— Ну… спасибо за честь, но это очень непривычно, — выдала я самый дипломатичный эпитет, на который была способна. Змей, явно истолковав мои слова по-своему, небрежно пообещал:

— Там все переделают так, как ты скажешь. И да, не переживай: та тварь, что пыталась тебя отравить, уже мертва.

Я только кивнула, глядя на него. Странно, но за тот короткий срок, что мы не виделись, я успела соскучиться так сильно, что становилось страшно…

Эйтан перехватил мой взгляд, наверняка, полный жажды и невысказанных желаний, и, разумеется, все понял. В глазах его появился предвкушающий блеск.

Я заметила, что в подобных ситуациях мы оба предпочитали язык тела, а не слов; так было и тогда. Медленно подняв руки, я осторожно провела подушечками пальцев по его щекам, медленно опускаясь к груди. Перехватив мои ладони в свои, Эйтан замер, разглядывая шрамы. Глаза его потемнели.

— Магическая травма… — прошептал он хрипло.

— Да, разумеется… — начала было я, но запнулась, заметив выражение его глаз, — Погоди! Но ведь твоя нога повреждена не магией…

Змей хмыкнул:

— Балкон был напичкан энергией; падая, я прошёл сквозь несколько щитов, и их остаточные чары впитались в кровь. Лекари бились несколько часов, но не сумели все правильно срастить. Я на всю жизнь останусь хромым.

Вздохнув, я осознала, что не представляю, какие слова утешения уместны в данном случае. Ведь, судя по тому, как Змей стеснялся своих шрамов, внешняя неполноценность страшила его куда больше, чем меня. Как при таком отношении к уродствам он ухитрялся иметь пристрастие к муэти, я упорно не понимала, однако на тот момент это было совершенно неважно. Куда более насущной и серьёзной проблемой было содержание моей последующей реплики. Варианты вроде «Ты — Император, и за тобой побежит любая, как бы ты ни выглядел» или «Лучше быть хромым, чем мёртвым» не рассматривались, хотя, каюсь, это было первое, что пришло мне в голову.

В общем-то, раздумья мои вылились в один-единственный вывод: коль не знаешь, что сказать — промолчи. Сие золотое правило я решила интерпретировать по-своему, потянувшись к поясу парадного одеяния Змея. Замысловатый узел не желал поддаваться — впрочем, я не сильно старалась. Как бы там ни было, мне ничего не оставалось, кроме как соскользнуть на пол, чтобы сподручнее было зубами оттянуть неподатливую золотистую ткань.

Ладони Змея легли на мои плечи, и я тут же метнулась в сторону, подняв на него полный эмоций взгляд. Руки мои поднялись в немом отрицании.

Не прикасайся.

Он понял. Взгляд метнулся к двери, через которую я вошла, а потом — ко второй, ведущей в личные покои.

Идём. Сюда могут войти.

Усмехнувшись уголком губ, я снова подползла к нему, позволив лукавству быстрой искоркой блеснуть в глазах.

Что же, пусть входят…

Я всегда любила молчаливые разговоры, когда звуки кажутся пошлыми и ненужными, а в каждом мимолетном жесте таится целый мир. Слова придумали, дабы все усложнять — я, прочитав тысячи книг, знаю это наверняка. Всё самое важное человек выражает жестами, взглядами, запахом, вздохом — в этом мы, к добру или к худу, недалеко ушли от животного.

Эйтан… Мы с ним всегда понимали друг друга с полувзгляда — это было характерной особенностью наших отношений. О нет, мой неведомый слушатель, никогда мы не были с ним идеальной парой, и в чувствах наших мало было чистоты, честности и верности; однако, мы друг другу подходили, будучи, образно говоря, слепленными из одной глины. Нам не было нужды прятать друг от друга свои пороки, страхи и желания, притворяться кем-то другим в угоду эфемерной общественной морали, изменчивой, как мода, или стесняться своей природы.

И если бы сейчас, в двух шагах от Бездны, меня спросили, что есть любовь, я бы вспомнила Эйтана Хитрого и сказала: любовь — это свобода; только она ломает все запреты, срывает все замки, заставляя нас тянуться к недоступному. Остальное — всего лишь дань выгоде, общественному мнению или извечному человеческому страху перед одиночеством.

А впрочем, довольно мне уже говорить о вещах столь неправильных и легкомысленных. Прости, мой друг, за то, что мои мысли унесли меня так далеко. Им самое время вернуться в уютные купальни, примыкающие к спальне Его Сиятельного Величества. Именно там я лежала, прикрыв глаза, и наблюдала из-под ресниц за неспешно облачающимся Императором. Впрочем, одевал он явно домашний наряд, что меня, мягко говоря, удивило.

— Сегодня День Принятия, — напомнила я осторожно, — Традиционный пир в твою честь сейчас, должно быть, в самом разгаре…

— Верно, — Эйтан поморщился, — Я немного туда опоздаю; часов эдак на пять. Будь моя воля, вообще бы не пошёл — пустая трата времени и денег!

— Ты просто излишне прагматичен, — с усмешкой поддела я, на что Змей только махнул рукой. Усталость, ушедшая было с его лица, снова вернулась, проложив упрямую складку в уголках его губ.

— Что тебя тревожит? — уточнила я, вновь становясь серьёзной. Император встряхнулся, усилием воли отгоняя какие-то неприятные думы, и криво улыбнулся:

— Ничего такого, о чём тебе следует волноваться, родная.

Думаю, любая женщина насторожится, услышав подобный ответ; я, к сожалению или к счастью, не была исключением. Задавать прямые вопросы было бессмысленно, но глаза мои наверняка загорелись предательскими огоньками любопытства, поскольку Император, вздохнув, приказал:

— Иди сюда. У меня есть для тебя подарок.

Моё сердце радостно дрогнуло: мне ничего не дарили уже очень и очень давно. Ведомая предвкушением, из купальни я вылетела, словно стрела, оскользнувшись на мраморе и едва не разбив голову. В комнату, однако, вошла медленной, вальяжной походкой человека, который никуда не спешит.

Змей уже ожидал меня, привалившись плечом к одной из декоративных колонн, венчавших углы воистину гигантских размеров кровати. Увидев меня, Эйтан бросил:

— Оденься — нам нужно будет выйти на балкон.

Брови мои изумлённо приподнялись: громадное открытое помещение с обилием декоративных растений, защищенное от природных катаклизмов невидимым магическим куполом, примыкало к покоям Императора и радовало глаз потрясающим видом на Талью. Однако, какой подарок мог там храниться, мне сложно было даже предположить.

Чувствуя трепет в груди, я быстро завернулась в плотный халат, приятно согревший кожу после омовения, и влезла в ботти. Эйтан, всё это время внимательно наблюдавший за мною, подошёл к тяжёлым махровым шторам, достигающим пола, и развел их в стороны, предлагая переступить порог. Не мешкая, я последовала приглашению.

Балкончик был крайне уютным местом, радующим глаз искусственным садом из различных экзотичных растений, маленьким журчащим фонтанчиком, явно созданным магически, низкими резными перилами и удобными летающими креслами. Но все же, главным украшением этого места была Талья.

Открыв рот, я взирала на мерцающее переплетение огней, контуров и теней; это было потрясающе. Меж тем Эйтан, чуть прихрамывая, подошёл ко мне и подхватил на руки. Я тут же обняла его за шею, подавляя тревогу: мне не хотелось, чтобы он нагружал ногу. Однако, никакая умная женщина не станет напоминать мужчине о его слабостях, ведь он либо сбежит, либо, что ещё хуже, привыкнет. Потому я прикрыла глаза до тех пор, пока Император не сел в одно из кресел, уютно устроив меня у себя на коленях.

Повинуясь, очевидно, его мысленному приказу, предмет меблировки взмыл в воздух, поднимая нас над перилами. Возникло всепоглощающее, ни с чем не сравнимое чувство полёта, а столица, в буквальном смысле этого слова, оказалась у наших ног.

Восхищенная, восторженная, я смотрела на лунную дорожку, бегущую по водам залива, темную массу деревьев, украшавших улицы всех верхних Ярусов, спиральные этажи Дозорной Башни, возвышавшейся над городом, летающие фонари, освещавшие улицы, и мягкий свет, льющийся из окон домов. Талья сияла, переливалась и мерцала.

— Красиво… — прошептала я мечтательно. Словно в ответ на мои слова, огонь, венчающий Дозорную Башню, стал полыхать все ярче, выстреливая в разные стороны причудливо изогнутыми лучами.