в свой рабочий кабинет. Там, на том самом месте, где когда-то красовалось полотно, изображающее сражение Победоносца со змеем, висела теперь картина, купленная совершенно случайно в том самом книжном магазине, в котором она выбирала подарки ко дню рождения Билли…

Несколько мгновений Шелли затаив дыхание стояла перед этой картиной, будучи не в силах пошевелиться. В который раз захватили ее огромные водовороты и вихри звезд, незнакомых солнц и планет — бесчисленные бесконечные миры, абсолютно неведомые и незнакомые человеку. Эта картина словно несла в себе какое-то закодированное, таинственное послание всему человечеству, рассказывая о чудесных космических мирах, о пространстве и времени и об удивительных, неповторимых сгустках энергии, называемых Жизнью…

Шелли вспомнила, с каким восхищением любовался полотном Кейн, когда увидел его впервые, — точно так же, как и опаловым ягуаром с рубиновой бабочкой на лапе… А потом, когда он, неподвижно простояв перед картиной несколько минут, обернулся и посмотрел на Шелли, в глазах его она прочитала вопрос:

«Что ты видишь здесь, Шелли?»

«Не знаю», — так же молча, без слов, ответила она ему тогда. А вслух сказала только:

— Знаешь, по-моему, это просто удивительно.

Когда я ее в первый раз увидела, то сразу поняла, что она будет моей…

Кейн тогда задумчиво улыбнулся, но не сказал больше ни слова.

— А что ты видишь здесь, а, Кейн? — прошептала Шелли, в одиночестве стоя перед картиной. — Что же, ты такое нашел в этих бесконечных космических просторах, танце звезд и галактик, что заставило тебя тогда улыбнуться мне с видом человека, которому вдруг открывается то, о чем он мечтал всю жизнь?

Но ей, конечно, никто не ответил. И не ответит — до тех пор, пока Кейн не вернется к ней. До тех пор, пока он не вернется домой.

Домой. Домой, где она так ждет его…

Когда Шелли наконец закончила работу, было уже за полночь. Возбужденная и в то же время уставшая, вне себя от радости и полная какого-то особого умиротворения, довольная собой и проделанной работой, Шелли еще раз прошлась по комнатам. И все, что она видела, говорило сейчас о ее отношении к Кейну, о ее любви — каждый цвет и сочетание оттенков, каждый совершенно неповторимый, уникальный предмет мебели, каждое со вкусом выбранное ею произведение искусства.

«Нет, больше добавить сюда я не могу ничего, — подумала Шелли. — Теперь дом Кейна так совершенен, как только вообще может быть… Возвращайся же домой, Кейн! Возвращайся ко мне…»

Разрываемая страхом и надеждой, чуть не плача от усталости, Шелли стояла посреди этого дома — дома, созданного ее собственными руками. И она не слышала, как отворилась входная дверь и на пороге появился Кейн. Увидев ее, он затаил дыхание.

И вот уже его сильные руки обнимают ее и крепко прижимают к груди — да так, что Шелли становится больно. Колючей, давно не бритой щекой он потерся о ее щеку, и это прикосновение показалось Щелли нежнее, чем самые нежные и тонкие шелка. Так же как запах его пота был гораздо приятнее, чем аромат распускающихся цветов, благоухающих под луной.

— Я… я тут… я сделала тебе дом, — прошептала она.

— Я знаю, — тихо ответил он. — Когда я держу тебя в руках, я дома. Это и есть настоящий дом.

Голоса обоих были неровными, дрожали от волнения и сильного напряжения. Какое-то время они просто молча держали друг друга в объятиях. Потом Кейн наконец отпустил ее, и она, подняв голову, улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

— Пойдем, пойдем, — позвала его Шелли. Пойдем, я так хочу показать тебе весь твой дом…

— Но я и так смотрю на него… И вижу его…

Но Кейн смотрел не на дом. Он смотрел только на Шелли.

Она вдруг почувствовала страшное разочарование.

Она так надеялась на его благодарность, так хотела разделить с этим человеком радость от того, что только что сделала для него, вручить ему этот подарок… А он…

«Господи, неужели же ему совершенно все равно, что я сделала с его домом?» — подумала она в отчаянии. Но в тот самый момент, как она открыла уже было рот, чтобы возмутиться полным отсутствием интереса со стороны Кейна, она еще раз взглянула на него, на этот раз уже повнимательнее. Взглянула — и не решилась ни в чем упрекнуть. Лицо его было грязным, как будто он давно не мылся, под запавшими глазами — темные круги от усталости и недосыпания, щеки впали, губы белые как полотно. В одно мгновение Шелли забыла обо иссх своих упреках и обидах.

— Господи, любимый мой, — произнесла она наконец. — Что же ты с собой сотворил?.. Он кисло улыбнулся в ответ:

— Приходилось работать в три смены…

— Но зачем?

— Чтобы вернуться к тебе. Вернуться домой…

— Но… вы же могли подождать, просто задержаться там па какое-то время… — возразила было она, по он прервал ее;

— Могли — да. Но не хотели. Особенно я. Единственное, о чем я сожалею, — так это о том, что у меня сейчас слишком мало сил, чтобы хоть чем-то с тобой заниматься… Всю дорогу мне приходилось быть начеку па случай, если Миллеру вдруг потребуется помощь…

Кейн нежно поцеловал ее в губы, и она почувствовала прикосновение его пальцев к лицу, плечам, шее — он словно пытался убедить себя, что это и впрямь не снится ему. Встав на цыпочки и прижавшись к нему, Шелли ответила па поцелуй.

— Ты дома, — прошептала она. — Господи, ты дома, а остальное уже просто не важно. Пойдем, пойдем со мной. Я сама вымою тебя всего, потру тебе спину и уложу спать… Пойдем.

— Пожалуйста, останься сегодня со мной, — попросил он ее. — Останься и поспи. Я слишком устал, Шелли. К сожалению, кроме сна рядом, я ничего не могу тебе сейчас предложить.

— Я очень люблю даже просто спать с тобой, Кейн, — призналась она.

— Даже «просто спать»? — удивился он.

— Конечно, — ответила Шелли. — Просто быть с тобой — это уже хорошо…

Он обнял ее, увлекая за собой в гостиную. Развешанные на стенах картины все-таки приковали к себе его внимание — быстрые, живые и точные штрихи, изображавшие летящих птиц, птиц в брачных танцах, птиц, кормящих своих крохотных птенцов… Наконец, хищных птиц, неподвижно парящих в небе.