— А когда вернешься домой, у тебя уже будет работа.

— Фортуна, очевидно, решилась на еще один поворот вниз.

— Чо?

— Ничего.

Миссис Леви лежала навзничь на моторизованной гимнастической доске, и несколько секций нежно прощупывали ее пышное тело, подтыкая и меся ее мягкую белую плоть, словно любвеобильный булочник. Сцепя под столом руки, она крепко держалась за доску.

— Ох, — тихонько и счастливо стонала она, покусываю ту секцию, что располагалась прямо под носом.

— Выключи эту штуку, — откуда-то из-за нее раздался голос супруга.

— Что? — Миссис Леви подняла голову и мечтательно огляделась. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты задержишься в городе на скачки.

— Я передумал, если ты не возражаешь.

— Конечно же, не возражаю. Делай, что хочешь. Я тебе не указчик. Развлекайся. Какое мне дело?

— Прости меня. Я не хотел отрывать тебя от доски.

— Давай оставим доску в покое, если ты не возражаешь.

— Ох, мне жаль, что ее оскорбил.

— Ты только не впутывай сюда доску. Больше я ничего не говорила. Я просто пытаюсь быть воспитанной. Не я тут все споры начинаю.

— Включи же опять свою проклятую дрянь и заткнись. Я собираюсь принять душ.

— Вот видишь? Ты очень возбуждаешься из-за пустяков. Не вымещай на мне все свои чувства вины.

— Какие еще чувства вины? Что я сделал?

— Ты знаешь, в чем тут дело, Гас. Ты знаешь, как вышвырнул всю свою жизнь на помойку. Все предприятие псу под хвост. Возможность охватить всю страну. Пот и кровь твоего отца достались тебе на блюдечке с голубой каемкой.

— Ф-фу.

— Растущий концерн разваливается.

— Слушай, у меня и так голова раскалывается от того, что я пытался спасти сегодня этот бизнес. Именно поэтому я и не поехал на скачки.

Проборовшись с отцом почти тридцать пять лет, мистер Леви решил, что остаток жизни он проведет необеспокоенным. Но беспокоила его каждый день, проведенный в «Приюте Леви», его же собственная супруга — исключительно тем, что терпеть не могла, когда он не хотел беспокоиться по поводу «Штанов Леви». А не приближаясь к «Штанам Леви» вообще, он беспокоился еще сильнее — о самой компании, поскольку там постоянно что-то шло наперекосяк. Конечно, было бы намного проще и спокойнее, если бы он на самом деле управлял «Штанами Леви» — приходил бы директорствовать на восемь часов в день. Да только от одного имени «Штанов Леви» у него начиналась изжога. Имя было связано с папочкой навеки.

— Что ты там делал, Гас? Подписал пару писем?

— Я кое-кого уволил.

— Правда что ли? Подумаешь. Кого? Какого-нибудь кочегара?

— Помнишь, я рассказывал тебе про жирного чудика — которого принял на работу этот осел Гонзалес?

— О. Этого. — Миссис Леви перекатилась по гимнастической доске.

— Видела бы ты, во что он превратил это место. С потолка серпантин болтается. В конторе кнопками здоровенное распятие присобачил. Только захожу я сегодня, он ко мне бросается и начинает жаловаться, что кто-то из цеховых сшиб на пол его горшки с бобами.

— Горшки с бобами? Он что — решил, что «Штаны Леви» — овощеводческое хозяйство?

— Кто ж знает, что творится в его башке? Теперь он хочет, чтобы я уволил того, кто сшиб его растения, и того второго парня, который изрезал его табличку, как он говорит. Он говорит, что фабричные — банда хулиганья и совершенно его не уважают. Что они к нему лапы тянут. И вот я иду на фабрику искать Палермо, которого, разумеется, на месте нет, — и что же я нахожу? У всех этих рабочих по всему цеху валяются кирпичи и цепи. Они все весьма эмоционально взбудоражены и рассказывают мне, что этот парень Райлли, тот самый жирный неряха, заставил их притащить всю эту дрянь, чтобы напасть на контору и побить Гонзалеса.

— Что?

— Он рассказывал, что им недоплачивают и перегружают работой.

— Мне кажется, он прав, — произнесла миссис Леви. — Не далее как вчера Сьюзан и Сандра написали что-то об этом в своем письме. Их подружки в колледже сказали им, судя по тому, что те рассказывали о своем отце: похоже, он — плантатор, пользующийся рабским трудом. Девочки были очень взволнованы. Я собиралась тебе рассказать, но у меня было столько хлопот в этим новым модельером причесок, что совершенно выскочило из головы. Они хотят, чтобы ты повысил этим бедным людям зарплату, или они больше не вернутся домой.

— За кого эта парочка себя принимает?

— Они принимают себя за твоих дочерей, если ты не помнишь. Им хочется тебя только уважать. Они говорят, что ты должен улучшить условия в «Штанах Леви», если хочешь увидеть их снова.

— Чего это ради их так заинтересовали цветные ни с того ни с сего? Молодые люди уже выдохлись?

— Ну вот, ты опять на девочек нападаешь. Видишь, что я имею в виду? Именно поэтому я тебя тоже больше не могу уважать. Если б одна из твоих дочерей была лошадью, а другая — бейсболистом, ты бы ради них из кожи вон лез.

— Если б одна была лошадью, а другая бейсболистом, нам же было бы лучше, поверь мне. Они могли бы приносить прибыль.

— Прости меня, — сказала миссис Леви, щелчком снова запуская доску, — но я больше не могу этого слушать. Я и так слишком разочарована. Едва ли я смогу заставить себя написать девочкам об этом.

Мистер Леви видел письма своей супруги девочкам: нервные, иррациональные редакционные статьи для промывки мозгов, которые и Патрика Генри [Патрик Генри (1736-1799) — оратор и один из вождей Американской Революции.] выставили бы тори, — после них девочки на каникулах приезжали домой, щетинясь от ненависти к отцу за те тысячи несправедливостей, которые он совершал по отношению к матери. С ним в роли ку-клукс-клановца, сжигающего на костре молодого борца за правду, миссис Леви действительно могла сочинить пламенную листовку. Материал в ее руках был неимоверно хорош.

— Да этот парень — настоящий психопат, — возразил мистер Леви.

— Для тебя и характер — психоз. Цельность натуры — комплекс. Я все это уже слышала.

— Послушай, но, может быть, я бы его и не уволил, если б один из фабричных не сказал мне, что он слышал, его разыскивает полиция. Это все и решило — причем быстро. У меня и так хлопот с компанией предостаточно — и без того, чтобы в ней работал чудик на карандаше у полиции.

— Прекрати, а? Это слишком типично. Для таких, как ты, общественные борцы и идеалисты — всегда битники и преступники. Так ты от них защищаешься. Но спасибо, что сказал мне. Это добавит письму реализма.

— Я всю свою жизнь никогда никого не увольнял, — сказал мистер Леви. — Но я не могу держать у себя человека, которого разыскивает полиция. Это на нас может аукнуться.

— Я тебя умоляю. — Миссис Леви предостерегающе махнула со своей доски. — Этот юный идеалист, должно быть, в настоящий момент где-то сбился с пути. Это разобьет девочкам сердце точно так же, как разбило мне. Я — женщина большого характера, цельности и утонченности. Ты этого никогда не ценил. Меня принижает связь с тобой. Ты все вокруг делаешь такой дешевкой, включая меня. Я очень заскорузла.

— Так я и тебя, значит, погубил, а?

— Я некогда была очень теплой и любящей девушкой с большими надеждами. Девочки это знали. Я думала, ты прославишь «Штаны Леви» на всю страну. — Голова миссис Леви подскакивала вверх и вниз, вверх и вниз. — Посмотри — сейчас это всего лишь убогая компания с несколькими торговыми точками. Твои дочери разочарованы. Я разочарована. Тот молодой человек, которого ты уволил, разочарован.

— Тебе хочется, чтобы я покончил с собой?

— Ты сам свои решения принимаешь. И всегда принимал. Я существовала лишь для твоего удовольствия. Я — просто еще одна старая спортивная машина. Пользуйся мной, когда пожелаешь. Мне все равно.

— Ох, заткнись. Никто больше не хочет тобой ни для чего пользоваться.

— Вот видишь? Ты вечно нападаешь. Сплошная неуверенность, комплексы вины, враждебность. Если б ты гордился собой и тем, как ты относишься к другим, ты был бы приятен. Вот взять мисс Трикси — еще один пример. Посмотри, что ты сделал с нею.