– Успокойтесь, Харден. Когда я видел их в последний раз, полицейская охрана выгружала их из нашего кеба и переносила в холл.

– Значит, Дрю украл?..

– Несколько ящиков, на которых наклеены и вашей рукой надписаны ярлыки, удостоверяющие, что это готовые и еще не обработанные негативы. На самом же деле они приклеены к вашим еще не использованным фотопластинкам.

Харден рассмеялся до слез. Наконец, овладев собой, он взял графин и налил нам с Холмсом по хорошей порции бренди.

Мы пили, а он тихонько покачивая головой, рассуждал:

– Так, значит, я мертв или вот-вот умру, а Дрю считает, что он завладел тем, к чему так долго стремился. Мистер Холмс, вы любому человеку можете дать фору!

Искреннее восхищение всегда вызывало у моего друга теплое чувство, и он улыбнулся от удовольствия.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Но радоваться еще рано. Как только Дрю отпечатает негативы, он поймет, что его обманули. Если мы хотим сохранить все преимущество, то должны поскорее узнать, действительно ли настоящие снимки содержат что-нибудь ценное.

Харден встал:

– Сейчас я приглашаю вас отобедать со мной, а потом мы с Джеем обработаем негативы. Могу я завтра, скажем, часов в одиннадцать утра, привезти к вам мою фотокамеру и проявленные материалы?

Мы окончательно договорились насчет встречи, хорошо пообедали и оставили полковника и Джея, которым, по-видимому, предстояло провести всю ночь в фотолаборатории.

Холмс все еще пребывал в эйфории, когда мы прибыли на Бейкер-стрит.

– Вы должны напомнить мне, – сказал он у двери, – что я еще должен извиниться перед полковником за его вконец испорченный халат.

На следующий день точно в назначенный час полковник Харден вместе с сыном приехали на Бейкер-стрит. Их сопровождали два полицейских в штатском, нагруженные тяжелыми ящиками с фотокамерой и снимками. Я помог им пронести их по нашим семнадцати узким ступенькам в гостиную.

Шерлок Холмс окинул взглядом комнату, которую заполнили наши гости, полицейских и принесенные ими ящики.

– Полагаю, – сказал Холмс Хардену, – что ваша аппаратура требует хорошего освещения?

– Но в камере есть свои собственные лампочки, – ответил полковник, – хотя, конечно, при естественном солнечном свете результаты будут лучше.

– Значит, мы поставим фотокамеру там, куда падает солнечный свет, – сказал Холмс. – Ватсон, будьте так любезны, освободите маленький столик под окном.

Столик был подготовлен, и туда поставили фотокамеру. Холмс собственноручно освободил другой конец стола от своих химикалий. Наконец мы смогли приступить к рассмотрению снимков.

Фотокамера полковника представляла собой ящик из красного дерева, примерно два с половиной фута в ширину, спереди были укреплены две линзы в медных держателях со специальными винтами. На ящике в некоторых местах виднелись отверстия в виде щелей и окружностей, через которые, очевидно, должен был поступать свет, а на его боковых сторонах было еще несколько медных винтов. Харден уселся перед фотокамерой и протянул руку к сыну. Джей стоял возле длинных коробок с фотопластинками. Надев кожаные перчатки, он достал из первой коробки пару пластинок и передал их отцу. Полковник вставил одну из них в щель фотокамеры, приложил глаза к линзам и стал поворачивать в разные стороны зеркала-отражатели. Потом стал осторожно поворачивать медные винты, чтобы добиться необходимого эффекта. Наконец, удовлетворенный, он обернулся к Холмсу:

– Фотокамера приспособлена для обычного фокусированного видения, мистер Холмс. Хотите взглянуть?

Харден отодвинул стул, и Холмс нагнулся посмотреть. Минуту-две он молчал, потом, выпрямившись, сказал:

– Эффект необычайный. Ватсон, взгляните-ка.

Я в свое время немало занимался стереоскопами, иногда рассматривая в них фотографии, сделанные лучшими мастерами этого дела, но оказался совсем не подготовленным к тому, что увидел сейчас. Перед моим взором возникли ярко освещенные солнцем развалины аббатства в Гластонбери. На переднем плане из серебристого тумана выступал темный куст шиповника, а вдали виднелись обломки арок, наполовину скрытые разросшимися сорняками. Снимок, отраженный в двух зеркалах, имел необычайную глубину и четкость. Я отпрянул с восторженным восклицанием. – Посмотрите опять, доктор, – сказал полковник и дотронулся до одного из медных винтов.

Я снова нагнулся к линзам и с изумлением стал наблюдать, как картина перед моими глазами изменяется. Куст шиповника стал гораздо крупнее и немного расплылся, словно я смотрел на него с очень близкого расстояния. Туман исчез, а каменные обломки арок раздвинулись. Мне показалось, будто я приблизился к изображению на расстояние в несколько шагов.

Холмс, в свою очередь, наклонился к линзам и, как и я, был потрясен увиденным.

– Если бы ваши усовершенствования распространить повсеместно, это было бы новое слово в развитии фотографии. Она стала бы гораздо более гибким средством, чем простой оптический механизм для воспроизведения реальности, а также для исследования снимков.

Харден коротко кивнул в знак благодарности.

– Спасибо, – сказал он. – Я был бы чрезвычайно доволен, если бы мои труды увенчались успехом. Вы теперь видите, на что способно мое маленькое изобретение, может быть, вы посоветуете, каким образом его использовать для анализа снимков, сделанных в Гластонбери?

Холмс сел около обеденного стола.

– Давайте поразмыслим над уже известными нам фактами, – сказал он. – Во-первых: каким-то образом профессор Мориарти узнал, что нечто так ему необходимое надо искать в Гластонбери. – И загнул один их своих длинных пальцев. – Во-вторых, со слов Порлока, а также после посещения Британского музея мы знаем, что король Генрих Восьмой тоже искал это нечто, но ничего не нашел. В-третьих, Дрю, узнав о ваших намерениях заниматься фотоэкспериментами в Гластонбери, немедленно позаботился, чтобы вам помешать. В-четвертых, когда ему это не удалось, он попытался завладеть вашими негативами.

Холмс сделал паузу и посмотрел на нас так, словно хотел убедиться, что до нас дошел смысл сказанного.

– Все, конечно, так, – ответил полковник. – Но каким образом мы узнаем, что нам нужно найти?

– То, что профессор Мориарти, Дрю и, разумеется, король Генрих Восьмой пытались отыскать. Это нечто явно имеет огромную ценность, и обладатель найденного предмета будет наделен какой-то властью над другими людьми. Само название «талисман дьявола» предполагает скорее последнее. Попытки Генриха Восьмого отыскать клад явно говорят о том, что он был спрятан ранее 1532 года, когда по приказу короля аббатство в Гластонбери было разрушено. Непонятно, по какой причине, но Дрю решил, что ваши снимки помогут обнаружить клад или наведут его на след. Разве не ясно в таком случае, что мы ищем нечто находящееся на территории аббатства по крайней мере уже три с половиной столетия и что оно осталось тайной для короля. И разве также не ясно, что Дрю уверен в существовании клада и что он сможет его найти на основании ваших снимков.

Он повторил последние слова несколько раз, встал и начал что-то быстро искать в ящичках своего бюро. Выхватив листок бумаги, Холмс снова сел за стол.

– Полагаю, вы согласны с тем, что мы столкнулись с какой-то тайной, имеющей отношение к извращенному религиозному культу. В ходе моих исследований в Британском музее я наткнулся на такой вот абзац в тексте автора двенадцатого века, который намекает на некую религиозную тайну, понятную лишь только посвященным. – И Холмс прочел вслух: – «Весь пол выложен отполированными каменными плитами. В алтаре и боковых приделах множество драгоценных реликвий. Более того, во многих местах керамические плитки в свинцовой окантовке слагались в узор из перемежающихся треугольников и квадратов. Если я думаю, что здесь таится какая-то священная тайна, то ведь тем самым я не погрешу против нашей религии». Принадлежит сие странное описание Уильяму из Малмсбери, священнику, который хорошо знал Гластонбери. Он изучал древние тексты, и если он думал, что именно в орнаменте пола содержатся какие-то религиозные тайны, то мы не должны пройти мимо этого свидетельства.