Не задумываясь о последствиях, она изо всех сил пнула его в ногу. Ее пальцам скорее всего досталось так же, как его ноге, может, даже больше. Но это было совершенно неважно.

На мгновение, когда он обернулся, она заметила выражение изумления на его лице, потом что-то обхватило ее лодыжку, и она распростерлась на жестком земляном полу, прижатая его влажным телом.

Рэчел уперлась ладонями ему в грудь, стараясь столкнуть его, но он не сдвинулся ни на дюйм, еще крепче прижав ее к полу. Ее ладони бледно обрисовывались на темной от загара коже.

— Я не собираюсь терпеть ваши выходки. Да еще в моем собственном доме. Тем более что я вас сюда не звал.

Ей ужасно хотелось высказать ему все, что она о нем думает, но что-то в выражении его лица остановило ее.

Она только лежала, не сводя с него глаз, ощущая до самых кончиков пальцев притягательную силу его глаз. Он опустил голову. Сердце ее заколотилось, и дыхание стало прерывистым. На своих губах она ощущала его теплый выдох — и он был прав: тошнотворного запаха рома не было слышно.

Вдруг Рэчел сообразила, что он собирается ее поцеловать. Зная, что ей полагалось бы прийти в ярость, она не могла понять, почему остается такой спокойной.

В следующее мгновение он уже вскочил на ноги, таща ее за собой. Рэчел не удалось удержать парик, и тот свалился на пол, подняв облако белой пудры. Мгновение оба глядели на парик, потом Рэчел вырвалась и демонстративно подняла его.

Мужчина подбросил в огонь полено с таким видом, будто ничего не произошло. Но Рэчел-то не могла забыть, как он себя вел. Отряхивая землю с платья одной рукой и держа в другой руке парик, она все время шмыгала носом, пытаясь сдержать слезы раздражения. Она не покажет ему, как она расстроена, ни за что.

В конце концов, ведь она оказалась здесь, чтобы спасти его. И спасла. Он должен был благодарить Небо за то, что она появилась в нужный момент, вместо того чтобы обращаться с ней как с какой-то парией.

А ему словно было все равно. Как только он отвернулся от нее к очагу, то вроде сразу забыл о ее существовании. Из стоявшего рядом мешка он достал пригоршню каких-то дробленых зерен и бросил их в чугунок, потом добавил воды, размешал и повесил чугунок над разгоревшимся огнем.

В хижине стало теплее. Рэчел стояла держа неприлично растрепавшийся парик и совершенно не понимая, что ей теперь делать. Одного этого было достаточно, чтобы вывести ее из себя. Она всегда точно знала, чего от нее ожидают, и все получалось как надо. Но сейчас она понятия не имела, что делать, — и не делала ничего, только стояла, наблюдая, как мужчина сдернул с забитого в стену колышка свободную рубаху из грубой материи и через голову натянул ее на себя.

Теперь он хотя бы был одет, правда это одеяние никак нельзя было назвать приличным. Одет тем не менее. Вид его обнаженного тела не давал ей сосредоточиться.

— Где же вы так промокли? — От мокрых волос по его рубахе расплылось влажное пятно.

— Я обычно купаюсь, когда требуется. — Брошенный на нее через плечо взгляд красноречиво говорил, что и ей не мешает об этом подумать.

Мысль о горячей ароматной ванне так воодушевила ее, что Рэчел даже не обиделась.

— Это было бы великолепно! Если вы приготовите ванну, то с остальным, наверное, я бы сама управилась. — Во всяком случае, она полагала, что управится. Конечно, она привыкла к тому, что ее обслуживают, но не он же будет ей помогать — только этого не хватало!

Рэчел до того была поглощена мыслью о купании, что не замечала его реакции, пока он не оказался рядом, угрожающе нависая над ней.

— Вы весь день ничего не делаете, только отсиживаете задницу в кресле… в моем кресле. Вы не можете приготовить самой простой еды, вы не следите за огнем, так что здесь все выстужено, и когда я возвращаюсь после купания в ручье, вы еще считаете, что я должен готовить вам ванну?!

Очевидно, не считая, что вся эта тирада требует ответа, он с презрительным выражением снова повернулся к огню, и Рэчел поняла, что о ванне нечего и мечтать. А высказанная им идея о купании в ручье ее вовсе не привлекала. Ничего, она просто подождет, пока снова окажется в королевском дворце.

Если бы только до того времени она могла бы обойтись и без еды! К сожалению, Рэчел от голода уже почти не держалась на ногах. Она так долго была без пищи, что даже не могла вспомнить, что ела в последний раз в той жизни, хотя знала, что это наверняка пахло поаппетитнее того, что варилось в чугунке. Сейчас она была готова вести себя как простая прислуга и уничтожить все до последнего кусочка.

Глотая слюнки, она наблюдала, как он накладывает готовую еду в деревянную миску, ожидая, что он предложит миску ей, и, не веря своим глазам, глядела, как он устроился на полу скрестив ноги и стал отправлять в рот ложку за ложкой. Только проглотив несколько кусков, вкус которых Рэчел чуть ли не ощущала на своем языке, он взглянул на нее.

— Накладывайте, — сказал он, мотнув головой в сторону чугунка.

Накладывать? Она в жизни не накладывала себе еду сама. Какая наглость. Но все же не стоило ожидать, что он станет ее обслуживать. К тому же она отчетливо помнила, как он скормил ее порцию собаке.

С глубоким вздохом Рэчел подчинилась судьбе. На грубо сколоченной полке стояла небольшая стопка мелких мисок и лежало несколько гнутых поцарапанных ложек. Рэчел взяла миску и ложку, потом, как можно сдержанней, подошла к посудине с бурлящим варевом. Чугунок был раскален, и, конечно же она должна была это знать, но она чувствовала, что он за ней наблюдает, и изрядно нервничала. Наклонившись, она ухитрилась положить себе несколько ложек, не дотронувшись до горшка, как вдруг ощутила какой-то странный запах.

Почти в то же мгновение ее оттолкнули в сторону, и она шлепнулась на пол. Казалось, она здесь только и делала, что шлепалась на пол.

Только в этот раз он перекатывал ее по полу, колотя по ногам, а Рэчел протестующе вопила. Когда он наконец оставил ее в покое, она лежала уткнувшись лицом в землю. В нескольких дюймах от ее носа валялась миска с остатками варева. Рэчел пришла в ярость. Извернувшись, она приподнялась на локтях, сверкая глазами:

— Что вы, по-вашему…

Не договорив, она взвизгнула, подняв подол юбки, от которого шел дым:

— Я горю! На помощь!

Только тут она поняла, что странный запах был запахом горящего шелка и ее вопль о помощи запоздал. Мужчина уже сбил огонь и обрывал обгоревшую ткань, вполголоса изрыгая проклятия.

— Черт побери, женщина, вы совсем ничего не соображаете? Это надо же, поджечь себя!

— Конечно соображаю. Просто я никогда… Что вы делаете? — Он задрал то, что осталось от ее нижней юбки, и Рэчел отчаянно пыталась ее поправить.

— Да не дергайтесь вы! — Когда она попыталась оттолкнуть его ногой, он обхватил одной ладонью ее лодыжки и прижал к полу. — Я только хочу поглядеть, нет ли у вас ожогов. — Он посмотрел ей в глаза: — Не шевелитесь.

Он говорил низким, почти мягким, но не допускающим возражений голосом. По крайней мере, Рэчел не сумела ничего возразить, пока его ладони ощупывали ее ноги. Он снял ее туфли — изящные синие с серебром туфельки, теперь обгоревшие и покрытые грязью. Потом его длинные пальцы проникли ей под юбки, отстегивая подвязки. Ее шелковые чулки были белыми, с бледно-голубым орнаментом в виде часовых циферблатов. Во всяком случае, они были такими перед тем, как все это случилось. Теперь они стали грязными, обгоревшими, и сквозь прожженные дырки размером в полкроны можно было видеть обожженную кожу.

Он закатал ей чулки. Рэчел затаила дыхание.

— Вам больно? — Его глаза снова обратились к ней, сейчас темно-зеленые, как листва остролиста.

— Нет. — Конечно, она ощущала боль. Теперь, когда первый испуг прошел, она начинала чувствовать обожженные места. Но горло у нее перехватило вовсе не от этого.

Он опустил глаза к ее ногам, и Рэчел не могла оторвать взгляд от длинных ресниц. Она ожидала, что его прикосновение будет грубым, но ошиблась, и когда он поднялся, упершись руками в колени, она с удивлением ощутила разочарование.