Я где-то писал, что годы возвращения моего друга после трех лет отсутствия были самыми насыщенными в его деятельности, и дело Хардена приходится на этот период. Весной 1895 года миссис Хадсон и ее сестра миссис Тернер были вызваны на север ухаживать за смертельно больным родственником. Поэтому на какое-то время нам пришлось переселиться в гостиницу.

Холмс всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда не был занят очередным делом, и вскоре начал проявлять так хорошо знакомые мне признаки раздражения. Со времени приезда из-за границы Холмс ни разу не прибегал к наркотикам, но я боялся, что дальнейшая бездеятельность может снова привести его к употреблению кокаина. Я попытался так или иначе, как уже бывало прежде, его развлечь. Будучи человеком, не склонным к развлечениям, он получал истинное наслаждение лишь в том случае, когда его мозг бился над разрешением какой-нибудь сложной проблемы, а жизнь в удобной столичной гостинице этому не способствовала.

Однажды вечером, когда мы вернулись с концерта, нас приветствовал в вестибюле высокий светловолосый юноша лет пятнадцати. Я узнал в нем постояльца гостиницы, поскольку видел его в столовой с родителями и, видимо, с двумя младшими сестрами. Он обратился к нам, мелодично растягивая слова, как житель Юга Соединенных Штатов.

– Простите меня, пожалуйста, – спросил он, – на самом ли деле я имею удовольствие видеть мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона?

– Имеете, – отвечал Холмс. – Позвольте и нам узнать, с кем имеем честь?

– Я Джон Винсент Харден Младший, – отвечал юноша. – Здесь я с отцом и матерью. Я видел вас, джентльмены, и служащий подтвердил мне, кто вы. Мне только хотелось бы сказать, как я восхищен вашими расследованиями, мистер Холмс. Я читал об этом все написанное доктором Ватсоном.

Восторженность юноши вызвала у Холмса улыбку.

– Приятно познакомиться с вами, мистер Харден. Если доктор Ватсон или я сможем быть полезны вам или вашим родственникам, пока вы находитесь в Англии, вы знаете, где нас найти.

По лицу юноши, казалось, пробежала тень. Немного помолчав, он сказал:

– Да, есть кое-что… а впрочем, нет никаких причин отнимать у вас драгоценное время, мистер Холмс, но тем не менее я вам очень благодарен. Простите мою навязчивость. – Юноша вспыхнул, резко повернулся и ушел.

Задумчиво посмотрев ему вслед, Холмс обратился к стоявшему за стойкой клерку:

– Что вы можете мне сказать об этом молодом человеке? – И показал на уходившего юношу.

– Об этом? – спросил клерк. – Он сын полковника Хардена, американского табачного миллионера. Вся семья тут уже неделю. Вы, сэр, наверное, уже видели их в столовой – они всегда занимают стол у окна с полукруглым верхом. Полковник Харден – высокий брюнет вроде вас, а жена его – красивая светловолосая дама. Кроме сына, у них еще две хорошенькие дочки.

– А не знаете ли вы, что привело полковника и его семью в Лондон? – спросил Холмс.

– Сейчас в Лондон приезжают ради своего удовольствия много богатых американцев, – отвечал клерк, сам немного удивленный этим обстоятельством. – Но полковник Харден занимается здесь фотосъемкой наших архитектурных памятников. Об этом написано во вчерашней газете. – Он пошарил под конторкой, достал газету и протянул ее Холмсу. Тот быстро прочитал заметку и передал ее мне.

«Стереоскопия в лондонском Тауэре На этой неделе любители достопримечательностей нашей столицы могли неожиданно наткнуться на американского джентльмена с фотокамерой. Несколько дней этого джентльмена видели в лондонском Тауэре, соборе Святого Павла и других местах, где он фотографировал самые неожиданные детали в наших прославленных исторических сооружениях. Это не является, как некоторые могут предположить, проявлением какой-то одержимости, которая охватывает наших американских кузенов, едва они увидят строения, гораздо более старые, чем их конституция. Джентльмен, весьма известный по ту сторону Атлантики, проводит в нашей стране серьезные научные эксперименты. Нас посетил полковник Джон Винсент Харден из Вирджинии, где этот миллионер владеет громадными плантациями табака. Не в пример другим встречавшимся нам американским „полковникам“ он с полным правом носит свое звание, полученное за службу в армии конфедератов в период злосчастной для них Гражданской войны, в которой он неоднократно отличился.

Наш корреспондент связался с полковником Харденом в Вестминстерском аббатстве, и он любезно объяснил ему свой интерес к нашим достопримечательностям.

– Я привез с собой фотокамеру собственного изобретения. Это совершенно новый стереоскопический аппарат, который дает иллюзию трехмерного изображения, и кажется, будто расстояние между объектами больше, чем оно есть в действительности.

Заметив смущение нашего корреспондента, полковник продолжил свои пояснения и сказал, что его камера позволяет фиксировать самые мельчайшие детали поверхности и значительно увеличивать их размеры.

С помощью своей камеры он уже сфотографировал наскальные надписи в Нью-Мексико, где обитали индейцы племени зуни, сделанные испанскими конкистадорами три века назад.

– Я привез свое оборудование в Англию, чтобы испробовать его на действительно древних поверхностях. Быть может, я обнаружу неизвестные надписи в ваших старых соборах и аббатствах. Я нажил огромное состояние, поощряя одну из самых вредных привычек людей, но мне хочется, чтобы меня помнили за более весомый вклад в сокровищницу человеческого знания, – сказал ученый.

Полковник Харден, покинув Лондон, намерен продолжить свои исследования и ознакомиться с такими доисторическими памятниками, как Стоунхендж и Эвбери, а также посетить некоторые разрушенные аббатства».

Холмс вернул газету служащему вместе с мелкой монетой, и мы поднялись по лестнице в свои комнаты.

Мы уже готовились отправиться спать, когда Холмс задумчиво произнес:

– Меня удивляет, почему сыну полковника Хардена кажется, что его семье, возможно, понадобится моя помощь, и почему он не может сказать мне об этом?

На другой день вечером мы с Холмсом опоздали к обеду. Я с удивлением заметил, что семья Харденов в полном составе покинула стол у окна и теперь занимает тот, что стоял в нише в конце зала. Я и мой друг воспользовались этим и расположились за столом у окна.

Мы уже пообедали и не спеша попивали перед десертом вино. Холмс весь день был непоседлив и чем-то обеспокоен, и сейчас это выражалось в его отрывочных саркастических замечаниях.

– Послушайте, Ватсон, кто это сказал, что родственники не только не знают, как надо жить, но и когда следует умереть? – спросил он, подняв бокал.

Я уже хотел ответить, что источник мне неизвестен и что, очевидно, его замечание относится к семье миссис Хадсон, когда раздался звук, похожий на сильный удар по стеклу, и окно за спиной Холмса разлетелось на мелкие осколки. Почти одновременно в руке Холмса лопнул бокал с вином, залив белую скатерть.

Меня совсем не задело, и я вскочил на ноги с криком:

– Холмс! Вас не ранило?

– Я в порядке, Ватсон, – ответил Холмс, стряхивая осколки на стол. – Но такие шутки очень досадны.