Под одобрительный ропот цаганка опустилась на место. В зале многие согласно кивали головами.

Джон Фаа помолчал немного и, когда вновь воцарилась тишина, медленно заговорил:

— Все знают, Маргарет, что рука моя тверда, но гнев — плохой советчик. Ударить на день раньше — значит ударить мимо цели. Горе и отчаяние говорит сейчас твоим языком, Маргарет, но если горе и отчаяние начнут управлять нами, то как бы сладость мести не встала между нами и нашей главной целью. Я всегда учил вас помнить о главном. Главное сейчас — не карать, а спасти детей. Мы идем туда не для того, чтоб упиться возмездием. Наша собственная боль подождет, это дело второе. Если мы сможем спасти детей, но не сможем покарать мертвяков, мы все равно победим. Если же главная наша цель — возмездие и если, отомстив, мы не спасем ребятишек, то мы проиграем. В одном ты можешь верить мне, Маргарет. Когда настанет час расплаты, мы ударим, и ударим с такой мощью, что лопнут в страхе их гадючьи сердца. Нет и не может быть силы, способной помешать нам тогда. Камня на камне не останется от вражьего гнезда; в клочья, в пыль, в прах разнесем мы их. О, как истосковалась по горячей крови моя палица! С казахстанских степей, когда разметал я ею полчища тартар, висит она на стене. Но северный ветер несет с собой запах поганой вражьей крови, и пора бы моей палице проснуться. Я знаю о ее жажде, я чувствую ее, я говорю ей: «Скоро, подруга моя, скоро». И запомни, Маргарет, когда придет время битвы, в сердце старого Джона Фаа нет и не будет места жалости. Настанет час праведного гнева. Но не должен гнев сегодня застилать нам очи. Есть ли еще кто-нибудь, кто хочет сказать слово?

Но все уже было сказано, и Джон Фаа возвестил окончание схода. Звон финального колокола, скорее, напоминал набат, так что звенели, казалось, и стены, и стропила.

Пришло время Совета. Джон Фаа, Фардер Корам и главы шести кланов удалились в тайную комнату, чем изрядно огорчили Лиру. Ее-то почему не позвали? Тони весело расхохотался, увидев ее кислую мордочку.

— Им все обсудить надо, а ты свое дело уже сделала. Теперь очередь членов Совета и самого Джона Фаа.

— Ничего я еще не сделала! — недовольно твердила Лира, пока они шли по мощеной дороге от Заала к причалу. — Подумаешь, дело! Всего и делов-то, что от миссис Кольтер удрать. Я же не этого хочу, я на Север хочу!

— Да не горюй ты, — утешал ее Тони. — Вот хочешь, я тебе привезу оттуда подарок, а? Клык моржовый, хочешь?

Лира в ответ только оскалилась. Пантелеймон, полностью разделяя ее чувства, корчил прегадкие рожи альму Тони. Пустельга с явным неодобрением на него поглядывала, а в конце концов и вовсе глаза прикрыла. Видно, сил смотреть не было. Лира пошла искать утешение в компании своих новых товарищей по играм. Забава заключалась в следующем: с помощью висящего на пике фонарика нужно было подманить глупую пучеглазую рыбу, которая лениво шевелила плавниками в мутной воде, а потом мастерским ударом острой палки пронзить ее насквозь. Естественно, мастерский удар всегда бил мимо цели.

Но мысли Лиры все время вертелись вокруг комнаты, где проходил Совет. Так что не прошло и получаса, как ее башмаки вновь застучали по мощеной дорожке к Заалу. Высоко под крышей светилось окошко. Увидеть она ничего не смогла, но судя по тому, как возбужденно звучали голоса, заседание Совета было в полном разгаре.

Лира твердым шагом подошла к двери и бестрепетной рукой постучалась: тук, тук, тук, тук, тук. Пять раз. Голоса смолкли, вот послышался скрип — так скрипит стул, когда его отодвигают от стола, чтобы встать. Дверь распахнулась, мягкий свет лигроиновой лампы блеснул на влажных от ночной сырости ступеньках.

— Что такое? — спросил человек, отворивший Лире дверь. За его спиной девочка увидела стол, заваленный бумагами. В углу аккуратно стояли шесть кожаных мешков с золотом. Тут же примостились стопки и штоф с можжевеловой водкой.

— Мне нужно на Север, — твердо сказала Лира. Она хотела чтобы все сидевшие вокруг стола мужчины услышали ее. — Я должна поехать спасать детей. Я ради этого убежала от миссис Кольтер. Я еще раньше хотела, когда Роджер, наш поваренок из колледжа, пропал. Вы не думайте, я буду вам помогать. Я знаете сколько умею? Ну, например, яндаромагнитные данные об Авроре Бореалис записывать могу. Еще я про медведя знаю, какое, к примеру, мясо есть нельзя. Я вам пригожусь. Вы же сами пожалеете, когда приедете на Север и скажете: эх, была бы тут Лира, она бы помогла, а Лиры-то и нету. И потом, та тетенька правильно сказала, а вдруг надо будет куда-то пробраться? Вам же не только взрослые понадобятся, честно! Вы же не знаете! Вам обязательно, обязательно надо меня взять с собой, господин Фаа, и простите меня, пожалуйста, что я вам помешала.

Эту пламенную речь она договаривала уже не на пороге, а внутри комнаты. Сидевшие там мужчины и их альмы, кто с веселым любопытством, кто с явным раздражением смотрели на взъерошенную маленькую девочку, для нее же из всех присутствующих был важен только один человек — Джон Фаа. Пантелеймон, сидя у Лиры на руках, не сводил с него зеленых кошачьих глаз.

Джон Фаа медленно встал.

— Нет, малышка, об этом и речи быть не может. Пойми, это не экскурсия, не экспедиция. Там опасно. Так что не тешь себя пустыми надеждами. Ты останешься здесь, будешь помогать мамаше Коста и дожидаться нас, живая и здоровая. Запомнила? Живая и здоровая.

— Но я же учусь читать по веритометру! Я уже почти научилась. Вам это обязательно, обязательно пригодится, обязательно!

Старик отрицательно покачал головой.

— Нет. Я знаю, как стремится на Север твое сердце, но, поверь мне, даже миссис Кольтер, что бы она тебе ни обещала, на самом деле не собиралась тебя туда брать. Придется подождать, девочка, пока там все не уляжется. Сейчас это слишком опасно. А теперь — быстро домой и чтобы я тебя здесь больше не видел.

Пантелеймон яростно зашипел, но альм Джона Фаа, мудрая ворона, распахнула черные как смоль крылья, не угрожая, нет, просто напоминая некоторым, как себя следует вести. Лира оскорбленно повернулась на каблуках, а громадная птица, сделав круг над ее головой, вновь села на плечо старика. Дверь за девочкой захлопнулась и в замке повернулся ключ.

— А мы все равно поедем, — гордо заявила Лира Пантелеймону. — Все равно, пусть не думают!

В течение нескольких дней Лира места себе не находила. Она строила грандиозные планы и тут же безжалостной рукой отметала их один за другим, а все потому, что отправной точкой каждого был пункт: «тайком пробраться в лодку». Ну скажите на милость, как же можно тайком пробраться в цаганскую лодку, если она вся-то размером с мыльницу? Правда, сама экспедиция на Север предусматривала наличие настоящего корабля, и Лира не без оснований полагала, что уж на большом-то судне недостатка в укромных местах не будет: тут тебе и шлюпки, и трюмы, и еще бог знает что, но настоящий корабль стоит в настоящем порту, а до него от Мшистых Болот плыть будут без затей, по-цагански. На лодках.

Ну, хорошо, допустим, она убегает, сама добирается до моря, прокрадывается на корабль, а потом вдруг оказывается, что корабль не тот. Хорошенькое дело! Спрячешься вот так в шлюпке, а на следующий день узнаешь, что судно плывет в Верхнюю Бразилию. Или еще куда подальше.

А вокруг полным ходом шли сборы. Работа кипела день и ночь. Лира хвостом ходила за Адамом Штефански, набиравшим добровольцев в боевой отряд. Она изводила советами Роджера ван Поппеля, отвечавшего за снаряжение. А вдруг он забудет про защитные очки? А может, он не знает, где продаются самые подробные карты Арктики?

Конечно, больше всего Лире хотелось помогать Бенджамену де Ройтеру, ведь его заботой была разведка, но сразу после второго схода, на рассвете следующего дня, он исчез из лагеря, и никто не знал, когда его ждать. Так что делать было нечего, и Лириной последней надеждой оставался Фардер Корам.