— Неизвестно. Они не вернулись. Я не знаю, как так получалось, Фардер Корам, но враги все время были на ход впереди нас, словно бы ждали нашего следующего шага и были к нему готовы. В общем, получается, что не успели Франц с Томом подобраться к лорду Бореалю, как тут же и сгинули.

Старец с тревогой посмотрел на раненого. Грудь его учащенно вздымалась, в глазах стояла нечеловеческая мука. Начиналась агония.

— Расскажи про Бенджамена, — попросил Фардер Корам ласку-альма.

Зверек вдруг жалобно взвизгнул. Женщина в красном переднике рванулась было к умирающему, но вновь застыла, зажимая себе обеими руками рот. Ласка еле слышно продолжала.

— Бен, Герард и мы с Якобом ночью подошли к зданию Министерства в Уайт-Холле. Там сбоку есть запасной выход, его особо никто не охраняет. Бен с Герардом взломали замок, а мы следили, не идет ли кто. Они прошли внутрь. Минуты не прошло, как раздался не крик, а вопль ужаса. Альм Бенджамена вылетает наружу и зовет нас, помогите, дескать, на помощь, мы за нож и следом за ней, внутрь, вокруг темень, хоть глаз коли, и что-то страшное шевелится, много их, слышно, как движутся; шумы всякие, шорохи. И вдруг сверху возня какая-то, а потом опять этот вопль, и Бен с альмом своим прямо вниз головой с лестницы летят, и альм-то Бена самого в воздухе удержать пытается, да куда там. На каменный пол падают и насмерть. Сразу из обоих дух вон. А где Герард, мы не знаем. Только опять откуда-то сверху крик такой страшный, вроде он кричит. Жутко так, что кровь в жилах стынет, рукой не пошевелишь. И чувствуем, стрела, в плечо и потом… глубоко…

Голос ласки становился все слабее и слабее, внезапно из уст умирающего вырвался хриплый стон. Фардер Корам осторожно приподнял край лоскутного одеяла. Под правой ключицей Якоба, весь покрытый запекшейся кровью, торчал оперенный конец стрелы. Она так глубоко вошла внутрь, что древко торчало из груди всего дюймов на шесть, не больше. У Лиры потемнело в глазах.

С причала раздались чьи-то голоса и торопливые шаги. Фардер Корам опустил одеяло.

— Лекарь уже здесь, Якоб, — сказал он негромко. — Он тебе поможет. А как ты поправишься, мы еще поговорим.

Старик участливо погладил женщину в красном переднике по руке и поковылял к выходу. На причале уже гудела толпа. Лира сиротливо жалась к Фардеру Кораму. Он велел Питеру Хокеру мигом бежать к Джону Фаа и повернулся к девочке:

— Вот что, Лира, сейчас главное, чтобы Якоб остался жив. Когда мы узнаем, что с ним, нам снова нужно будет заняться веритометром. А сейчас ступай, детка. Я тебя позову.

Лира медленно побрела прочь. Дойдя до поросшего камышом берега, она уселась на какую-то корягу и начала бесцельно швырять грязь в тинистую воду. Ни радости, ни гордости от того, что она научилась читать по веритометру, в ее сердце не было, один только отчаянный страх. Неведомая сила заставляла двигаться тонкую стрелку-иголочку, и эта неведомая сила могла прозревать будущее, могла все знать наверное.

— Чертова нечисть, — вдруг выкрикнула девочка. Больше всего на свете ей сейчас хотелось размахнуться и зашвырнуть веритометр в болото, куда-нибудь подальше.

— Если бы там внутри кто-нибудь был, я бы его увидел, — возразил Пантелеймон. — Помнишь, в Годстоу, ты же ничего не заметила, а я видел этих призраков.

— Нечисть нечисти рознь, — назидательно подняла пальчик Лира. — И наверняка есть такие духи, что даже ты не увидишь. Вообще, чего это ты расхвастался, а? Я, может, тоже видела. Помнишь, эти страшные призраки, у которых еще голов не было, а? Я же их видела!

— Сравнила! — хмыкнул Пантелеймон. — Это же просто ночной кошмар. Примерещилось что-то.

— Неправда! Никакой это не кошмар, а самые настоящие духи, и не возражай, пожалуйста, ты же знаешь, что я права. Но та нечисть, что заставляет треклятую стрелку двигаться, на них не похожа. Тут что-то другое.

— Потому что это вообще не дух, — уперся Пантелеймон.

— А что же тогда?

— А может, это вообще элементарные частицы, вот! — выпалил альм. — Помнишь, в колледже Архангела Гавриила нам установку фотонную показывали, такую, вроде ветряной мельницы?

Действительно, как же это она забыла! Ведь в колледже Архангела Гавриила в самом деле хранилась одна священная реликвия, которую берегли как зеницу ока. Она стояла в алтаре храмины, завернутая, точь-в-точь как веритометр, в черный бархат (а вдруг это не просто совпадение?). Однажды Лире довелось ее увидеть. В тот день библиотекарь колледжа Вод Иорданских взял ее с собой к мессе. И вот во время молебна настоятель храма снял со стеклянного купола бархатный покров, но в полумраке видно было очень плохо. Тогда священник торжественно дернул за какой-то шнур, под куполом церкви открылось окошечко, и через него вдруг хлынул солнечный свет. Внутри стеклянного колпака оказалась небольшая вертушка, до смешного похожая на флюгер: четыре лопасти, с одной стороны белые, с другой — черные, и едва луч света упал на них, как лопасти пришли в движение. Настоятель храма в своей проповеди объяснил, что движение сие есть важнейший нравственный символ, ибо черное, сиречь невежество, убегает от света, в то время как белое, знаменующее мудрость, к свету стремится. Насчет нравственных символов Лира мало что поняла, просто решила, что настоятелю виднее. Однако сама вертушка была чудо как хороша, а по дороге домой библиотекарь объяснил девочке, что ее приводят в движение фотоны.

Значит, очень может быть, что Пантелеймон не так уж далек от истины. Если элементарные частицы способны приводить в движение лопасти фотонной «мельницы», то заставить вращаться иголочку веритометра для них — пара пустяков. Однако Лире все равно было не по себе.

Вдруг с ближайшего причала донеслось:

— Лира! Ли-и-ира!

Тони Коста приплясывал от возбуждения:

— Давай-ка беги в Заал, тебя Джон Фаа требует. Скорее, скорее, шевелись!

В комнате Совета сидели Джон Фаа, Фардер Корам и главы кланов. Лица у всех были непривычно суровые.

— Лира, детка, — печально заговорил цаганский король. — Фардер Корам рассказал мне, как ты читаешь по этой своей штуковине. Наш бедный Якоб, прими, Господи, его душу… скончался. Придется, видно, нам брать тебя с собой, хотя, Бог свидетель, не лежит у меня к этому душа, ох, не лежит. Но, как ни крути, нет у нас другого выхода. Сейчас наша первая забота — предать земле тело несчастного Якоба, как велит наш обычай. Сразу после этого мы выступаем. И зарубите себе на носу, барышня: это вам не экскурсия и радоваться тут нечего. Впереди нас ждут страшные испытания.

В пути тебя будет опекать Фардер Корам. Он тебе и папа, и мама. И запомни: лучше не злоупотребляй его добротой и терпением, а не то на себе узнаешь, каков Джон Фаа в гневе. А сейчас давай-ка беги к матушке Коста, да все ей растолкуй. И начинай собираться.

Две следующие недели были, наверное, самыми пестрыми за всю Лирину жизнь и прошли в бесконечной суете. Но именно что прошли, а не пролетели, ибо они вобрали в себя часы томительного ожидания, когда приходилось, скрючившись, подолгу сидеть в сырых тесных клетушках, или неотрывно смотреть из окна на заплаканные осенние пейзажи, или снова прятаться, или спать в машинном отделении, а утром вставать с дурной головой, потому что надышалась отработанными газами. Но, что было всего тяжелее, ни разу за эти две недели девочке не позволили просто взять и побегать на воздухе вдоль берега или выйти на палубу. А как ей хотелось помогать матросам шлюзоваться, когда нужно было искусно лавировать в узком канале; как мечтала она поймать на лету брошенный с берега причальный конец. Увы…

А все из-за того, что само присутствие Лиры на цаганской лодке должно было оставаться тайной. Тони успел порассказать ей, о чем толковали мужички в пивных. Казалось, вся Англия только и говорила что о бегстве маленькой светловолосой девчонки, которую ищет полиция. За любые сведения о ней полагалось большое вознаграждение, за попытку укрывательства грозила страшная кара. Ну и, естественно, все это еще обильно поросло небылицами. Говорили, например, что ей единственной удалось спастись от мертвяков и теперь она знает какую-то страшную тайну про них. Кое-кто слышал, что девочка эта — не дитя человеческое, что альм ее — не альм, что оба они духи, что потусторонние силы прислали их в этот мир, дабы посеять в нем ужас и разрушение. Были также разговоры о том, что беглянка не девчонка, а взрослая женщина, которую ворожбой превратили в карлицу, и теперь она на тартар шпионит, чтобы им, татям, легче было на старую добрую Англию напасть.