Никто не обернулся, когда она прошла за спинами туристов и остановилась возле своей палатки. Как и предполагалось, никто не заметил, что Эмма куда-то уходила. Осталось пять дней. Если ноги будут отекать не слишком сильно, а рядом найдутся хоть маленькие ручьи или лужи, то эти дни можно перетерпеть. Что будет дальше Эмма не знала.

Она осторожно опустилась на коврик, расстеленный рядом с дверью палатки, вытянула ноги и достала из кармана куртки телефон. Самое время обновить своё резюме. Не слишком удобно делать это на маленьком экране смартфона, однако лучше начать поиски работы уже сейчас. Еще один поход Эмма не выдержит. То есть физически, конечно, стерпит, но морально она уже почти подошла к точке невозврата.

Многие пункты в файле резюме нуждались в изменении, некоторые пришлось вовсе удалить, и переписать заново. Эмма исправляла графу «особые навыки», когда рядом с её ногами появились ноги в коричневых ботинках. Она перестала печатать текст. Оторвала взгляд от экрана и медленно подняла его вверх. Оттуда на неё смотрели серые глаза с карими вкраплениями.

— Привет, — проговорил мистер Рейнер.

Он повернулся спиной к ковру и, не спрашивая разрешения Эммы, рухнул на его свободный край. Эмма ошеломлённо уставилась на мужчину. Рейнер несколько секунд смотрел на костёр, потом вдруг обернулся и заглянул ей в глаза.

Он действительно ждал ответного приветствия? Сейчас?

— Привет, — недоумённо пробормотала Эмма.

— Как вода?

Вот чёрт! Да как он это делает? Никто же не обеспокоился её исчезновением из лагеря… Ей так казалось…

— Кхм… — Эмма глухо прочистила горло. – Холодная.

— М-м, — протянул Рейнер. – Я так и думал.

Наступила пауза. Эмма не знала, что ей нужно сказать. Но мужчина и не ждал ответа. Он вдруг отвернулся, влез в карман куртки и стал в нём копошиться. Через мгновение он протянул к Эмме руку.

— Вот. Можете не возвращать.

Она во все глаза уставилась на зажатый в мужских пальцах наполовину выдавленный тюбик.

Мазь. Троксерутин. От отёков.

Как, чёрт возьми, он узнал?

Эмма не смогла пошевелиться. Рейнер невозмутимо держал тюбик навесу, в то время как она пялилась на полустёртые буквы названия и не могла сдвинуться с места.

— Всё сложно, да? – вскинул брови мужчина.

На полноватых губах заиграла едва заметная полуулыбка. Рейнер повернулся к Эмме вполоборота, без разрешения взял её за руку и развернул ладонью вверх. Его тёплые жесткие пальцы легко разжали её пальцы, полупустой тюбик опустился на ладонь.

Невероятно. Всё это время у кого-то в группе был нужный препарат.

— Как вы узнали? – только и смогла выдавить Эмма.

— С трудом, — хмыкнул мистер Рейнер. – Было бы куда проще, если бы вы в первый же день собрали всех в круг и громко спросили: «Есть у кого-нибудь мазь?».

Это был… хороший довод. Действительно, почему Эмма не поступила так, как он сказал? Не хотела показывать свою уязвимость группе? Да, примерно так это и можно назвать. Но только не вслух. Эмма несколько раз открыла и закрыла рот, подбирая нужные слова, но так и не знала, что ответить.

— Мистер Рейнер… — начала она.

— Брент.

— Что?

— Я Брент, — сообщил мужчина. — Почему из всей группы только я один «мистер»?

Этот вечер стал напоминать какую-то викторину, в которой Эмма выступала заторможенной участницей. Но по крайней мере на этот вопрос у неё был ответ.

— Вы не разрешали, — пожала плечами она, только сейчас сжав ладонь с тюбиком.

Светлые брови Брента Рейнера сошлись на переносице.

— Не разрешал?

— Нет. Все при знакомстве предложили называть себя по имени, а вы – нет.

— Хм, — мужчина отвернулся и стал задумчиво смотреть на огонь. Поднял руку, поскрёб пальцами впалую заросшую щеку. – Ладно. Начнём сначала, – к Эмме протянулась раскрытая ладонь. – Брент Рейнер. Можно просто Брент. Или Рейни, раз уж на то пошло. Один остроумный пацан думает, что он первый додумался до этого, но на самом деле меня часто так называют.

Эмма недоверчиво смотрела на руку Брента. Неужели мама всё-таки оказалась права и даже на расстоянии каким-то мистическим образом почувствовала в нём проницательного адекватного человека?

— Эмма, — она перебросила тюбик троксерутина в другую руку, и вложила свою ладонь в ладонь Рейнера. Он мягко сжал её пальцы. — Просто Эмма.

— Как там мама, просто-Эмма? – прищурившись, вдруг спросил Брент. — Она уже знает про мой развод?

Викторина продолжилась. Щёки Эммы сейчас запылали так, будто её ткнули лицом в костёр.

— О боже, — она выдернула руку из пожатия и прикрыла глаза. – Мы можем не вспоминать тот разговор?

Брент поморщился и почесал кончик носа.

— Это проблематично. Я всё время думаю о том, что маму нужно поставить в известность. Вдруг она волнуется?

Он невыносим! Рот Эммы против её воли искривился в ухмылке. Она прикусила губу, чтобы скрыть этот факт, но улыбка всё равно рвалась наружу. Рейнер заслуживал подзатыльник. Невыносимый тип!

— Нет, мама не знает, — сказала Эмма, отворачиваясь к огню. – Она больше не спрашивала.

— А она симпатичная?

— Кто?

— Мама.

Его лицо своей невозмутимостью напомнило лицо игрока в покер… Серьёзно? Мама? Но вот губы Рейнера предательски дрогнули. Эмма громко прыснула и расхохоталась.

— Возможно, я люблю взрослых женщин, — пожимая плечами, ухмыльнулся он.

— Рейнер, вы ужасны!

Он качнулся в сторону и несильно толкнул Эмму плечом. Как старый приятель.

— Брент, — коротко поправил он.

Действительно, он же попросил. Будет сложно привыкать заново.

— Да, — кивнула Эмма. — Брент. Я знаю.

Как-то внезапно наступило молчание. Немного неловкое, тянущее нити в солнечном сплетении. Костёр уютно потрескивал чуть впереди. За это время Дженнифер успела положить голову на колени Колина, а тот бездумно гладил её волосы. Милые, милые дети…

Брент откашлялся в кулак, опёрся ладонью о ковёр и поднялся на ноги.

— Не буду мешать, — проговорил он и указал взглядом на тюбик. – Надеюсь, мазь поможет.

Слишком резко он вскочил. Только что они шутили и вдруг Рейнера сорвало с места. Не зная, как реагировать, Эмма запустила руку в волосы и прочесала их пальцами.

— Да, должна помочь… Спасибо.

Он ничего не ответил. Молча кивнул, развернулся, и направился к своей палатке. Эмма еще минуту сидела на своём месте, глядя на языки пламени и сжимая в руках тюбик. Рейнер ей помог. Опять. Сам.

27 апреля.

Лес Тиндрама.

Брент сорвал с костра чайник и опрокинул его над кружкой с растворимым кофе. Вода потекла в кружку, окрасилась в коричневый, а на поверхности появилась пена. «Капучино» — было написано на пакетике от кофе. «Стиральный порошок» — подумал Брент. Он отставил чайник на траву и подул в чашку, остужая напиток.

Туман окутал перелесок, спрятал горы, реку, и железную дорогу. Сырость вокруг напоминала, что ночью шёл дождь, хотя Брент в напоминаниях не нуждался. Он плохо спал. Как раз потому, что по тенту палатки молотили капли. Однако, если забыть обо всех неудобствах, о чужих людях, о том, что скоро все проснутся и впереди еще один день ходьбы, то можно наслаждаться моментом. Тишиной, туманом, костром, и приторно сладким растворимым кофе «Капучино».

В белой пелене, затянувшей всё вокруг, прогрохотал поезд. Его было слышно еще издалека, и вот он добрался до Тиндрама. Брент сделал осторожный глоток, упёрся локтями в согнутые колени и свесил ладони с зажатой в них чашкой. Бездумно уставился в густой туман.

Пожалуй, можно иногда устраивать себе такие вылазки. Только, конечно, не быть обремененным инфантильной француженкой, американскими детьми, и английским снобом. Зато кудрявую девушку с глазами на пол лица Брент вполне мог представить рядом с собой. Достаточно неожиданно. После того, как Брент спустил с лестницы любовника Амелии, одетого в одни только трусы, он перестал представлять рядом с собой хоть кого-то. Кроме кота. Развод закончился, работа уплыла вслед за ним. Кот появился как раз вовремя. Спиваться в одиночестве было слишком депрессивно.