– Во всяком случае, не у нас здесь, – хихикнул Кенсингтон.

– А что он делал, потеряв приход? – спросил я.

– Просто околачивался по округе, – пояснил Кенсингтон. – Ходили слуги, что после смерти родителей в Швеции он получил большое наследство и жил за счет Него. У Эйнара достаточно денег, чтобы содержать собственную лошадь и экипаж, так что не совсем уж он нищий.

– Понятно, – сказал Холмс. – Скажите, а вы обсуждали когда-нибудь руны с мистером Блегеном?

– Раз или два. Как я уже говорил, Эйнар очень умен. Не знаю, можно ли назвать его экспертом по этому вопросу, но точно могу сказать, что он очень интересовался камнем Олафа.

– Ведь он сделал первый перевод надписи, – заметил Холмс.

– Ну да. Я слышал, что в день, когда нашли камень, Эйнар поехал прямиком на ферму Олафа, уселся перед камнем и начал переводить. Я говорил с фермером, который видел все своими глазами, так он утверждал, что Эйнар переводил надпись «с такой легкостью, будто читал свой молитвенник».

– Очень любопытно, – пробормотал Холмс. – Блеген и Вальгрен были хорошими друзьями?

– Думаю, да, но не уверен. Я знаю, что они встречались периодически и до того, как нашелся этот камень. Но тут вообще все друг дружку знают.

– Разумеется. А вы, кстати, не в курсе, когда познакомились мистер Ларссон и мистер Блеген?

– Тут я вам не смогу помочь. Говоря по правде, я был удивлен, увидев их сегодня вместе. Но, полагаю, раз они оба увлекаются рунами, то у них есть что-то общее.

– Без сомнения, – кивнул Холмс. – Без сомнения.

Мой друг помолчал какое-то время, но на подъезде к Александрии задал вопрос о Муни Вальгрен.

– Надеюсь, что с ней все в порядке, – сказал он. – Я удивлен, мистер Кенсингтон, что девочка не приехала с вами сегодня, учитывая ее интерес к руническому камню.

– Я решил не брать ее с собой, – ответил Кенсингтон. – Сказать честно, мистер Бейкер, я немного беспокоюсь из-за нее.

– Бедняжка не заболела?

– Дело не в этом. Просто прошлым вечером кто-то пробрался в наш дом, пока нас не было. И самое интересное, больше всего взломщика интересовала комната Муни.

Слова Кенсингтона взволновали Холмса, он тут же захотел услышать детали. Для начала он, разумеется, поинтересовался, почему Джордж ждал сутки, чтобы сообщить нам о краже.

– Я не был уверен, что это важно, – объяснил Кенсингтон. – Тут такое случается, хоть и не часто. Но чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что целью взломщика была именно комната Муни, и мне стало страшно.

– И не без оснований, – серьезно ответил Холмс. – Ладно, сэр, а теперь давайте детали. Смотрите, ничего не упустите.

Кенсингтон сделал глубокий вдох и начал рассказ, а мы с Рафферти придвинулись поближе, чтобы уловить каждое слово. Холмс временами подбадривал Кенсингтона, и тот рассказал, как он с женой и дочкой Вальгрена поехали вчера вечером около семи часов в церковь. Целью собрания общины была в том числе и помощь в изготовлении стеганых одеял для бедных («Муни очень любит шить, поэтому нам пришлось уводить ее чуть ли не силой», – пожаловался Кенсингтон), так что они вернулись домой уже ближе к десяти. Подъезжая к дому, семья не заметила ничего подозрительного. Перед уходом они заперли парадную дверь, но задняя оставалась открытой, как обычно, поскольку одна забывчивая старушка из соседнего дома часто заходила к ним одолжить сахар, муку или другие ингредиенты для выпечки, при этом запросто брала все сама, не беспокоя хозяев. Но когда Джордж с женой вошли в дом, то сразу обнаружили, что у них побывали непрошеные гости.

– Буфет в столовой был открыт, и, похоже, кто-то забрал часть столового серебра, – рассказывал Кенсингтон. – Кроме того, на кухне были открыты несколько ящиков, но вор плохо потрудился, поскольку на кухонной полке мы держим двадцать долларов монетами, и они лежали целехоньки на своем месте. А вот комната Муни – совсем другое дело…

– Опишите точно, что конкретно вы там увидели, – велел Холмс с нотками нетерпения в голосе.

– Там все было вверх дном, – пояснил Кенсингтон. – Кто-то обыскал ящики стола и платяной шкаф; все вещи вывалили на пол. Кроме того, злодей обшарил чулан и открыл сундук с личными вещами Муни. Даже половицы поднял. Такое впечатление, что в комнате обследовали каждый дюйм пространства. Но при этом ничего не пропало!

– Тем не менее сначала вы все равно подумали, что это работа обычного вора? – скептически спросил Холмс.

– Ну, я не знаю, мистер Бейкер. Просто я подумал, что взломщик с чего-то решил, будто у нас наверху спрятана большая сумма денег. Но теперь я уже не уверен. Вы думаете, он искал что-то у Муни?

– Не исключаю, – сказал Холмс. – Впрочем, открытые шкафы и ящики на втором этаже могли быть простой попыткой скрыть подлинную цель обыска. У вас есть соображения, мистер Кенсингтон, что мог искать взломщик, для которого вы так любезно оставили открытой заднюю дверь?

– Нет. У бедняжки Муни вообще почти ничего нет, и среди ее пожитков, насколько я знаю, не водится ценностей.

– Понятно. Вы сообщили о взломе властям?

– Да. Утром я рассказал шерифу о том, что произошло, а он ответил, что пришлет своего помощника взглянуть. Но пока что никто не приезжал.

– Очевидно, что у шерифа сейчас есть другие дела, – заметил Холмс. – Кстати, ваши соседи случайно не видели или не слышали ничего необычного?

– Я спрашивал, но такое впечатление, что никто не заметил ничего из ряда вон выходящего.

Холмс подумал немного и сказал:

– Скажите, а как отреагировала на все это Муни?

– Она очень расстроилась, как вы можете себе представить. Но, поняв, что ничего не пропало, пришла в норму. Элси же вся испереживалась. Вот почему я попросил соседей последить сегодня за домом, пока я в отъезде, – так, на всякий случай.

– Мудрое решение, мистер Кенсингтон. Я бы предложил внимательнее присматривать и за Муни. Может быть, она в опасности.

– В опасности? – переспросил Кенсингтон с тревогой. – Я не понимаю. Зачем кому-то вредить Муни?

– Я не уверен, – признался Холмс, – но, боюсь, девочка знает нечто такое, из-за чего подвергается риску. Я должен снова переговорить с ней, мистер Кенсингтон, и как можно скорее, если возможно.

– Разумеется. Давайте хоть сегодня, приходите в любое время после восьми. Но вы же знаете Муни. Не уверен, что вам удастся чего-нибудь от нее добиться.

– И я не уверен, но надежда есть всегда.

Мы добрались до Александрии около семи часов. Хотя Холмс спешил уединиться в своем номере, чтобы подготовиться ко второй беседе с уклончивой Муни Вальгрен, мы с Рафферти, не евшие с самого утра, настояли на том, чтобы поужинать в ресторане отеля, и кое-как убедили Холмса присоединиться к нам. В итоге мы съели суп из брокколи, ростбиф, печеный картофель и чизкейк. За трапезой разговор вновь зашел о событиях сегодняшнего дня и планах на день завтрашний.

Холмс для начала зачитал Рафферти телеграмму от Вулдриджа, поскольку до этого не представлялось случая упомянуть о сообщении. Рафферти отреагировал на находки чикагского детектива любопытным образом:

– Мистер Комсток не первый женится на шлюхе и не последний, хотя лично мне всегда казалось, что подобные отношения заканчиваются отнюдь не так приятно, как начинаются.

– В случае с мистером Комстоком они закончились еще и очень быстро, – напомнил Холмс. – На самом деле меня очень интересует несчастный случай с этим джентльменом. Как вы думаете, вам удастся завтра навести для меня кое-какие справки, мистер Рафферти? Я не сомневаюсь, что вы знакомы с кем-то, кто связан с этим делом и хотя бы примерно знает, как там продвигается официальное расследование.

– Посмотрим, что я смогу сделать, – пообещал Рафферти, подцепляя с тарелки картофелину. – Тот случай произошел не так далеко отсюда, правильно?

– Да, так мистер Хилл сказал нам с Уотсоном. Но, боюсь, мне известны лишь самые общие детали.