Я счел речь Холмса довольно странной, поскольку раньше он никогда не сравнивал ни одного преступника, даже самого искусного и безжалостного, с Мориарти. Профессор служил для прославленного сыщика своего рода эталоном, которым надо мерить всех остальных преступников. Меня до глубины души поразило, что теперь и миссис Комсток попала в столь «благородную» компанию.

– Я удивлен, что вы считаете миссис Комсток настолько серьезным противником, – заметил я. – Она умная и вероломная женщина, но сравнивать ее с профессором Мориарти…

– Перебор? – спросил Холмс. – Может быть, вы и правы, Уотсон. Но скажу вам вот что: когда я наклонился поцеловать ей руку два дня назад, то почувствовал ужасную дрожь, какой не испытывал с тех пор, как дрался с профессором Мориарти на краю Рейхенбахского водопада. Видите ли, я считаю, что зло – не просто черта характера, но отдельная эманация, которая пронизывает человечество, словно безжалостный ветер. Кто-то может устоять, другие сгибаются под ее напором, но некоторые опасные личности жадно вдыхают ее, чтобы потом изрыгнуть ее холодный концентрированный яд в наш мир. Мориарти был именно таким, и миссис Комсток, боюсь, может оказаться его родственной душой. Если бы они встретились и поженились, не сомневаюсь, эта парочка правила бы миром!

К ужину дождь прекратился и вышло припозднившееся солнце, как раз чтобы зависнуть над самым горизонтом на западе. Мы втроем пошли прогуляться по Бродвею, а потом неспешно поужинали, обсудив за трапезой все детали нашего дела. К девяти часам, когда мы разошлись по номерам, я с нетерпением предвкушал возможность выспаться, поскольку события после нашего приезда в Александрию следовали в таком бешеном ритме, что места для отдыха просто не оставалось. Но в это дождливое воскресенье случилось и еще кое-что. В начале одиннадцатого, когда я собирался отойти ко сну, в дверь моего номера постучал Холмс.

– Посмотрите-ка, что мне принесли, – сказал он, протягивая мне короткую записку от руки.

В ней говорилось: «Мистер Бейкер. Приезжайте завтра ко мне в Холандберг. У меня есть для вас важное сообщение. Эйнар Блеген».

– Где вы это взяли, Холмс?

– Мистер Блеген позвонил портье и продиктовал послание.

– Но почему же он просто не пригласил вас к телефону?

– Понятия не имею, старина. Но я знаю одно: завтра с самого утра мы должны отправиться навестить мистера Блегена.

На следующий день мы с Холмсом уехали в восемь утра в Холандберг, позавтракав с Рафферти в отеле. Хотя Шэд очень хотел поехать с нами, Холмс попросил его остаться в Александрии и поработать здесь. В числе прочего, Холмс поручил ирландцу пообщаться с продавцами местной скобяной лавки, чтобы проверить, не опознают ли они фонарь, осколок которого мы нашли на ферме Фегельблада, а также поискать какие-нибудь фотографии рунического камня. Кроме того, Холмс велел Рафферти не сводить глаз с дома Кенсингтонов, поскольку сам Джордж повез нас в Холандберг.

Хотя сосед согласился приглядеть за домом, Холмс сказал Рафферти:

– Будет неплохо, если вы будете почаще прогуливаться около дома, чтобы удостовериться, что по соседству не слоняются посторонние. Я все еще волнуюсь за дочку Вальгрена.

– Я буду смотреть во все глаза, и если возникнет проблема, то я быстро с ней разберусь, – пообещал ирландец.

– Не сомневаюсь, – сказал Холмс, добавив, что вернется в город вскоре после полудня.

День выдался очень прохладный, ветреный и ясный, лишь несколько легких облачков плыли по небу. Наша поездка в Холандберг получилась очень приятной. Меня поразило, насколько быстро дороги высохли после дождя. Этот феномен Кенсингтон объяснил постоянными ветрами.

– В прериях с этим просто, – сказал он. – Как только начинает дуть ветер, все быстро высыхает.

Мы ехали той же дорогой, что и четыре дня назад на ферму Олафа Вальгрена, мимо все тех же замерзших прудиков, бурых полей и маленьких лесистых холмов, рассеянных вокруг, словно крошечные архипелаги. То тут, то там виднелись фермы – дома обычно белого цвета, а амбары красного, чаще всего расположенные вдалеке от дороги, поскольку американцы очень любят личное пространство и не селятся в деревнях на английский манер. Эта пасторальная картинка обладала какой-то грубоватой красотой, но в ней безошибочно чувствовалась и меланхолия. Как и всякий раз, когда мы выезжали в пригород, я испытал сильное желание как можно быстрее вернуться в суматоху Лондона.

С такими мыслями в половине десятого мы добрались до поселения, в честь которого рунический камень получил свое название. Холандберг, как мы обнаружили, был таким малюсеньким, что Александрия по сравнению с ним казалась огромным современным городом. Несмотря на крошечные размеры, деревенька разрасталась вокруг главной улицы, которая была шире многих главных артерий Лондона. Эта абсурдно просторная улица, казалось, слишком выбивалась из скромного окружения, поэтому я не мог взять в толк, почему она вообще тут появилась. Холмс думал о том же самом, поскольку он заметил:

– Вы обратили внимание, Уотсон, что все американские городки являют собой пример оптимизма? Посмотрите на эту нелепую улицу! Что за мечты о пышности вдохновили тех, кто заложил ее? Но я не вижу тут стабильности. Городок выглядит так, словно его смастерили за один день, а потом так же за день разберут, как только жители решат двигаться дальше. Возможно, они уже это сделали, поскольку никого, кроме нас, я на улицах не вижу.

Улицы действительно были пусты, за исключением пары повозок, стоявших у обочины. Однако я сомневался, что даже в разгар дня тут более оживленно, поскольку вдоль проезжей части стояла лишь дюжина небольших деревянных домишек довольно неряшливого вида, хотя здесь располагался торговый квартал. Мы прошли мимо скобяной лавки, галантереи, банка и магазинчика, торгующего конской упряжью, прежде чем добрались до пункта назначения – двухэтажного дома, в котором жил Эйнар Блеген. Его комнаты находились над питейным заведением, которое заявляло о себе большой вывеской «Салун честного Эда».

– Мы пробудем там не менее часа, – предупредил Холмс Кенсингтона, когда мы выбирались из повозки.

– Хорошо, – кивнул тот. – Если вы не найдете меня здесь, то, значит, я в магазине конской упряжи. Я знаю его владельца.

Фасад огибала узкая улочка, и именно там мы нашли вход в квартиру на втором этаже, куда можно было добраться по открытой лестнице. Мы поднялись на площадку с двумя дверями. Рядом с левой висела небольшая карточка с надписью от руки «Блеген». Холмс несколько раз постучал, но ответа не последовало, тогда он попытал счастья у второй двери, но, увы, с тем же результатом.

– Может быть, мистер Блеген внизу, – предположил я.

– Не забывайте, что еще нет и десяти. Сомневаюсь, что бар открыт.

Мы вернулись в салун, и он действительно оказался закрыт. Однако через единственное окно мы видели, что внутри кто-то есть. Мы стучали в дверь до тех пор, пока не привлекли внимание хозяина.

– Чего вы хотите? – спросил он, открыв дверь. – Мы начинаем работу в одиннадцать.

Холмс объяснил, что мы ищем Эйнара Блегена, но не застали его дома. Я решил, что перед нами тот самый «честный Эд» – высокий и грузный мужчина с одутловатым лицом, что свидетельствовало о долгих годах, проведенных в помещении. Он сказал, что не видел Блегена с субботы.

– Наверное, Эйнар поехал в Александрию к друзьям, – добавил мужчина. – Иначе он работал бы на втором этаже, как и каждый день. Он пишет историю города.

– Уверен, получится на редкость увлекательное повествование, – сказал Холмс.

Надеясь получить побольше информации, сыщик продолжил болтать с хозяином салуна, которого звали, как мы вскоре узнали, Эдвард Олсон. Через несколько минут праздных разговоров Холмс поблагодарил Олсона. Я решил, что теперь мы вернемся в Александрию, но у моего друга на этот счет были другие идеи.