Яна ходила за Алевтиной, словно ее телохранитель, боясь выпустить хоть на минуту из поля зрения. Она начала нервничать… эти письма с угрозами, убийства, недоступный муж, недоступный Сергей и пропавший Карл Штольберг.

– Ну и где же твой князь? – спросила ее Алевтина, накладывая на лицо грим перед спектаклем.

Новогодние представления скоро должны были завершиться, артисты играли уже по инерции – без энтузиазма и желания. Двое коллег были похоронены, что тоже не повышало никому настроения. Останки «Снегурочки» хоронили в закрытом гробу. Убийца найден не был. Больше писем-угроз Алевтина не получала после того последнего, подкинутого в гостинице. За кулисами бродил милиционер, в зрительном зале тоже всегда с отсутствующим видом сидел сотрудник в штатском, уже совсем одуревший от детских спектаклей. Все склонялись к мысли, что в театре завелся маньяк.

– Я сама не знаю, где Карл, – ответила Яна, – он сказал, что вылетит сразу, как только сможет…

– Значит, не смог.

– Да… кому мы нужны? – согласилась Яна. – У князей свои дела.

– А он красивый? – спросила актриса.

– Почему тебя это интересует? – Яна почувствовала укол ревности.

– Яна говорила, что Карл красив, как древнегреческий бог, – проговорила Люся, входя в гримерную Алевтины.

– Да так… – расчесала щеткой пышные волосы Аля, – просто никогда не имела дела с князьями, графами и прочей аристократией.

– Тебе понравится Карл, вот увидишь, – проговорила Яна, – если он приедет…

– Мы тебя еще замуж за него выдадим, – засмеялась Люся. – Будешь работать актрисой в каком-нибудь престижном европейском театре.

– Я языки не знаю, – сразу же ответила Аля.

– Выучишь! Какие твои годы, – продолжала радоваться мама Яны, видя, как недовольно вытягивается лицо ее дочери.

– Нужна ему актриса из провинциального города России, – ответила Алевтина, пришпиливая к волосам кокошник, расшитый золотыми нитями и стразами.

– Плохо ты себя ценишь! – громким голосом заявила Люся. – Да он в ногах валяться будет! Неужели ты, профессиональная актриса, не сможешь вскружить голову какому-то князю?

– Он не какой-то там! – вступилась Яна за Карла.

– Ладно, хватит базарить, пока мы никого еще не видели! – примирительно сказала Люся. – Пока мы даже Костю потеряли из труппы, примерно, на месяц.

Алевтина вопросительно посмотрела на мать Яны. Костя Баринов был характерным героем труппы их театра.

– Почему потеряли? Почему на месяц? – спросила она.

– Они дружили с Василием, не вынес Костя его смерти и сорвался, ударился в запой, – пояснила Люся.

– А кто же будет играть сегодня принца? – спросила Алевтина.

– Придет кто-то из драматического театра.

– Точно?

– Точно, они сценарий знают и время выхода знают. Виктор Владиславович обо всем договорился. Сегодня будет работа у суфлера тети Клавы, – сказала Люся. – Да… разваливается театр, труппа совсем маленькая, молодежи нет. Одного убили, другой – в запое, и все! Работать некому!

Алевтина посмотрела на часы, висевшие в гримерке.

– Пора. Декорации проверили?

– Проверили, не волнуйся. Милиционер все осматривает каждые полчаса, и когда спектакль идет, тоже, – успокоила ее Люся.

– Я буду, как всегда, в ложе, – сказала Яна и прошла по коридору на свое место.

Ее не устраивала сложившаяся ситуация. Она понимала, то, что она сейчас делала, помощью Алевтине назвать было нельзя. Она не могла даже спокойно подумать о том, кто мог угрожать актрисе, и уж совсем не было возможности провести расследование. Она была привязана к Алевтине как телохранитель. Яна боялась отлучиться от нее даже на короткое время – сразу же появлялся страх в больших, зеленых глазах Алевтины; она понимала, что вдвоем с ней Аля чувствует себя спокойнее. Хотя, если разобраться, Яна не могла оказать существенную физическую помощь при нападении.

Карл, наконец-то вырвавшийся из хлебосольной семьи, которая взяла над ним шефство, подъехал к зданию ТЮЗа. За неимением верхней одежды, которую у него украли, Надя дала ему старый тулуп мужа. Этот тулуп, до того как оказаться на плечах князя, висел в свинарнике и предназначался для того, чтобы в мороз в нем чистили хлев и территорию вокруг дома. Поэтому выглядел этот тулуп соответственно. Да и противный, специфический запах от него разносился на несколько десятков метров. Под тулупом у Карла красовалась своя водолазка вся в мелкую дырочку и зацепках. Еще на Карле были его джинсы и старые валенки с галошами Тихона. Валенки были ему малы, и Карл нещадно подгибал пальцы на ногах, мучаясь от тесноты, поэтому передвигался он странной походкой. Хотя походка его была шаткой еще и из-за двухсот граммов самогонки, опрокинутых перед выездом в город на посошок. Тихон даже прослезился напоследок со словами:

– Успел я к тебе привязаться, чужеземец! Ну да ладно! Может быть, еще свидимся!

Они не отпускали его от себя в общей сложности четверо суток, одни из которых Карл провел в беспамятстве, а трое – в состоянии алкогольного опьянения.

– Куда тебе спешить? – спрашивали они у незваного гостя.

– Мне надо помочь одному человеку, – отвечал Карл, слава богу, не забывший после всех перипетий основную задачу, которая привела его в Россию, в этот небольшой провинциальный город.

– Да кому ты сейчас можешь помочь? Ты на себя посмотри, тебе самому помощь нужна! Да тебе и идти в город не в чем! Одного мы тебя не отпустим, а то опять по башке получишь! Больно ты культурный, а у нас в деревне народ простой, могут и не понять… Денег у нас на такси для тебя нет. Вот в пятницу Иваныч из нашей деревни поедет в город, если у него машина заведется, он тебя и довезет, докуда тебе нужно. Иваныч ездит в город каждую пятницу по своим делам и по наказам от всей нашей небольшой деревни. Вот и мы накажем ему купить нам карамелек два килограмма, спичек и зефира в шоколаде на праздник, – говорил Карлу Тихон, попросту боявшийся потерять собутыльника и хороший повод перед Надеждой к выпивке.

Машина у Иваныча – хмурого, неразговорчивого деда лет шестидесяти – завелась, и он-то и подбросил Карла к театру. Шатающейся походкой Карл поднялся по ступенькам к черному ходу и вошел вовнутрь здания. Помещение, куда попал князь, было очень темным, тесным из-за каких-то вещей, составленных друг на друга коробок и сваленных в кучу декораций. Карл шел в глубь коридора, спотыкаясь и стукаясь обо все выступающие углы. Какая-то женщина выскочила из-за поворота, словно черт из табакерки, и схватила Карла за рукав рваного, грязного тулупа, защебетав:

– Ну наконец-то! Принцесса уже минуту тянет монолог! Почему вы задержались?!

– Я… мне надо… – пробормотал Карл, почувствовав сразу головную боль от пронзительного голоса женщины.

– Я знаю, куда вам надо! Боже, что за запах?! Что за странная трактовка костюма у вас в драматическом театре?! Хотя хорошо, что вы уже в гриме, времени катастрофически нет! Только плохо, что вы выпили, у нас в театре это не принято, – строго произнесла женщина, подталкивая Карла в его широкую спину.

– Да я выпил совсем чуть-чуть на прощание.

– На какое прощание? Вам заменить Костю Баринова всего в двух оставшихся новогодних спектаклях. Вы, артисты, из ничего событие сделаете! Думаете, что здесь всех убивают?! На спектакль идете, словно в бой? Внешность-то у вас подходящая, но какая-то неухоженная. Нельзя столько пить, это бич всех артистических натур! – продолжала ругаться женщина, подводя Карла к бархатным тяжелым портьерам.

– Зинаида Львовна, кто этот гражданин? – спросил у женщины подошедший милиционер.

– Да мне надо сюда, меня ждут в этом театре, мы договорились, – начал бить себя в грудь Карл.

– Да, с ним договаривались заменить нашего артиста, – ответила Зинаида Львовна.

– Заменить кого? – не понял Карл.

– Идите! Времени больше нет! – воскликнула женщина и выпихнула Карла на сцену.

Он, оказавшийся на сцене под лучами прожекторов и софитов, мгновенно ослеп.