Она закончила свое повествование необычно беспечным голосом, а ее глаза подозрительно поблескивали. Логан молчал, и тишину нарушали только храп пса да потрескивание поленьев в очаге.

— Боже мой, понятия не имею, с какой стати я вдруг стала выкладывать вам все это?

— И сколько вам было?

— Вы имеете в виду, когда она ушла от нас? Я была совсем маленькая. Я ее почти не помню. Мне не хочется больше об этом говорить. — Она глубоко вздохнула и встала.

Как только она произнесла «Генри», неблагодарная скотина вскочила и последовала за ней.

— Пожалуй, пройдусь, пока вы займетесь нашей утренней трапезой.

Подумать только, на мгновение он ей даже посочувствовал, он, знавший, каково это — жить с воспоминаниями, которые лучше забыть. Но будь он проклят, если станет ей прислуживать. Если у нее уже достаточно сил, чтобы «пройтись», то хватит сил и для того, чтобы «заняться ее собственной трапезой». И его тоже, если уж на то пошло.

Места здесь были действительно замечательные. Тут не было ухоженной красоты парков вокруг королевского дворца, но Рэчел нравились окутанные дымкой горы и багряно-золотистая долина. По утрам вверх поднимались клочья тумана, цепляясь за сосны и ели. Одинокий Голубь называл их Тша-кона-ха — голубой дымок.

Рэчел стояла на краю обрыва, не в силах отвести глаз от всего этого. У ее ног лежал Генри. И зачем только она вспомнила о своей матери? Зачем все рассказала Логану? Она находилась здесь по одной-единственной причине, которая не имела никакого отношения к горестям ее детства. С того момента, как ее отец умер, оставив ее сиротой, и она переехала жить к ближайшей родственнице — королеве Шарлотте, Рэчел старалась выкинуть из головы все мысли о матери.

Однажды Лиз показала ей портрет леди Энн в галерее замка Сент-Джеймс. Конечно, она иногда задумывалась, как выглядела ее мать… Все ее портреты в их доме в Девоншире были уничтожены, когда та уехала.

— Я сперва подумала, что наткнулась на твой портрет, — сказала Лиз, пока Рэчел разглядывала холст в позолоченной раме.

Ничего не скажешь, она была просто поражена своим сходством с матерью, но не выказала никакого интереса, лишь молча повернулась и пошла прочь, больше ни разу не взглянув на портрет, и никогда не обсуждала этот случай с Лиз. Со своей лучшей подругой.

Так почему же она без всякой причины обо всем рассказала человеку, который ей даже не нравился?

Рэчел закрыла глаза, глубоко вздохнула и снова открыла их. Но она уже не замечала простиравшийся перед ней пейзаж. Что она здесь делает? По Логану Маккейду не было заметно, чтобы свеча его жизни грозила угаснуть. Вряд ли она встречала человека более способного постоять за себя.

И все же Одинокого Голубя нисколько не удивила возложенная на нее задача. Он сразу же ей поверил даже больше, чем она верила сама себе. Потому что чем дольше она здесь находилась, тем невыполнимее казалась ей эта задача. А ей так хотелось вернуться в королевский дворец! К покою и довольству, которые она там испытывала, к возможности отомстить за смерть своей подруги.

Интересно, что сейчас делает лорд Бингам? Считает ли он себя счастливчиком, избавившимся от неверной жены, ее любовника и подруги? Не осталось никого, кто мог бы указать пальцем на виновного, раскрыть его греховное деяние. Но она это сделает. Когда она вернется, то все расскажет королеве, и лорд Бингам понесет наказание за содеянное.

Но сначала она должна закончить дела здесь, а терпение не входило в число ее достоинств. «Прислушивайтесь к своему внутреннему духу, — сказал ей старый шаман, — и способ найдется». Но ее дух молчал, а разум требовал поспешить.

Ведь она — ангел. Наверняка она сможет влиять на окружающих, если хорошенько постарается. Сможет заставить звучать божественную музыку. Сможет летать. С легкой улыбкой на губах Рэчел задержалась на этой мысли. Конечно же, ангелы могли летать. На каждой картине, которую ей доводилось видеть, они парили расправив крылья. Конечно, у нее не было крыльев, точнее, она их не видела, но все равно она должна их иметь. Она должна обладать даром полета.

Она сделала шаг вперед, совсем не уверенная, что собирается попробовать лететь, но решение оказалось не в ее власти.

Сильные руки обхватили ее талию, и через мгновение сильный рывок сбил ее с ног. Прежде чем они вместе упали на землю, он развернулся, чтобы смягчить ее удар при падении, принимая его на себя.

Едва Рэчел успела обрести дыхание, как он перекатился, и на этот раз она оказалась внизу.

— Что это вы задумали, черт побери?

Его потемневшее от гнева лицо нависло над ней.

— Я хотела… — Рэчел прикусила губу. Сейчас ей казалось совершенно нелепым говорить, что она хотела. Прыгнуть с горы, чтобы проверить, умеешь ли ты летать, — это же сумасшествие. Во всяком случае, он бы наверняка так подумал. — Ничего. Теперь, пожалуйста, освободите меня.

Он не послушался, а прижал ее еще крепче к земле, так что щебень вдавился ей в спину.

— Я все видел своими собственными глазами.

— Ничего вы не видели. — Теперь она действительно разозлилась, отчасти и оттого, что он и вправду мог догадаться, в чем тут дело. — Освободите меня, я вам говорю! Осво…

Конец слова оборвался, потому что он накрыл ей рот своими губами. Как она и предполагала, его поцелуй был грубым, жестким и неуместным. Не то что несколько поцелуев, которыми она обменялась с Уилли.

Снизу в ее тело через одежду впивались камешки, а давление его тела сверху не давало ей возможности шевельнуться. Его язык проник в ее рот, пробуждая ощущения, переполнившие ее тело желанием. Что было довольно глупо или даже просто невозможно.

Разве может чувствовать такое тот, кто не принадлежит миру живущих?

Рэчел попыталась сосредоточиться на этой мысли и еще на том, что она ведь совершенно не выносит этого человека. Но все это словно теряло всякое значение, когда его губы прижимались к ее губам. Ее руки сами обвились вокруг его шеи, пальцы зарылись в длинные пряди темных волос. Дыхание ее сделалось частым и неглубоким, сердце болезненно колотилось в груди, и все, что она могла делать, — это не отпускать его, а притягивать ближе к себе.

Он шевельнулся и скользнул по ее шее языком, отчего по всему ее телу прошла дрожь. Хватая ртом воздух, Рэчел громко застонала, когда его ладонь накрыла ее грудь, и сдвинула ладонь выше, туда, где кончался мешающий лиф. Шершавые подушечки его пальцев не слишком нежно поглаживали ее кожу, но это нисколько не мешало нараставшему в ней ощущению восторга, от которого кружилась голова. Эти прикосновения разжигали ее с той же неотвратимостью, с какой ветер раздувает огонь.

Ее сосок болезненно напрягся, и только влажный жар его рта облегчал эту муку. Ее затягивал водоворот, тело ее выгибалось, прижимаясь к нему, ее ладони блуждали по его спине.

И вдруг все кончилось.

Ее тело еще продолжало ликовать, но его тяжести на ней уже не было. Пропали изысканные ощущения, вызванные его прикосновениями. Все свершилось так быстро, что Рэчел подумала о какой-то неведомой силе, оторвавшей его от нее.

Она открыла глаза и увидела, что он просто откатился в сторону и теперь сидел расставив колени и уткнувшись лицом в ладони. Лицо его скрывали свисавшие темные волосы, но от Рэчел не укрылись резкие движения его груди, порывисто набиравшие воздух в легкие. И сама она дышала точно так же.

Он повернул голову и мгновение глядел на нее своими зелеными глазами. Когда он прервал молчание, голос его звучал негромко и хрипловато:

— Теперь вы понимаете, почему я хочу, чтобы вас здесь не было?

— Вы слишком много пьете.

Рэчел остановилась в дверях, оглядывая хижину. Он сидел, или, вернее, развалился в кресле, слегка придерживая поставленный на колено кувшин. При звуке ее голоса он поднял голову, но ему как-то не удалось остановить свой взгляд на ней.