— Третье слово?

— Леди… леди Мильсборо!

Позади сыщика мгновенно открылась дверь.

В ту же ночь банк был ограблен.

— Друг Ватсон! — с поникшей, когда-то гордой головой сказал великий сыщик. — Я навсегда отказываюсь от профессии эксперта по уголовным делам. Есть сила, перед которой пасует и британское мужество. Эта сила называется: «Шокинг».

В биографии Шерлока Хольмса, написанной его другом доктором Ватсоном, есть существенный пробел. Пробел этот относится к 18** году, к тому времени, когда Хольмс, покончив с профессором Мориарти, симулировал свою гибель с целью на некоторое время окончательно замести следы, и посвятил два года путешествиям. Большую часть этого времени, как вскользь упоминает и сам Ватсон, Хольмс провел в России.

О деятельности знаменитого сыщика в России до самого последнего времени никто не писал. Объясняется это просто: Ватсону ничего почти не было известно, так как он в это время жил в Лондоне, а его воспоминания касаются, главным образом, тех «дел», в которых он участвовал лично, как наперсник и помощник Хольмса, русские же свидетели подвигов знаменитого сыщика не писали, так как он фигурировал во всех этих делах под самыми разнообразными фамилиями, скрывая, к тому же, по возможности, свое участие и приписывая труды своих рук работе агентов сыскной полиции.

Но недавно в одном из наших журналов начали появляться рассказы о деятельности Хольмса в Москве и в других городах России[71]. Рассказы касались, главным образом, «дел», в которых знаменитый Хольмс пошел по ложному следу. Эти тенденциозные произведения и заставили меня взяться за перо, чтобы дополнить своими воспоминаниями картину подвигов Хольмса в России, картину, получившую до сих пор слишком одностороннее освещение.

Во время пребывания Хольмса в России, я, по некоторым обстоятельствам, которые будут ясны из дальнейшего рассказа, имел возможность очень близко познакомиться с этой замечательной личностью и, прибавлю, познакомиться в такой момент, когда невозмутимый англичанин решал труднейшую задачу исключительно путем анализа, не собирая лично никаких сведений и не делая никаких наблюдений. Дело, о котором я хочу сейчас рассказать, записано в дневник Хольмса под названием «Три изумруда графини В. Д.». Я должен оговориться, что, ввиду сравнительно небольшой давности событий, о которых идет речь, фамилии действующих лиц изменены или заменены инициалами; в остальном же я ни на шаг не буду уклоняться от действительности, что, кстати, не представляет для меня особого труда, так как я был одним из наиболее осведомленных лиц во всей этой истории.

В описываемое время я занимал, вместе с моим другом Александром Петровичем Введенским или, проще, Сашкой Введенским, небольшую квартиру, окна которой выходили на набережную Фонтанки, недалеко от Чернышева моста. Я посвящал все свое время чистой математике и, имея один хороший урок, считал свои средства к жизни обеспеченными. Сашка был блестящим представителем типа вечного студента — он считался одним из лучших петербургских газетных хроникеров, зарабатывал большие деньги, из которых, конечно, невероятно быстро ничего не оставалось, но никак не мог сдать какого-то экзамена в течение пяти лет, к немалому удивлению и возмущению профессоров.

В один прекрасный весенний день (было начало мая) я сидел с книгой у открытого окна, забыв весь мир ради глубоких красот интегрального исчисления. Вдруг дверь отворилась и в комнату стремглав влетел Сашка, до того мирно дремавший на кожаной кушетке в своем «кабинете», и с торжествующим видом стал тыкать мне под нос какую-то бумажку.

— Ты погляди, погляди, — кричал он, как бесноватый, — что значит быть с Петром Алексеичем в дипломатических сношениях! Полицейская сошка! Взяточник! Закорючка! А ты смотри, сколько он мне сейчас пользы принес! — и Сашка продолжал все с тем же победоносным видом размахивать своей бумажкой.

У меня перед глазами встала низкая, расплывшаяся фигура Петра Алексеевича, туго затянутая в полицейский мундир, с побагровевшим от натуги лицом и мутными, стеклянными глазами. Три дня тому назад мы угощали его по настоянию Сашки обедом, после которого я был страшно зол на своего сожителя за удовольствие принимать таких милых гостей; в тот вечер мы едва не разругались. Теперь Сашка торжествовал, так как Петр Алексеич, очевидно, отблагодарил его за угощение, сообщив какое-то важное известие!

— В чем дело? — удалось мне, наконец, прервать расходившегося приятеля. — С Исаакия леса сняли?[72] Или Адмиралтейская игла в Неву свалилась?

Но Сашка мгновенно стал серьезен; его ликующее настроение исчезло без следа, и совсем иным, чисто деловым тоном он ответил:

— На Каменностровском, в собственном доме, убиты граф Дмитрий Иванович В. Д. и его жена, вероятно, с целью грабежа. Преступление обнаружено в два часа. Теперь, — продолжал Сашка, взглянув на часы, — четверть четвертого. Стало быть, если я сейчас найму лихача, я буду, надо думать, первым корреспондентом на месте убийства. Жди меня к вечеру.

Сашка попытался было быстро уйти, но я его задержал.

— Постой, Сашенька, — взмолился я, — ведь я знаком с молодым графом Николаем Дмитриевичем. Слушай, нельзя ли мне как-нибудь вместе с тобой? Устрой, если ты подлинно приятель. Голубчик, Сашенька!

Введенский повертелся на каблуках, метнул на меня молниеносный взгляд, привычным движением вскинул пенсне и вдруг решился.

— Одевай шляпу, — скомандовал он, — поедем. Живо.

Я не заставил себя долго ждать, и через несколько минут мы уже мчались на Петербургскую сторону.

Сашка сопел и нетерпеливо погонял извозчика. Я нервничал, так как мне в первый раз предстояло увидеть картину преступления.

Промелькнула Нева, начались дачи. Рысак несся, как стрела, и через несколько минут путешествие кончилось.

Мы подъехали к двухэтажному красивому каменному особняку.

— Стой! — крикнул кучеру Сашка и, быстро соскочив, направился к подъезду.

Нас тотчас остановили два городовых, стоявших у дверей. Сашка, как человек бывалый, быстро сумел соответственным образом воздействовать на их непоколебимость и убедил вызвать Петра Алексеича.

Не прошло и пяти минут, как Петр Алексеич появился и, кряхтя, провел нас во внутренние комнаты особняка.

— Вот это, — объяснил он по дороге, — прихожая. Вот эта дверь направо ведет в кабинет, где и сейчас еще находится труп графа в том же положении, в котором он был найден. Эта дверь прямо, через которую я вас и проведу, ведет в столовую.

Через столовую мы вошли в небольшую комнату, судя по обстановке, будуар. Наш вожатый подтвердил эту догадку.

— Это будуар графини, — продолжал он. — Отсюда нам удобнее незаметно войти в кабинет.

Он приотворил дверь в соседнюю комнату.

Там находилось уже несколько человек, очевидно, судебные власти, занятые осмотром места преступления.

Я взглянул на Сашку. Ноздри его раздувались, усы как-то особенно воинственно торчали в стороны, а глаза так и сверкали из-под пенсне. Он точно обнюхивал воздух и неслышными шагами крался за Петром Алексеичем в кабинет.

Кабинет представляла собою довольно обширная комната в два окна. Она вся была заставлена тяжелою кожаною мебелью, украшенною медными гвоздями, тяжелыми книжными шкафами и обширным письменным столом. В углу виднелся широкий, выложенный коричневыми изразцами камин. Дверей было две: одна, ведущая в прихожую, мимо которой мы проходили, и другая, ведущая в будуар, через который мы вошли.

Я вошел за моими спутниками и вздрогнул.

Прямо передо мной лежал навзничь, головой к окну, старый граф. Он широко раскинул руки и ноги; на голове у него зияла рана. На полу, возле трупа, виднелась кровь.