- Пусть это будет тебе наука, - укорял его Максим. – И вот что: эти консервы спрятал я, чтобы показать тебе, какой ты завхоз!

Вожатый подошел к ближайшему камню, затем обошел вокруг него, обошел еще раз и выговорил очень растерянно:

- А консервы и вправду исчезли! Я их положил вот тут. И никаких следов...

След, конечно, был. И шапка-невидимка к этому происшествию никакого отношения не имела.

Разбуженный выстрелами и шумом в горах, незнакомец вылез из своего логова. Сны у него были тяжелые, кошмары его мучили жестоко и болезненно. Два дня уже не было у него во рту ни крошки, если не считать каких-то с трудом разжеванных корешков да подобранной на берегу оставшейся там после улова сырой рыбешки. Кожаная сумка давно уже была пуста. Но незнакомцу все еще как-то везло. Обыскивая по ночам рыбачьи лодки, он нашел в одной из них два хлеба, забытых там, наверное, рыбаками. Этой добычи хватило на целых десять дней, хотя есть, конечно, приходилось очень и очень маленькими порциями.

Незнакомец осторожно зашагал. Нога заживала медленно, и ходить было больно. Но возле логова стало чересчур уж шумно и людно, надо было уходить куда-нибудь подальше.

Незнакомец уходил, прячась за камнями. Он уходил, как волк, чующий приближение охотника. Он уходил от детских голосов, от пионеров. И, уходя, случайно наткнулся на кулек. Раскрыл его, увидел консервы. Блеснули глаза, но кто знает, что было в этом блеске.

- Теперь наша взяла! – прошептал он и взвалил кулек себе на плечи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Шпион на Медвежьей горе

Трудовые дни для маленького Ивасика начинались очень рано. И это правда были трудовые дни, полные хлопот, тревоги, радости и волнений.

Мальчик просыпался от ласкового прикосновения теплого солнечного луча. Он жмурил глаза и сладко потягивался всем своим маленьким тельцем. И каждый раз его поражало одно и то же: это загадочное, непрерывное движение в комнате. Ничто не стояло на месте: золотые пылинки, пронизанные солнцем, танцевали и кружились столбом возле кровати, по стенам прыгали солнечные зайчики. На глазах у Ивасика у них вырастали длинные уши и куцые хвостики, и эти хвостики пресмешно тряслись, будто зайчонок чего-то сильно перепугался. Длинный луч скользил по полу и забирался даже на шкаф. Стенные часы хотя и висели неподвижно, но они тоже, безусловно, жили. Маятник качался, и в такт ему сердитые часы все время приговаривали: «Нет, не так! Нет, не так!» И что бы ни делал Ивась, все не нравилось часам, все было не так... Умывшись и наскоро позавтракав, Ивась бежал к морю. По дороге он навещал гнездо желтобрюшки. Она свила его на земле, на склоне невысокого обрыва. Ивась с радостью убеждался, что за ночь в гнезде прибавилось еще одно яичко.

Теперь можно прямо к морю! Но тропинку пересекала целая орда муравьев. Муравьи рыжие, как красная глина; они передвигались бесконечными полками и несли беленькие личинки. Ивась надолго задерживался возле муравьев. Он преграждал им путь тонкими прутиками, камешками, но ничто не могло остановить их продвижения. Он отнимал у них личинки и, осторожно разодрав нежную, как паутина, кожицу, рассматривал, затаив дыхание, что там в середине. В каждой личинке лежал, поджав лапки, влажный белый муравей...

Потом мальчику встречался по дороге совсем-совсем особенный, невиданный жук с длинными усищами. Потом Ивась находил круглое осиное гнездо, приклеенное к скале, затем долго ловил и искал в траве изумрудную ящерицу... И, когда наконец он добирался к морю, бывало уже заполдень...

Море - это такая неисчерпаемая сокровищница, что тут бледнеют все описания. Достаточно вспомнить о головастых мальках бычков, фантастических медузах, маленьких раках и, главное, о крабах... И все это можно поймать своими собственными руками, все это можно принести домой и посадить в банки! Неудивительно, что юный охотник частенько забывал об обеде и дед Савелий отправлялся его искать.

А после обеда - снова на берег! На море появились белые барашки, белые, как первый снежок.

Солнце припекает горячо, на горизонте виднеется пароход, рыбацкие парусные лодки словно застыли в синей дали.

Незаметно наступает вечер. Величественное, кровавое солнце опускается за море, озаряя небо огненными факелами. Вот оно совсем исчезло, нырнуло в бездну, а восток еще пылает изменчивым, трепетным отсветом зарева.

Нагруженный богатой добычей, бесконечно усталый, Ивась влезает на огромный камень. Гладкий, отполированный морскими волнами камень теплый, как ладонь человека. Мальчик сидит и задумчиво смотрит, как тонет в море последний зеленоватый луч. Мальчик сидит долго, забыв и крабов и медуз, а камень постепенно охлаждается, отдавая свое тепло ночи, морскому ветру, шуму прибоя...

И здесь, на камне, его снова находил дед Савелий.

Утром мать собирается плыть на лодке в море.

- Мама, поймай мне морского конька!

Ивась гладит потрескавшуюся, грубую руку матери.

Марина поспешно целует сына:

- Поймаю.

- А ты не забудешь, мама?

- Ну как же можно забыть?

Морской конек, это фантастическое создание, действительно напоминающее конскую голову, давно уже не дает покоя мальчику. Ему так хочется иметь такого конька в своем самодельном аквариуме!

Отчаливает лодка, за ней другая, третья... Белоснежные паруса распластываются, как лебединые крылья, все дальше и дальше уплывают лодки, они едва виднеются, а Ивась все стоит на берегу, и ему кажется, что он все еще видит красный платок матери в голубой дали.

Море и небо... Caшкo отчаливает и, не поднимая паруса, не спеша гребет веслами. Дует свежий, теплый ветер, но море спокойно: Синий простор, солнце и тишина. Только тихо плещется у берега ленивая волна. Едва-едва покачивается челн. На белом борту ярко краснеют буквы: «Отличник». Как хорошо лечь на спину и беззаботно глядеть на небо! Челн качается, словно колыбель. Тишина, голубизна неба, солнце, ветерок, пропитанный солью... Дышит море...

- Мальчик! Эй, мальчик!

Сашко Чайка вздрагивает от неожиданности. Он видит на берегу незнакомого человека. Он бос, одна нога у него перевязана, кожаная сумка надета через плечо.

- Мальчик, греби сюда! Есть дело!

Какое может быть «дело» у этого человека? Что он такой? Что ему нужно от Сашка?

Чайка нерешительно берется за весла. Гребет. Челн ткнулся носом в песок.

- Послушай, мальчик, здесь у вас есть дачники?

- Есть, - отвечает Сашко. - У Захара Мьякоты, у дядьки Сильвестра...

- У бабки Горпины, у тетки Мотри... Хи-хи-хи...

- Таких у нас в Слободке нет.

- Знаю. Я пошутил. Я люблю шутить... - Незнакомец огляделся по сторонам.

- Помню, как сказал мне однажды Буденный (я у него в армии служил): «И когда ты, Петр, перестанешь шутить?» Ну, это я так вспомнил. А ты что, гуляешь? Может, ты пионер?

- Пионер.

- У меня, сынок тоже пионер. Владимиром зовут. В честь Владимира Ильича Ленина. А тебя как зовут?

- Сашко.

- Хорошее имя. Был такой полководец - Александр Македонский Не учил истории? Имя боевое... А челн у тебя исправный, хороший?

- Хороший.

- А ты, значит, капитан... Хи-хи-хи... Часы у тебя есть?

Незнакомец снова огляделся по сторонам. Вокруг - никого не видно.

- Нет? Какой же ты капитан, если у тебя нет часов?

- Да так.

- А хорошо здесь! Я сюда на дачу приехал Дачник. Только вот несчастье какое - нога заболела. Ходил в больницу, доктор говорит, что надо в город ехать. Хе-хе... Хорошо ему говорить. А как же я туда дойду с больной ногой? Не подвезешь ли ты меня в челне? Я отблагодарю. Я могу тебе даже...

Незнакомец порылся в кармане, и на солнце сверкнули серебряные часы.

- Могу их подарить тебе. Хи-хи-хи! Конечно, если бы часы были очень дорогие то я бы тебе их не отдал. Но все же часы хорошие... Идут, хе-хе... Подвезешь, Сашко?

Было что-то неприятно вкрадчивое в его словах, в движениях. И Сашку почему-то вспомнился Кажан. Вспомнился разговор о его аресте. Вспомнились рассказы брата Лаврентия про нарушителей границы. «Чего он все оглядывается? ­ подумал Сашко. - Как будто боится...»