— Был, есть и будет.

— Разумеется! Ты позаботишься…

— Простите, — невыразительно, сквозь спазм в горле проговорила я и, нарушив всяческие приличия, решительно отошла от братьев.

— Арина! Подождите!

Вадим.

Не сбавляя шага, я шла к выходу на лестницу, намереваясь спуститься в вестибюль и одеться. Не глядела на людей, но так ясно чувствовала на себе их ощупывающие, жгущие любопытством взгляды, так ясно слышала вопросы, звучавшие в их мыслях: что же там случилось между ними? при чем здесь она?

— Арина, — совсем близко, практически рядом с ухом.

Действуя рефлекторно, я отреагировала, резко развернувшись на каблуках, и нос к носу столкнулась с Савельевым-старшим.

Его глаза плавили сожалением и тревогой, поэтому я перевела взгляд на фуршетные столы, стоявшие в отдалении за его спиной. Синтетический глянец белоснежных скатертей, а на нем хаос из посуды, остатков фуршетных закусок и гордые башни ведерок с охлаждаемыми в них бутылками шампанского.

— Пожалуйста, простите, что так вышло. Дима наговорил…

Довольно. Я задыхалась.

— Ничего страшного. Мне пора ехать. Хорошего вам вечера.

Повернулась, чтобы уйти, но он неожиданно остановил меня, мягко ухватив за руку чуть выше локтя, вновь проникновенно заглянул в глаза:

— Арина, пожалуйста.

Сглотнув, я разжала стиснутые челюсти. Сдалась. Из-за взгляда серых, таких живых и понимающих глаз.

То, что проделывал со мной Дима. А теперь проделывает Вадим. Это проклятие, что глаза братьев так схожи.

— Вам нужно вернуться, — вкрадчиво попросила я. — Поговорите с братом, узнайте, чем он недоволен, расскажите, почему сердиты вы. И желательно, наедине друг с другом. А мне действительно нужно уехать.

Еще мгновение он удерживал меня, смотрел с каким-то сумрачным недоверием, настоятельной просьбой и после отпустил.

Я смогла сделать вдох.

Трясясь в ознобе — запоздалое последствие нервного перенапряжения — я спустилась вниз. В вестибюле было тихо и прохладно, кожа мгновенно покрылась жесткими мурашками. Старалась глубоко дышать, очищая свои мысли, хороня любые эмоции.

Все: феерия музыки, опьянения и развлечений, жар общения и ссор, пристальное внимание, оставляющее болезненное клеймо, — осталось позади, наверху. Я оставила это там.

Запахнув пальто, накинув капюшон, я ощутила, как постепенно отступает дрожь.

Все миновало. Я еду домой.

Вадим Савельев прислал смс, когда я уже давно была в такси, через окно глядела на мистическую ночную городскую жизнь, волшебной палочкой высекающую снопы огней и рисующую шлейфы освещенными окнами и витринами, проливающими на заснеженные обочины дорог свое теплое ровное сияние.

«Я в курсе, чем он недоволен, но не собираюсь ничего менять. Как думаете, имею я право побыть эгоистом, чего до этого себе не позволял, и сохранить для себя то, что безмерно хочу?»

Мне следовало задуматься над смыслом сообщения, туманным и странным, решить, что ответить ему… или же вообще не отвечать… никогда. Собранная, напряженная, будто взведенная пружина, я вернула телефон в клатч и заставила себя снова раствориться в созерцании, в движении автомобиля. И желании поскорее оказаться дома.

Еще через минуту пришло второе смс от него: «Я еще раз прошу у вас прощения».

Задержав палец на кнопке, я выключила сотовый. Потерла запульсировавшие виски.

Не расплескать, не допустить никаких размышлений ни о чем. Иначе эмоции, связанные с событиями этого вечера, просто обрушатся на меня, как прогнившая крыша дома, похоронив в своем хаосе и негативе.

Дома я разделась, неловко снимая одежду подрагивающими руками. Приняла душ. Переодевшись в домашнее, собрав волосы в хвост, прошлась по квартире, оглядывая, отмечая, все ли в должном порядке, но утром я достаточно тщательно подошла к уборке. К сожалению. Ведь именно сейчас мне необходимо было что-то сделать, чем-то занять свои мысли.

Оказавшись на кухне, я достала из шкафа глубокую миску, миксер, заглянула в холодильник…

Кекс в одиннадцатом часу вечера. Оригинальный подход ко времени выпечки, но хорошее решение в моей ситуации. И самое главное спасение — цедра лимона, которую я всегда готовила сама. На этот раз стадию ее высушивания придется пропустить.

… Бросая взгляды на нагревающуюся духовку, в которую уже перекочевала форма с тестом, я помешивала чай в чашке, чувствуя, что пугающее, болезненное натяжение эмоций внутри немного ослабло.

Понятно, что многое «нарывало» между братьями. И уже давно. Ни один из них не был прав: ни Вадим со своей чрезмерной опекой, к которой толкала его бессознательно взятая на себя роль отца, ни Дима, решивший, что ему позволяется больше, чем остальным. Я всегда знала, что импульсивность и склонность действовать немедленно, свойственные и старшему, и младшему, когда-нибудь «выстрелят» очень некрасивой ситуацией. Вадим, обиженный и злой за бегство, равнодушие и бесчестный поступок брата, успевавшего и за мной ухаживать, и удерживать при себе невесту, и Дима, заведенный до крайней степени тем, что старший Савельев определяет большинство направлений его жизни и часто решает за него. Тут все предопределено и объяснимо. Кроме одного: каким образом получилось, что между ними «нарывала» еще и я? И я тоже стала объектом агрессивного внимания Димы, равно как и вызывающего покровительства Вадима, не постеснявшегося показать это брату. Почему?

И так много глаз наблюдало за нами, множество ушей пыталось поймать хоть слово и уловить суть ссоры братьев. Меня передернуло при мысли, какую интерпретацию найдет у сплетников это происшествие.

Они поссорились из-за меня. Не поделили даму сердца. Чуть не подрались на глазах у всех, а я безмятежно и снисходительно стояла рядом и взирала на разворачивающееся действо, решая, какой из братьев будет более выгодной партией.

Меня замутило, чай показался слишком сладким. Поднявшись, выплеснула его в раковину, замерла, открыв кран с водой и уперевшись ладонями в края мойки.

Ни тому, ни другому в голову не пришло, что они творят, как опускают себя… и меня, затевая весь этот… разговор при стольких свидетелях.

Струя воды с шипением и шумом била прямо в середину раковины, заворачивалась пузырившейся воронкой и исчезала в сливе. А я кусала губу и пыталась справиться с разогнавшими сердце до лихорадочного темпа чувствами стыда, вины, отчаяния и гнева. Затем, наклонившись, я принялась ополаскивать лицо ледяной водой до тех пор, пока от холода не начало сводить пальцы и колоть щеки и лоб.

Уже ничего не изменишь. А сейчас мне лучше сосредоточиться на том, чтобы сделать себе еще чаю и уследить за выпечкой. Неплохо было бы включить ноутбук и проверить почту — Люся обещала прислать интересные фото с ледового городка…

… Поставив пышущий жаром и ароматом ванили кекс на стол, я потянулась за пакетиком сахарной пудры. Внезапно раздавшийся звонок домофона остановил меня. Я застыла на месте, растерявшись. Взглянула на часы: 22.34. Кто мог бы прийти? Да еще так поздно. Тягостное, отдающее горечью предчувствие свернулось под сердцем, я потерла лоб, прислушиваясь к настойчивому трезвону домофона. Надо открыть.

Оказавшись в прихожей, я нерешительно сняла трубку:

— Кто там?

— Это Вадим Савельев.

При звуках чуть искаженного баритона того человека, о котором только недавно давила неприятные мысли, которого меньше всего хотела бы сейчас видеть, я отпрянула.

— Арина, пожалуйста, впустите меня, нам нужно поговорить.

Стиснув челюсти, я невидящим взглядом глядела на рычажок для сброса вызова, молчала.

— Арина…

— Я не вижу необходимости в этом разговоре, Вадим Евгеньевич. Езжайте домой, — безучастным голосом наконец ответила ему.

— Такси уже уехало. Я вызову другое, но за эти десять-двадцать минут ожидания я мог бы объяснить вам…

— Не нужно ничего, — прервала я Вадима, потянула руку к домофону, собираясь сбросить звонок.

— Нет, нужно! — ответил он громко, со злостью.

Возможно, действительно нужно. Ему самому. Всего лишь упрямство или диктат желания загладить свою вину? И то, и другое, полагаю. И мне тоже нужно. Нужно сказать ему, что мы не более чем коллеги, что в понедельник, услышав волну новых пикантных слухов, он сам убедится, какие последствия может иметь наше общение.