Илэйн под силу было сплести переходные врата прямо у дворцовых конюшен, но только с риском убить какого-нибудь бедолагу, которому случится оказаться на месте открывающихся врат, поэтому созданный ею переход вел в другое место, которое она знала не хуже. Илэйн настолько вымоталась, что для плетения ей потребовалось приложить усилие, а о приколотом на платье ангриале она вспомнила лишь тогда, когда возникшая в воздухе серебристая полоска раскрылась на лугу, что порос бурой травой, прибитой к земле снегопадами, на лугу к югу от Кэймлина, куда ее частенько брал Гарет Брин, – смотреть, как конная Гвардия Королевы по команде перестраивается из колонн по четверо в ряд.

– И долго ты собираешься смотреть? – спросила Бергитте.

Илэйн моргнула. Авиенда и Мерилилль озабоченно глядели на нее. По лицу Бергитте ничего нельзя было прочесть, но по узам тоже докатывалась тревога.

– Просто задумалась, – сказала Илэйн и, пришпорив Сердцееда, въехала во врата. Как чудно будет упасть в кровать.

Дорога от старого учебного плаца до высоких арочных ворот в светлой, высотой в сорок футов городской стене заняла немного времени. Длинные рыночные здания, вытянувшиеся вдоль дороги к воротам, в этот час были пусты, но остроглазые гвардейцы по-прежнему несли караул. Въезжавших в город Илэйн и ее спутниц они проводили взглядами, но, по-видимому, не узнали ее. Скорей всего, наемники. Они не поймут, кто она такая, пока не увидят ее на Львином Троне. И с помощью Света, при толике везения они ее там увидят.

Быстро надвигались сумерки, на небо наползала серая темень, поперек улиц пролегли длинные тени. Людей встречалось совсем мало, все спешили управиться с дневными делами, чтобы поскорее попасть домой, к обеду и теплому огню. За квартал от всадниц рысцой пробежала пара носильщиков с темным лакированным купеческим портшезом, через пару мгновений в другую сторону прогрохотала большая водовозка с насосом. Ее тянула восьмерка лошадей, и окованные железом колеса гремели по каменной мостовой. Еще где-то пожар. Чаще всего пожары случались по ночам. Мимо Илэйн, взглянув на нее лишь мельком, проехал шагом патруль из четырех гвардейцев. Ее они, как и солдаты у ворот, не узнали.

Покачиваясь в седле, Илэйн ехала, мечтая о кровати.

И вдруг поняла с удивлением, что ее снимают с седла. Илэйн открыла глаза, которые вроде бы не закрывала, и обнаружила, что Бергитте на руках вносит ее во дворец.

– Опусти меня, – устало потребовала Илэйн. – Идти я могу.

– Ты едва стоишь, – прорычала Бергитте. – Лежи спокойно.

– С ней нельзя говорить! – громко сказала Авиенда.

– Ей действительно нужно поспать, мастер Норри, – твердо заявила Мерилилль. – Дела потерпят до завтра.

– Прошу прощения, но до завтра дела не потерпят, – ответил Норри на удивление настойчивым голосом. – Это срочно! И мне нужно поговорить с ней сейчас же!

Илэйн приподняла голову, с трудом удерживая ее прямо. Халвин Норри, как обычно, прижимал к тощей груди свою кожаную папку, но сейчас этот сухонький человечек, что о коронованных особах говорил столь же бесстрастным тоном, каким излагал смету на ремонт крыши, чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, стараясь прорваться мимо Авиенды и Мерилилль. Те удерживали старшего писца, подхватив его под локотки.

– Опусти меня, Бергитте, – вновь сказала Илэйн, и – второе чудо! – Бергитте, чуть помедлив, подчинилась. Тем не менее она продолжала поддерживать Илэйн, обняв ее рукой, за что та была ей благодарна. Девушка не чувствовала уверенности, что сумеет долго устоять на ногах. – В чем дело, мастер Норри? Отпусти же его, Авиенда. Мерилилль?

Едва женщины отпустили его, старший писец кинулся вперед.

– Вскоре после вашего отъезда, миледи, начали приходить известия, – заговорил он совсем не бесстрастным тоном. На лбу его обозначились тревожные морщины. – Четыре армии... Полагаю, следует сказать сразу – небольшие. О Свет, я помню еще, когда пять тысяч человек были целой армией. – Он потер ладонью лысину, взъерошив белые клочки волос за ушами, вставшие в результате дыбом. – К Кэймлину с востока приближаются четыре небольших армии, – продолжал он более спокойным и свойственным ему тоном. Но ненамного. – Боюсь, они будут здесь в течение недели. Двадцать тысяч человек. Возможно, тридцать. Наверняка не скажу.

Мастер Норри чуть было не протянул Илэйн свою папку, словно предлагая посмотреть бумаги. Он и в самом деле был взволнован.

– Кто? – спросила Илэйн. У Элении имелись на востоке поместья и вооруженные отряды, так же, как и у Луана. Но ни та ни другой не могли набрать двадцать тысяч солдат. И снег с распутицей задержали бы их до весны. «Может» да «если бы» мостов не строят. Илэйн как наяву услышала тоненький голос Лини.

– Не знаю, миледи, – ответил Норри, – пока не знаю.

Илэйн решила, что и неважно. Кто бы то ни был, они наступают.

– Я хочу, мастер Норри, чтобы с рассветом вы начали скупать всю провизию, какую сможете отыскать за стенами. Свозите ее в город. Бергитте, пусть знаменщики, которые объявляют о премии при вербовке, добавляют теперь, что у наемников есть четыре дня, чтобы вступить в Гвардию, иначе они обязаны покинуть город. И, мастер Норри, нужно народу объявить тоже. Если кто захочет покинуть город до начала осады, пусть уходит немедленно. Это уменьшит число ртов, которые нужно кормить, и, возможно, приведет еще сколько-то человек в ряды Гвардии. – Отстранив от себя Бергитте, Илэйн зашагала по коридору, направляясь к своим покоям. Остальные вынуждены были пойти следом. – Мерилилль, извести Родню и Ата’ан Миэйр. Возможно, они тоже захотят уйти, пока все не началось. Карты, Бергитте. Пусть в мои покои принесут хорошие карты. И вот что еще, мастер Норри...

Спать времени нет, и на усталость времени тоже нет. Ей нужно защищать город.

Наутро, после того как Мэт пообещал по мере сил помочь Теслин – и Джолин, и этой Эдесине, которую увидеть бы хоть сначала! – Тайлин заявила, что покидает город.

– Сюрот собирается показать мне, голубок, насколько большей частью Алтары я отныне владею, – сказала Тайлин. Ее поясной нож торчал в резном прикроватном столбике, и они еще лежали на смятых простынях развороченной постели. На нем был только шелковый шарф, скрывавший на шее шрам от повешения, а она была нага, как в час рождения. Более гладкой и нежной кожи Мэту не доводилось касаться. Тайлин лениво водила длинным, накрашенным зеленым лаком, ногтем по другим шрамам на теле Мэта. Как он ни старался этого избежать, несколько шрамов ему все же досталось. На торгах за такую шкуру много не выручишь, это уж точно, но Тайлин его шрамы нравились. – Вообще-то это не ее идея. Туон думает... мне поможет... если я увижу все своими глазами, а не на карте. А что эта девочка предлагает, Сюрот исполняет. Причем так резво, словно это надо было сделать еще вчера. Мы отправимся на то’ракене, чтобы поскорее обозреть всю территорию. Кажется, он в день покрывает двести миль. Ох, ну зачем такой бледный вид, поросеночек! Я же не заставляю тебя залезать на эту тварь.

Мэт облегченно вздохнул. В уныние его привела вовсе не перспектива полета. Полетать он бы не отказался, и, наверное, ему понравилось бы. Но если его какое-то время не будет в Эбу Дар, одному Свету ведомо, не потеряют ли Теслин, Джолин и эта Эдесина терпения, не выкинут ли какой дурацкий номер, и не отчебучит ли чего Беслан. Беслан тревожил Мэта не меньше, чем женщины. Тайлин, взволнованная предстоящим полетом на одной из шончанских бестий, еще больше походила сейчас на орла.

– Меня не будет чуть больше недели, лапушка. Хм-м-м... – Зеленый ноготок прошелся по рубцу длиной в фут, наискось пересекавшему ребра. – Не привязать ли тебя к кровати, чтобы наверняка знать, что до моего возвращения с тобой ничего не случится?

Мэту пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы ответить на ее насмешливую улыбку самой широкой своей ухмылкой. Он был уверен, что она шутит, но не до конца. Сегодня Тайлин выбрала для него наряд ярко-красного цвета, от которого глазам было больно; костюм был весь красный, не считая вышитых на куртке и плаще цветочков, только шляпа и шарф черные. Цвет казался еще насыщенней из-за белоснежных кружевных манжет и ворота. Тем не менее Мэт поспешил одеться, горя желанием поскорее убраться из королевских апартаментов. С Тайлин мужчине нельзя быть ни в чем уверенным; так оно благоразумнее. Она вполне могла и не шутить, а говорить всерьез.