— Ты выипить хочшиш, чшиико?

Дуновение халитоза просочилось сквозь его усы. Игнациус сорвал с шапочки кашне и загородил им ноздри.

— Благодарю вас, да, — придушенно ответил он. — «Доктор Орешек», если не возражаете. И удостоверьтесь, что он холоден, как лед.

— Смотрю, чшиво иесть, — загадочно ответила женщина и зашлепала соломенными сандалиями обратно к стойке.

Игнациус наблюдал, как она пантомимой изъясняется с барменом. Они оба разнообразно жестикулировали, преимущественно тыча в сторону Игнациуса. По крайней мере, подумал он, в этом притоне будет безопасно, если жилистые девки пойдут рыскать по Кварталу. Бармен и женщина обменялись еще несколькими знаками; затем она захлопала обратно к Игнациусу с двумя бутылками шампанского и двумя бокалами.

— Ниету «Докторешек», — сказала она, шваркнув подносом о стол. — Mira, с тиебя должен дваццать чшитыыр долляр за эти чшимпань.

— Это возмутительно! — Он несколько раз ткнул саблей в направлении женщины. — Принесите мне коки.

— Ниету кока. Ничшиво ниету. Только чшимпань. — Женщина уселась за его столик. — Давай, миилачшка. Открывай чшимпань. Пиить очшинь хочшитцца.

Снова дыхание ее доплыло до Игнациуса, и он так плотно прижал к носу кашне, что едва не задохнулся. От этой женщины он точно подхватит какой-нибудь микроб, и тот помчится к его мозгу и превратит его в монголоида. Злоупотребленная мисс О'Хара. Никуда не деться от недоженщин-сотрудниц. По необходимости, боэцийская отчужденность мисс О'Хара должна быть довольно возвышенной. Латина выронила счет Игнациусу на колени.

— Не смейте меня трогать! — взревел он сквозь кашне.

—  Ave Maria! Que pato! — буркнула женщина себе под нос. Потом добавила громче: — Mira, тиы платииш сейчшас, maricon. А то миы тиебе по чжиырный culo получшиш.

— Как любезно, — пробормотал Игнациус. — Что ж, я сюда не пить с вами пришел. Подите прочь от моего столика. — И он поглубже втянул воздух через кашне. — И унесите с собой свое шампанское.

—  Oye, loco, так тиы…

Угроза женщины потонула в шуме оркестра, испустившего нечто вроде изможденного туша. На эстраде возникла Лана Ли в каком-то парчовом комбинезоне.

— О, мой Бог! — поперхнулся Игнациус. Обдолбанный негритос его надул. Ему захотелось стремглав выскочить из клуба, но он понял, что мудрее будет дождаться, когда женщина закончит и сойдет со сцены. Он вмиг съежился под столиком у самого края эстрады. Над его головой владелица-нацистка вещала:

— Бледи и жантильемы, добро пожаловать. — Начало было настолько кошмарным, что Игнациус едва не перевернул столик.

— Тиы платииш сейчшас, — требовала латина, засунув голову под клеенку, чтобы видеть лицо своего клиента.

— Заткнитесь, прошмандовка, — громко прошипел он.

На счет четыре оркестр, спотыкаясь, пустился в «Изысканную леди». Нацистка орала:

— А теперь — наша непрочная Виргин-ская Девственница, мисс Харлетт О'Хара. — Старик за одним столиком немощно зааплодировал, и Игнациус, приподнявшись, выглянул из-за края сцены. Владелица ушла. Вместо нее теперь стояла вешалка, украшенная кольцами. Что же задумала мисс О'Хара?

И тут на эстраду величаво выплыла Дарлина — в бальном платье, за которым шлейфом волочилось несколько ярдов нейлоновой сети. На голове у нее красовалась чудовищная широкополая шляпа с перьями, а на руке сидела не менее чудовищная птица. Кто-то захлопал.

—  Mira, тиы мние платииш сейчшас или хучже потом, cabron.

— Там стока херов на балу было, дорогуша, но честь моя осталась внезапной, — осторожно вымолвила Дарлина попугаю.

— О, Бог мой! — взревел Игнациус, не в силах сдерживать себя долее. — И эта кретинка — Харлетт О'Хара?

Какаду заметил его прежде Дарлины: бусинки его глаз отметили блестящее кольцо серьги в ухе Игнациуса, как только они с хозяйкой вышли на сцену. Когда Игнациус заревел, попугай захлопал крыльями, слетел с руки Дарлины на пол и, кудахтая и подпрыгивая, устремился прямо к большой голове.

— Эй, — вскрикнула Дарлина, — это ж чокнутый!

Игнациус не успел опрометью выбежать из клуба — птица соскочила с эстрады прямо ему на плечо. Вонзив когти в его халат, попугай дернул клювом серьгу.

— Боже мой! — Игнациус вскочил на ноги и принялся колотить птицу зудящими лапами. Какую крылатую угрозу накрутила в его сторону растленная Фортуна на этот раз? Под звон бьющихся на полу бокалов и бутылок шампанского он, шатаясь из стороны в сторону, кинулся к двери.

— Вернись сейчас же — это моя птичка! — кричала ему вслед Дарлина.

Лана Ли с воплями тоже выскочила на эстраду. Оркестр заглох. Несколько престарелых клиентов убрались с пути Игнациуса, барахтавшегося между столиками, ревя, как лось, и избивая массу розовых перьев, припаявшуюся к его уху и плечу.

— Как сюда попал этот крендель, к чертовой матери? — спросила у перепуганных хрычей Лана Ли. — Где Джоунз? Притащите мне кто-нибудь сюда этого Джоунза.

— Иди сюда, чокнутый! — верещала с эстрады Дарлина. — У меня же премьера. Ну почему ты приперся именно сегодня?

— Боже милосердный, — ловил Игнациус ртом воздух, пробираясь наощупь к двери. За кормой он оставлял лишь опрокинутые столики. — Изверги, как смеете вы натравливать бешеную птицу на ничего не подозревающих посетителей? Можете ожидать, что наутро вас привлекут к суду.

—  Куда пошчол? С тиебя должен мние дваццать чшитыыр долляр. Тиы платииш сейчшас.

Игнациус своротил еще один столик — они с попугаем неукротимо рвались вперед — и тут почувствовал, как серьга ослабла, и какаду с кольцом, по-прежнему твердо зажатым в клюве, свалился с его плеча. В ужасе Игнациус выскочил в дверь, оттолкнув латину, с великой решительностью размахивавшую перед ним счетом.

— В-во! Э-эй!

Игнациус наткнулся на Джоунза, совершенно не ожидавшего, что его саботаж примет столь драматические пропорции. Задыхаясь, сжимая свой зацементировавшийся клапан, Игнациус стремился вперед, на улицу — прямо под надвигавшийся автобус «Страсть». Сначала он услышал, как завизжали люди на тротуаре. Затем — грохот колес, пронзительный стон тормозов, — и только после этого поднял голову. Свет фар всего в нескольких футах от глаз моментально ослепил его. Огни поплыли, погасли — он потерял сознание.

Он рухнул бы прямо под колеса автобуса, если бы Джоунз не выпрыгнул на проезжую часть и не вцепился бы своими ручищами в белый халат. Поэтому Игнациус свалился на спину, и автобус, обдав его дизельным выхлопом, прогромыхал всего в дюйме-другом от его сапог пустынной модели.

— Он подох? — с надеждой в голосе спросила Лана Ли, осматривая гору белой материи, образовавшуюся на мостовой.

— Навиерно, нет. Он мние должен дваццать чшитыыр долляр, maricon.

— Эй, просыпайсь, чувак, — сказал Джоунз, обдувая дымом распростертую фигуру.

Мужчина в шелковом костюме и фетровой шляпе выступил из переулка, в котором притаился, когда увидел, как Игнациус входит в «Ночь Утех». Выход же его из клуба был настолько свиреп и внезапен, что мужчина растерялся и действовать начал только сейчас.

— Позвольте-ка, — сказал мужчина в шляпе, склоняясь над телом и прислушиваясь к сердцебиению Игнациуса. Б у хавшие внутри литавры говорили о том, что под квадратными ярдами белого халата жизнь еще теплилась. Он подержал Игнациуса за запястье. Часы с Микки Маусом разбились. — Все в порядке. Он просто в обмороке. — Мужчина откашлялся и слабо произнес: — А ну все расступитесь. Дайте ему воздуху.

Улица заполнилась народом, а автобус остановился в нескольких ярдах от них, перегородив все движение. Внезапно все стало походить на Коньячную улицу во время Марди-Гра.

Сквозь тьму своих очков Джоунз присмотрелся к незнакомцу. Выглядел тот знакомо — точно хорошо одетая версия того, кого он уже где-то видел. Особенно знакомыми казались безвольные глаза. Такие же Джоунз припомнил над рыжей бородой. А потом вспомнил их и под синей фуражкой в участке — в тот день, когда произошел инцидент с арахисом. Он ничего не сказал. Полицай есть полицай. На них лучше всего не обращать внимания, пока не достают.