Первая мысль — медведь, что ли?

В горной части Таджикской ССР их было достаточно много, но людям они не показывались. Память зачем-то подкинула бесполезный факт, что именно в этих краях водится так называемый Тянь-шаньский бурый медведь.

Тут же навострил уши, пригнулся. Подготовился к скрытой угрозе, которая пока еще, была неясной… На всякий случай схватился за нож, который ранее мне подсунул Максим Матвеевич. Кто бы там ни рычал, он находился совсем рядом.

Я чуть отошел назад, за костер. Насторожился. Принял позу готовности — если что, можно ухватить горящую палку и отойти вглубь пещеры. Все дикие звери боятся света открытого огня. Если только зверь не дико голодный, не болен бешенством и не ранен, он нападать не станет. Дикие звери вообще редко контактируют с человеком.

Одновременно я анализировал положение вещей — сейчас март. Медведи уже должны были отойти от спячки, если вообще ложились в нее — края-то теплые. Но даже если не медведь, то кто еще может тут рычать? Волк? Собака? Какой-нибудь одичавший таджик?

Последний, кстати, встречается крайне редко.

А пока я думал, снаружи, на видимое пространство осторожно вылез небольшой ирбис. Из-за того, что вся его шерсть была мокрой и взъерошенной, казалось, что его выщипали. Но даже в таком виде зверь выглядел грациозно и красиво.

По-другому их еще называют снежными барсами. В горах Средней Азии, да и в предгорье тоже их много. Вернее, раньше было много. Это достаточно серьезный хищник, но для человека он не опасен. По факту — просто большая кошка. Это я отметил сугубо автоматически.

А ирбис тем временем деловито отряхнулся, пристроился с самого края сухой площадки. Над пещерой был небольшой выступ, который исполнял роль козырька. Именно там зверь и остался.

С недовольством глядя на костер, он вдруг громко зевнул. Мелькнули старые зубы, розовый язык. Странно, что зверь не побоялся подходить так близко к костру и человеку.

И тут я догадался.

— Извини брат, что занял твою пещеру! — негромко произнес я, убирая нож в карман шинели. — Я переночую и уйду! Хорошо?

Едва услышав мой голос, он мгновенно навострил уши. Даже слегка подобрался — наверняка подумывал, а не сбежать ли? Мало ли чего можно ожидать от двуногого кожаного мешка, который нацепил на себя какие-то тряпки⁈

Скорее всего, это не постоянное жилище зверя — следов жизнедеятельности хищника в пещере не было от слова совсем. Ни шерсти, ни костей. Но он вполне мог сюда забредать в те моменты, когда была непогода. Вот как сейчас. Формально, у барса был простой выбор, либо мокнуть снаружи, либо рискнуть и сидеть здесь, в присутствии человека.

Шерсть у него устроена так, что хоть он и мокнет, но не промокает.

Ирбис зверь пугливый, он человека за километр почует. Может спрятаться так, что никто и не догадается, что он где-то здесь, а может и сбежать. Очевидно, что этот уже сталкивался с человеком, а потому хоть и держался обособленно, но не убегал.

Снежный барс зверь очень красивый и шкура у него ценится, именно из-за этого он и попал в Красную книгу — браконьеры не дремлют. Именно они массово сократили популяцию ирбисов по всему миру. И тот факт, что у нас получилась такая встреча — это большая редкость.

Когда я принялся жевать мясо и хлеб, тот сделал вид, что принюхивается.

— Барсы не едят хлеб! — усмехнулся я. — Уж извини!

Его не нужно кормить, он охотиться сам. Как и многие другие из семейства кошачьих. А вот породистая домашняя кошка обнаглела в край, — это я не хочу, это я не буду. Хочу ягненка в сливочном соусе по-неаполитански, обязательно теплое и свежее. И желательно ей на белой тарелочке принести, а то у нее лапки. Тьфу!

Ирбис снова зевнул и отвернулся. На любое мое движение реагировал насторожено, был готов удрать в любую секунду. Но постепенно успокоился.

Дождь лил еще часа два. Все это время мы просто сидели и смотрели друг на друга. Как только дождь с грозой стихли, ирбис ушел по своим крупно кошачьим делам. Не думаю, что мы с ним еще когда-либо увидимся. Переждали непогоду и разошлись по своим делам, все логично.

Когда я проснулся, костер практически остыл. Было темно, но далеко справа небо уже начинало потихоньку светлеть. День обещал быть солнечным и теплым.

То, что когда-то называлось дорогой, сейчас выглядело печально. Как бы не сбиться с пути. Максим Матвеевич ничего не говорил насчет того, как идти и куда — ведь я так и не обозначил ему конечную часть своего пути. Но идти до Куляба несколько десятков километров я не собирался — слишком далеко.

Однако не думаю, что Ишбермэк тут единственный населенный пункт. Наверняка есть и другие. Уж мелкие — точно. Главное, не привлекать к себе лишнего внимания со стороны местного населения, тем более, что самое сложное я уже сделал…

К полудню я прошел примерно километров пятнадцать. Все это время двигался быстрым шагом — приблизительное направление я знал, так как проблем с ориентированием на местности у меня никогда не было. А в учебном центре этот навык мне закрепили еще больше.

Природа вокруг была просто изумительная.

Контраст между скалами и молодой зеленью, голубым небом и солнечным светом был шикарным. Расслабляющим. Я просто шлепал в своих галошах по грязи и наслаждался. Сопки и скалы остались позади, дальше пошла холмистая равнина предгорья, которая была изрезана оврагами, ущельями, спусками и подъемами. Маршрут был приблизительно таким же, как во время наших первых скачек.

Сам не знаю почему, но вот прямо сейчас, вдруг обратил внимание на чистоту воздуха вокруг. Вообще, с самого первого дня, как я попал в себя молодого, почему-то не задумывался о том, что дышу другим, куда более чистым воздухом.

Здесь не было вредных производств, не было заводов. Не было электростанций.

Вдруг вспомнил, что близится апрель. Апрель восемьдесят шестого года.

Это время у меня ассоциировалось только с одним событием, причем мирового масштаба. Ночью, двадцать шестого апреля 1986 года, под Припятью взорвался четвертый энергоблок атомной электростанции имени Ленина. Я тогда еще на срочной службе был, на БАМе. Оттуда в район техногенной катастрофы солдат-водителей забирали, а меня тогда пронесло.

Авария произойдет вновь, но я никак не смогу на это повлиять.

Вновь вдохнул полной грудью.

И ведь ничего кардинально не изменилось. Ну да, по сравнению с большими городами-миллионниками, воздух тут другой, безусловно. А тот же Ближний Восток, где я проводил большую часть службы, не сильно отличался от Афганистана восьмидесятых годов. Вероятно, на эти мысли меня натолкнул тот факт, что после дождя с грозой, всегда пахнет озоном — сейчас запах был чуть другим — свежим, чистым. Без пыли.

Вскоре на моем пути попался небольшой поселок из трех десятков домов. Здесь уже не было ни электричества, ни двухэтажных зданий. Зато было много коз, коров. Где-то кукарекали куры. Все было обнесено довольно высокой оградой. Наверное, это для того, чтобы хищники не таскали. Тому же ирбису проще влезть в курятник и утащить курицу, или задрать козленка в загоне, чем сутками искать по горам какого-нибудь одинокого барана.

Местных жителей здесь было мало — я увидел лишь несколько человек, которые не обратили на меня никакого внимания. В сам поселок я заходить не стал, зато обнаружил на окраине стоящий у стены полуразвалившегося сарая велосипед. Он был старый, ржавый. Однако колеса были накачаны, стало быть, кто-то им пользовался.

Потихоньку проверил, вроде на ходу.

Не хотелось мне соответствовать той ориентировке, что висела у здания местного самоуправления в Ишбермэке. Я не вор, но если совершить небольшую кражу требуется во благо, если поджимают сроки и… Особого выбора и не было. В общем, взял я этот старый скрипучий велосипед и потихоньку покатил вперед. Меня даже никто не заметил.

Взамен оставил свою шинель — обмен, конечно, неравнозначный, но лучше, чем ничего. Да и моя совесть хоть немного будет спокойна. К тому же, не думаю, что она мне еще пригодится — весь день было тепло, погода хорошая.