– Мужественные вы девочки. Другая бы на твоем месте уже была в истерике. А ты ходишь и помалкиваешь. Я еще думал, что она такая задумчивая... Влюбилась, наверное. Парень этот твой ничего. Лихой.

Света неожиданно вспыхнула:

– Об этом я не хочу...

Вдобавок никто ничего не понимает. Семен думает, что ей нравится тренер, тренер – что Семен. Как оба далеки от правды! Как не похоже то, что видно снаружи, на то, что внутри тебя. И хорошо, что не похоже, иначе бы любой мог узнать о ней все.

– Ладно, не смущайся. Я подумаю, как вам помочь, – произнес Филипп.

– Спасибо. Вы очень... Спасибо вам.

Света поняла, что когда настойчиво искала его в толпе, она не ошиблась. Конечно, ей нужна была помощь, и инстинктивно она чувствовала, кто может помочь, а кто нет. Приключения не прошли для нее бесследно. Она научилась чувствовать людей. Например, черного Юру она невзлюбила с первого взгляда. Семен тоже не вызывал доверия. Зато ей сразу понравилась Зина, и именно она дважды их выручила.

Света, как зверь, должна была прятаться и искать укрытие, и, как у зверя, у нее развилось чутье на опасность. Еще она научилась отыскивать помощников, тех, кто реально мог им помочь. Может быть, поэтому они все еще не попались бандитам. Хороших людей не меньше, чем дурных, но их надо уметь находить. Филипп, с его спокойствием и силой, показался ей именно таким, нужным и важным человеком, очень хорошим, хотя это последнее вовсе не бросалось в глаза. Другое дело, что он относился к ней как-то иначе, не так, как она к нему. Он на нее смотрел, и взгляды эти что-то подразумевали.

– А ты знаешь, на кого ты похожа? На польскую актрису Анну Романтовски, – сказал он, словно отвечая на незаданный вопрос. – Ты ее, наверное, не видела. Это старое кино.

Тут в дверь заглянула Дина, скроила сердитую рожицу, покрутила у виска и скрылась. Света встала и, не попрощавшись, вышла.

Из окна она видела, как Дина «помогала» Юле в ее многочисленных делах, путалась под ногами и давала советы, но Юля не злилась, обращалась с Диной уважительно и вполне заменила ей сестру. После обеда Юле удалось поговорить со Светой. Они сели за стол, уставленный медикаментами, и Юля расспросила Свету об их обстоятельствах. Почему, черт возьми, они не учатся в школе, как все, а живут в деревне?

– Я расскажу Филиппу, ладно? А то он о тебе постоянно спрашивает.

– Что спрашивает?

– Все. Откуда тут взялись, что делаете, а я ничего не знаю. Теперь расскажу. Можно?

Света пожала плечами. Ведь она уже все ему рассказала.

Наташа уже смирилась с ролью злой мачехи, не пустившей детей домой. Алик очертил ей круг задач, которые предстояло решить. К возвращению девочек все должно быть готово: квартира продана, паспорта и визы получены, вещи собраны. Все могло решиться в любой день, и многое зависело от того, как они подготовят отъезд. Все делалось обстоятельно и последовательно.

Наташа замерла, как гусеница в коконе, ожидая, когда можно будет упорхнуть, развернув узорчатые крылья. Для этого нужно было скрывать каждый шаг. Она научилась ходить оглядываясь, замечать тех, кто хотел остаться незамеченным, прятать от чужих глаз горе и напряжение. Она словно окаменела.

Только Светины телефонные звонки заставляли ее громко рыдать по ночам. Особенно последний, когда пришлось сказать, что детям нельзя возвращаться домой. Ей казалось, что эти слова произнесла не она, а какая-то другая, холодная и волевая женщина. Без души, без сердца. Наутро, проревевшись, она знала, что поступила правильно. И если девочки две недели сумели продержаться без их помощи, значит, продержатся еще несколько дней. Зато потом все будут в безопасности. Игра стоила свеч. Все закончится, все скоро закончится, уговаривала она себя. Осталось совсем немного, Алик придумал, как им выбраться. Он знает, что делает.

От мужа она получала инструкции. Сам он пропал, по телефону ничего важного не говорил. Иногда Миша или Толик приносили записки. Иногда передавали на словах. Толик рассказал, что видел девочек на станции. Наташе на минуту стало грустно, что Динкина жизнь течет без нее, с чужими людьми. В то же время она гордилась, что дети оказались не беспомощными. Еще Толик добавил, что уследить за ними трудно, меняют дислокацию, но можно, потому что далеко не отъезжают, держатся вблизи Куровской. Если пропадают, то снова отыскиваются. Так что Наташа почти успокоилась. Человек устроен так, что ко всему может привыкнуть. В том числе и к тревоге. Постепенно она утихает, тускнеет, как бронза, и тебя уже ничем не проймешь. То, что убивало вчера, сегодня даже не ранит.

Единственное, что ее беспокоило, так это преследование со стороны Алки. Она не знала, что это Алла, не знала, что она вдова Димы Чуфарова. Она и самого Диму никогда не видела, знала лишь по рассказам. Она только заметила, что слишком часто встречает эту миниатюрную особу, старавшуюся всякий раз одеться по-другому и не столько из кокетливости, сколько из желания остаться незамеченной. При ее крошечном росте это было трудно. Маленький рост так же заметен, как высокий, поэтому все Алкины ухищрения с париками и нарядами не дали заметных результатов. Может, кого-нибудь они могли обмануть, но только не женщину. Наташа мгновенно запомнила ее походку, форму ног, манеру курить. Ей казалось, что эта особа следит за ней, собирая информацию, и это тревожило. Ее опасения рассеялись за час. Но зато на их месте вырос настоящий страх.

Она встретила Алку в собственном подъезде. Вышла вынести пакеты в мусоропровод и столкнулась с ней нос к носу. Та стояла и нервно курила. Наташа впервые разглядела ее вблизи. Хорошо вычерченный нос и скулы высоко подняты, лицо красивое, но жесткое, а глаза, чересчур черные, выдавали южную кровь. Выражение их мгновенно менялось: взгляд то вспыхивал, то становился мертвым, как пепелище.

Алка сделала шаг ей навстречу и произнесла: «Надо бы поговорить».

– О чем? – Наташа инстинктивно шагнула назад.

– Я Алла. Вдова Чуфарова. Можно зайти?

Наташа, чувствуя, что совершает ошибку, приоткрыла дверь, пропуская гостью в квартиру. От той веяло опасностью, но желание узнать, зачем здесь Димина вдова, пересиливало. Наташа в последнее время опасалась всего. Например, узнать что-нибудь о муже, чего она не знала. Но этот страх почему-то толкал не назад, а вперед. Чтобы перестать бояться, нужно было знать, чего боишься. Увидеть свой страх в лицо.

Алка, не церемонясь, обошла квартиру, отметив про себя, что детская комната только одна. Гостиная, спальня, кабинет, кухня и детская. Точно в доме только один ребенок. Квартира ей понравилась, здесь было уютно, светло, просторно и чувствовалась женская рука. Алка бы, конечно, расставила мебель иначе, но хозяева ее не спросили. Она поинтересовалась, где купили бамбуковые занавески, ответ был: в Таиланде.

Прогулявшись и осмотрев все, гостья вернулась на кухню, где Наташа заправила кофеварку. Алка нарочно тянула с началом, держала паузу, чтобы создать напряжение. Кроме всего прочего, ей самой нужно было успокоиться. Разговор все не начинался, время тянулось медленно. Хозяйка поставила чашки, сахарницу, разлила кофе и в упор посмотрела на гостью. Та, не дожидаясь вопроса, порылась в крошечной сумочке, достала старый конверт и выложила на стол:

– Это ты писала?

Наташа раскрыла конверт, на котором адрес воинской части был написан ее полудетским почерком с аккуратными круглыми буквами, и прочла письмо. Уже дочитав до конца, она продолжала делать вид, что еще не закончила. Это было письмо Саше, Светкиному отцу. Но как оно оказалось у этой особы и зачем она его принесла? Наташа вдруг побледнела, догадавшись, что это шантаж. Алику с его дикой ревностью такое письмо показывать нельзя. Она, стараясь держаться холодно, сложила письмо в конверт:

– Откуда оно у тебя?

– Нашла в гараже, в коробке...

Снова повисла длинная пауза. Наташа не торопилась попасть в западню, обдумывала каждое слово, глядела в окно. Потом, прикурив, спросила: