Старушенция дернула за шнурок звонка и выкарабкалась с сиденья, неловко пытаясь избегать любого контакта с анатомией Джоунза, наблюдавшего за ее корчами сквозь отслоения своих зеленых линз.

— Гля-ка. Думает, у меня сифлис с тэ-бэ, да еще и стоит на нее впридачу, и щас бритвой ее порежу и бамажник слямзю. Ууу-иии.

Солнечные очки проводили женщину, сползшую с автобуса в толпу, стоявшую на остановке. Где-то на задворках этой толпы происходило какое-то препирательство. Мужчина колотил свернутой в трубочку газетой другого человека — с длинной рыжей бородой и в бермудских шортах. Человек в бороде выглядел знакомо. Джоунзу поплохело. Сначала этот крендель в зеленой шапочке, а теперь еще и субъект, личность которого он не мог удостоверить.

Джоунз отвернулся от окна, когда рыжебородый позорно сбежал с поля битвы, и уткнулся в журнал «Лайф», одолженный ему Дарлиной. По крайней мере, Дарлина приятно с ним обошлась в «Ночи Утех». Дарлина выписывала «Лайф» в целях самоусовершенствования и, одалживая его Джоунзу, предположила, что он тоже найдет его полезным для себя. Джоунз попытался пропахать глазами редакционную статью про американское вмешательство в дела Дальнего Востока, но на середине остановился, недоумевая, как нечто подобное может помочь Дарлине стать экзотикой — именно на эту цель жизни она ссылалась снова и снова. Он снова вернулся к рекламным объявлениям, ибо они интересовали его в журналах превыше всего остального. Их подборка в этом номере была превосходна. Ему нравилась реклама Страхования Жизни «Этна» с картинкой славного домишки, только что приобретенного семейной парой. Мужчины Лосьона Для Бритья «Ярдли» выглядели бесстрастно и богато. Вот как журнал может помочь ему. Он хотел быть похожим на этих мужчин.

Когда Фортуна откручивает тебя вниз, иди в кино и постарайся получить от жизни всё, что можно. Игнациус уже был готов сказать это самому себе и тут вспомнил, что ходил в кино почти каждый вечер вне зависимости от того, куда крутила его Фортуна.

Он сидел, весь обратившись в слух и зрение во тьме «Притании» лишь в нескольких рядах от экрана. Тело его заполняло всё кресло и выпирало в два соседние. На сиденье справа он разместил пальто, три шоколадки «Млечный путь» и два вспомогательных пакета воздушной кукурузы, верх которых был аккуратно закручен, чтобы содержимое оставалось теплым и хрустящим. Игнациус поглощал свой текущий кулек попкорна и самозабвенно всматривался в рекламные ролики грядущих развлечений. Один из фильмов выглядит настолько удручающе, думал он, что приведет его в «Пританию» через несколько дней снова. Затем полотно засияло ярким широкоэкранным техниколором, проревел лев, и перед его дивным изжелта-голубым взором замелькали титры излишества. Лицо его заиндевело, и мешок попкорна в руке затрясся. При входе в театр он тщательно пристегнул наушники к макушке шапочки, и теперь пронзительная партитура мюзикла атаковала его незащищенные уши изо всей батареи динамиков. Он прислушивался к музыке, распознавая две популярные песни, которые не любил в особенности, и пристально изучал титры в поисках фамилий исполнителей, от которых его, как правило, тошнило.

Когда титры закончились, и Игнациус отметил, что несколько актеров, композитор, режиссер, художник по прическам и ассистент продюсера — люди, чьи старания уже оскорбляли его ранее, — на экране в полном цвете возникла сцена: множество участников массовки бесцельно топтались по цирку-шапито. Он алчно всматривался в толпу и, наконец, обнаружил главную героиню, наблюдавшую какую-то интермедию.

— О мой Бог! — возопил он. — Вот она.

Дети на передних рядах обернулись и вытаращились на него, однако Игнациус их не замечал. Желто-небесные буркалы следовали за героиней, жизнерадостно тащившей ведро воды тому, что оказалось ее слоном.

— Это будет еще хуже, чем я думал, — произнес Игнациус, увидев слона.

Он поднес пустой пакет из-под кукурузы к полным губам, надул его и приготовился; его глаза сверкали отраженным техниколором. Грохнули литавры, и звуковая дорожка наполнилась скрипками. Героиня и Игнациус раскрыли рты одновременно: она — запеть, он — застонать. Во тьме неистово сошлись две дрожащие руки. Пакет из-под кукурузы оглушительно взорвался. Дети завизжали.

— Чё там за шум? — спросила управляющего женщина за конфетным прилавком.

— Сегодня он здесь, — ответил управляющий, указывая через весь зал на сгорбившийся силуэт в самом низу экрана. Управляющий двинулся по проходу к передним рядам, где нарастал дикий визг. Страх рассеялся сам собой, и дети теперь просто состязались в визге. Игнациус вслушивался в трели и улюлюканье маленьких дискантов, от которых сворачивалась кровь, и злорадствовал в своей темной берлоге. Несколькими мягкими угрозами менеджеру удалось утихомирить передние ряды, и он бросил взгляд вдоль того ряда, на котором, точно громадное чудище среди детских головок, вздымалась одинокая фигура Игнациуса. Однако, удостоился он лишь одутловатого профиля. Глаза, сверкавшие из-под зеленого козырька, неотрывно следовали за героиней и ее слоном через весь широкий экран прямо в цирковой шатер.

Некоторое время Игнациус оставался относительно спокоен, то и дело реагируя на разворачивавшийся сюжет лишь сдавленным фырканьем. Затем весь актерский состав фильма оказался под куполом на тросах. На переднем плане на трапеции висела героиня. Она раскачивалась взад и вперед под мелодию вальса. Гигантским крупным планом она улыбнулась. Игнациус осмотрел ее зубы в поисках дупел и пломб. Она вытянула одну ногу. Игнациус поспешно обозрел ее контуры на предмет структурных дефектов. Она запела о том, чтобы стараться снова и снова, пока не придет успех. Игнациус затрепетал, когда философия слов песни стала окончательно ясна. Он изучал ее хватку, пока она держалась за трапецию, в надежде, что камера зафиксирует ее смертельное падение на опилки арены далеко внизу.

На втором припеве в песню вступил весь актерский ансамбль — они щерились и похотливо распевали об окончательном успехе, одновременно раскачиваясь, болтаясь в воздухе, вертясь и то и дело взмывая вверх.

— О милостивые небеса! — заорал Игнациус, не в силах долее сдерживать себя. Кукуруза высыпалась ему на рубашку и забилась в складки брюк. — Какой дегенерат произвел на свет это недоношенное страшилище?

— Заткнись, — произнес сзади чей-то голос.

— Только посмотрите на этих осклабившихся идиотов! Если бы только все эти тросы лопнули! — Игнациус потряс несколькими оставшимися зернышками попкорна в последнем пакете. — Хвала Всевышнему, что эта сцена окончена!

Когда, по всей видимости, начала развиваться любовная сцена, он вскочил из своего кресла и протопал по проходу к прилавку за новыми пакетами кукурузы, однако, вернувшись на место, обнаружил, что две огромные розовые фигуры уже совсем приготовились целоваться.

— У них, должно быть, халитоз, — объявил Игнациус поверх детских голов. — Я содрогаюсь при одной мысли о тех непристойных местах, где эти рты, без сомнения, побывали!

— Вы должны что-то сделать, — лаконично сообщила конфетная женщина управляющему. — Сегодня он хуже обычного.

Управляющий вздохнул и направился по проходу к тому месту, где Игнациус бормотал себе под нос:

— О мой Бог, их языки, должно быть, облизывают все коронки и гнилые зубы друг друга.