— То есть вы хотите, чтобы я вам помогла, но, при этом, покончила с собой?

— Нет. Помощь требуется не совсем нам, но да, ты мыслишь в верном направлении, тебе придётся умереть, но, когда это произойдёт, мы знать не можем. Если ты не решишься на это, то будешь развеяна навсегда и больше никогда не возродишься.

— Хорошо. Я согласна. Что я должна буду сделать? — да, пожалуй, это было резко, но поступить как-то по-другому…

— Как мы уже говорили ранее, есть те, кому мы помочь не можем. Это люди, которые… неважно, ты сама всё узнаешь. Твоя цель будет заключаться лишь в том, чтобы помочь им. С чем именно — поймёшь сама. Ни в коем случае тебе нельзя будет допускать их смерти, иначе провалишься и будешь развеяна.

— Если мне нельзя допускать их смерти, то как я тогда умру?

— Узнаешь, когда придёт время, — на этом всё и закончилось. Ворон больше ничего не говорил, да и я была не в состоянии, ведь после его слов, я начала проваливаться во тьму, она поглощала меня медленно, но, в то же время, так мимолётно, что я не успела заметить, как всё то, что раньше было белым, окутало мраком, а я погрузилась в сон.

Очнулась я в, отнюдь, не безопасном месте — это была крыша, а, если точнее, то самый её край. Я стояла у тех самых бортиков, которые делают на границах, чтобы «кто-нибудь не упал», хотя все мы прекрасно знаем, что не упасть в подобной ситуации будет сложнее, чем сломать эти самые бортики. Но задуматься о чём-либо мне не дал надоедливый шум. Дабы понять, откуда он разносится, огляделась по сторонам и поняла, что звук разносится снизу, там я увидела толпу, которая, как оказалось, не только пристально смотрела на меня, но и о чём-то громко разговаривала… Ну конечно же! Чего ещё можно ожидать в подобной ситуации от подростков? Хотя… их не виню, но могли хотя бы побеспокоится, а не обсуждать то, когда я уже спрыгну с этого грёбаного здания. Жаль, но их ожиданиям не суждено исполнится.

Обернулась, шаг, второй и вот, я, в уже устойчивом положении, стою на крыше… крыше школы. А я видимо та самая, убитая горем ученица, решившая свести счёты с жизнью… Но это не имеет сейчас абсолютно никакого значения, ведь я собираюсь упасть в обморок…

После осознания того, где я нахожусь у меня резко закружилась голова, ноги подкосились, и вот, я лежу на бетонном полу, ощущая только холод и то, как медленно теряю сознание.

…

Женщина и мужчина, девочка и мальчик, кажется, это семья. Они сидят за огромным длинным столом. Молчат. И только девочка смеётся и пытается им что-то рассказать, но, как же жаль, ведь её никто не слушает… Так кажется на первый взгляд, но иногда мальчик (он был старше девочки) пытался ей что-нибудь ответить, но как бы он не старался, у него никак это не выходило, ведь его вечно одёргивала мать.

Большие потолки, длинный дубовый стол, висящая под потолком хрустальная люстра, мраморный пол и такая же мраморная лестница, на которой положен красный ковёр, словно бархат, обитые велюром стулья за всё тем же дубовым столом и, как вишенка на торте: дворецкий. По подобной обстановке понятно, что, скорее всего, живут они не бедно, а мальчик, судя по всему, наследник этого замечательного всего.

«Это я, Эмма» — резкий голос в моей голове заставил вздрогнуть, этот голос был сладок будто мёд, глубок и непостижим будто океан, но, в то же время, в нём прослеживались узнаваемые горечь и разочарование. Могу ли я предположить, что Эмма — та самая девочка и та, в чьём теле я была до недавнего момента?

«Ты верно мыслишь, но я продолжу свой рассказ» — снова отозвался голос, бывший нынче пустым и безэмоциональным, — «С детства я была очень жизнерадостным ребёнком, всегда пыталась всех развеселить, пыталась привлечь к себе внимание, но всё было тщетно… Отец всегда задерживался до поздно, а матушка… она почему-то никогда не обращала на меня внимания, а в её взгляде всегда можно было увидеть лишь призрение ко мне. Сначала я этого не замечала, была наивной и всегда желала, пусть даже мимолётного, взгляда на меня, но не того, что был обычно, а того, каким смотрят любящие матери на своих детей. У меня был старший брат. Ему она уделяла гораздо больше времени и внимания, но так же, как и мне, никогда не дарила нежных слов и ласки, хотя и без этого было понятно, что его то она любит… Несмотря на это, брат всегда был единственным, кто по-настоящему любил меня…».

…

Горящая машина, карета скорой помощи, девушка на носилках, зеваки, громко перешёптывающиеся за спинами других, таких же зевак, и труп, который уже заворачивали в чёрный мешок.

«Это был мой пятнадцатый день рождения. Отец, как и всегда, задерживался на работе, а мать заперлась у себя в спальне с самого утра и не выходила до позднего вечера. Кроме нашего управляющего и моего брата, меня никто не поздравлял, ни устраивал вечеринок, ни дарил подарков, собственно, всё как обычно. В этот день у брата были экзамены в университете, кстати, сдал он их на отлично, все возлагали на него большие надежды. Домой он вернулся поздно, но он всё равно предложил поехать куда-нибудь отпраздновать самим, водителя с собой мы не взяли, так как уже близилась ночь, поэтому вёл мой брат. Я ему доверяла, всё-таки ему было уже девятнадцать, и права он получил достаточно давно.

Тихий ночной город и только свет уличных фонарей и фар машин освещал наш путь. И вот, мы уже подъезжаем к месту назначения, и только сейчас узнаём, что всё это время тормоза были сломаны…».

…

Больничная палата, девушка, сидящая на кровати и доктор напротив неё. Он говорил с ней достаточно долго, но за это время она никогда ему не отвечала, только и делала, что смотрела на свои руки, опустив голову вниз. Вскоре доктор покинул её.

Она ещё недолго оставалась в подобном положении. Стоило ей только лечь и закрыть глаза, как тут же подскочила с явным ужасом в глазах и выражением страха на лице. Девушка стала панически метаться из стороны в сторону, беглым взглядом осматривая стену, она отыскала нужную вещь — кнопку вызова медсестры. Паника заставляла её нажимать эту кнопку множество тысяч раз, пока в палату не ворвались врач и медсестра. Она им что-то рассказывала, бурно жестикулируя руками. Поняв, что девушка не в себе, медсестра по указанию врача вышла из палаты и вернулась уже со стаканом воды и парочкой таблеток, она отдала их пациентке и вскоре после того, как та их выпила, удалились из палаты, но уже на совсем, ведь почти через пару минут девушка заснула.

Очнулась я с чувством сильной головной боли. Сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Пересилив себя, распахнула веки и увидела, что нахожусь в помещении, на вид напоминающем толи медпункт, толи больничную палату. С потолка на меня смотрели несколько тусклых лампочек, обжигающих своей холодностью и смиренностью. Рядом стояла капельница, с другой стороны тумба, немногим дальше неё ширма. Я не могла понять размеров комнаты из-за этой самой ширмы, но она казалась не большой и уютной. Я лежала совсем рядом с окном, на нём не было ни штор, ни жалюзи; это было простое окно, через которое можно было увидеть город. На удивление, но тот город, который я видела не казался мне впечатляющим. Он был обычным… серым, пасмурным, хотя на улице светило яркое солнце.

Просидев так с минуту, мне стало скучно, поэтому я решила выйти из палаты и прогуляться. Проблема была только в том, что мне была поставлена капельница. Пришлось взять её с собой. Так я думала в первые секунды, но, когда я попыталась встать с кровати, то неожиданно свалилась на неё обратно. Но уже на вторую попытку у меня получилось устоять на ногах, но находиться в подобном положении было тяжело. Ноги подкашивались и не желали идти дальше, но я всё-таки смогла сдвинуться с места и пошла по направлению к двери. Оказалось, что комната была действительно не большая. Собственно, кроме кровати, тумбочки и ширмы в ней больше ничего не наблюдалось. Светлые стены, светлый пол и светлый потолок. Задерживаться и дальше здесь смыла не было, поэтому я продолжила свой путь к двери, но, когда я подошла достаточно близко, стало страшно. Было страшно покидать это место, оно казалось каким-то родным и спокойным, каким-то… моим?