Итак, она – немецкая шпионка.

Как же я реагирую на эту новость? Высказываю какие-то свои соображения?

По-моему, вообще не говорю ни слова. Просто, как водится, смотрю открыв рот на Кита и жду продолжения. Удивился ли я? Разумеется, удивился, но, с другой стороны, меня частенько удивляли заявления Кита. Помню, как я был поражен, впервые услышав от него, что мистер Горт, одиноко обитавший в доме номер одиннадцать, – убийца. И что же? Мы начали расследование и, покопавшись на пустыре за его садом, обнаружили кости нескольких его жертв.

Словом, я, конечно, удивлен, но не так сильно, как удивился бы сегодня. И, само собой, сразу прихожу в большое волнение, потому что предвижу массу новых интересных приключений: наверно, мы будем прятаться, устраивать в сумерки слежку, посылать друг другу донесения, написанные невидимыми чернилами, наклеивать себе усы и бороды из Китова комплекта для изменения внешности и разглядывать всякую всячину в Китов микроскоп.

Кажется, я чувствую мгновенный укол зависти, смешанной с восхищением: другу снова, как всегда, повезло! Мало того, что отец работает в контрразведке, так еще и мать – немецкая шпионка! У остальных-то ребят нашего Тупика не наскребется и одного родителя, который вызывал бы к себе хоть малейший интерес.

Приходит ли мне в голову спросить: а отец Кита в курсе того, чем занимается его жена? И знает ли мать Кита, чем занимается ее муж? Приходит ли мне в голову поразмыслить над щекотливой ситуацией, сложившейся в доме Хейуардов из-за полной противоположности служебных обязанностей супругов? Видимо, не приходит. Оба они, очевидно, научились искусно скрывать от окружающих свою истинную сущность, а друг от друга – свои секреты. Во всяком случае, загадочные отношения между взрослыми пока что не вызывают у меня любопытства.

Правда, мне немножко жаль, что все так повернулось. Я вспоминаю, сколько выпито у Хейуардов ячменного отвара с лимоном, сколько съедено шоколадной пасты, вспоминаю снисходительность Китовой матери, всевозможные проявления благорасположенности и выдержки. Хотя я очень рад, что мы займемся слежкой за немецкой шпионкой, я обрадовался бы куда больше, если бы агентом оказалась миссис Шелдон или миссис Стотт. Или даже отец Кита. Я готов был поверить, что его отец – немец. И поверил бы, не работай он в контрразведке и не знай я, какие незаурядные усилия приложил он в Мировую войну, чтобы сократить население Германии.

Однако, поразмыслив, я прихожу к выводу: оно и к лучшему, что шпион – не отец Кита. Ведь тогда пришлось бы следить за ним, а такое даже и вообразить страшно. Я почти вижу, как раздвигаются в сдержанной ухмылке его губы:

– И кто же тебе, голубчик, разрешил копаться в моем секретном передатчике?..

Задаю ли я Киту сам собой напрашивающийся вопрос: откуда он знает, что она шпионка? Конечно, нет; с тем же успехом я мог бы спросить, откуда ему известно, что она его мать или что его отец ему папа. Мать она ему, и точка; это само собой разумеется, точно так же, как многое другое, например, что миссис Шелдон – это миссис Шелдон и что Барбара Беррилл не заслуживает нашего внимания, а у моей родни есть некая чуточку стыдная особенность. Всем известно, что дело обстоит именно так. И нет нужды что-то растолковывать или оправдывать.

Собственно говоря, в последующие несколько дней я привыкаю к этой мысли, причем многое сразу проясняется. Например, зачем мать Кита пишет столько писем. Кому? Кроме меня, Хейуарды знакомы всего с двумя людьми: тетей Ди и дядей Питером. Полагаю, где-нибудь еще у них могут быть и другие тетушки и дядюшки. Но ведь матери пишут родне письма не ежедневно, а один, ну два раза в год! Совершенно незачем бегать дважды в день на почту, стараясь не опоздать к очередной отправке писем! А вот если ей надо посылать донесения немцам… Какие донесения? За чем это она шпионит, беспрерывно шастая по магазинам? Может, собирает сведения о местной противовоздушной обороне, наблюдает за постом уполномоченного по обороне на углу переулка, ведущего к «Раю», и за резервуаром с водой, стоящим позади библиотеки? Или за секретным заводом по производству боеприпасов, что находится на главной улице? С него-то мистер Стибрин и норовит стибрить то алюминиевые обрезки, то листы фанеры.

Если на то пошло, стоит присмотреться и к самому мистеру Стибрину, разобраться, не оказывает ли он своей деятельностью помощи врагам. А странные вещи, что творятся в таинственном «Тревиннике»?.. А безответственная болтовня о том, где именно служат мистер Беррилл и сын Макафи? Среди гражданского населения Тупика очень низок боевой дух, как показывают жалобы миссис Шелдон на качество мяса в магазине «Хакналл» и на небрежность тети Ди в отношении светомаскировки. Стало быть, мать Кита следит за всеми нами.

Теперь начинает проясняться очень многое другое (тут, несомненно, всерьез проверяется наша способность глубоко, по-новому понимать происходящее), о чем я прежде и не задумывался, считая все чистой случайностью. Почему из всех улиц в округе немцы выбрали Тупик и сбросили зажигательную бомбу именно на него? И почему из всех домов в Тупике именно на дом мисс Даррант? Что, если мисс Даррант узнала правду про мать Кита и собиралась ее разоблачить?.. А мать Кита о том догадалась, вышла ночью, во время затемнения, и, фонариком подав врагам знак, навела их на цель…

В прихожей у Хейуардов на столе постоянно лежит фонарик.

И еще одна неприятная мыслишка приходит мне в голову: тогда ведь вполне понятна ее необъяснимая доброта ко мне, ее щедрость с ячменно-лимонным напитком и шоколадной пастой. Это все чистейшее притворство, чтобы скрыть свое истинное нутро.

Проходит всего несколько секунд после той фразы Кита, я по-прежнему стою столбом и разинув рот, даже не пытаясь разобраться, что же из нее следует; но строительство межконтинентальной железной дороги уже заброшено, и мы начинаем тайком следить за матерью Кита. Свешиваясь с перил второго этажа, подглядываем, как она ходит из гостиной в кухню и обратно, напоминая миссис Элмзли, что надо почистить серебро, и обсуждая с ней хвори, одолевающие мать миссис Элмзли. В детской, порывшись в шкафчике с почтовыми принадлежностями, мы находим тетрадку, в которой собирались записывать наблюдения над птицами, но вскоре оставили эту затею, потому что принялись выслеживать появившуюся на поле для гольфа тварь, похожую на человекообразную обезьяну. Кит вычеркивает слово «ПТИЦЫ» и пишет: «ЖУРНАЛ НАБЛЮДЕНИЙ. САВИРШЕНО СИКРЕТНО». В глубине души я не уверен, что «секретный» пишется через «и», но помалкиваю, как и в других, довольно редких случаях, когда у меня возникают сомнения в правоте моего друга.

Тем временем он начинает заносить в тетрадь наши первые наблюдения: «10.53», – выводит Кит; мы устроились на верхней площадке лестницы и, припав к полу, слушаем, что делает в прихожей его мать. «Звонит по телефону. Просит соединить с номером 8087. Говорит с мистером Хакналлом. Три борани отбивные. Попостнее. К полудню». Она поднимается по лестнице, и мы опрометью бросаемся в детскую… Прерываем расследование и, пока она сидит в уборной, обдумываем кое-что другое… Выходим из детской и крадемся за ней вниз, на кухню… потом в сад, подсматриваем из-за сарая, а она несет знакомую эмалированную миску, исходящую кисло пахнущим паром, к курятнику… Наблюдая за матерью Кита, я обнаруживаю, что за утро она проделывает гораздо больше разных дел, чем я прежде предполагал, и ни разу не прерывает их, чтобы отдохнуть или написать письма. Ее активность совсем не бросается в глаза, ее легко вообще не заметить, потому что делается все так спокойно, неспешно; так… неуловимо.

Да, теперь, когда мы знаем правду, нам видна зловещая неприметность ее поступков. И вообще, если внимательно последить за ней и вслушаться в ее речи – чем мы теперь и занимаемся, – то становится ясно: что-то в ней не так. Сразу чувствуется налет фальши в подчеркнуто любезном, ровном голосе, каким она разговаривает с миссис Элмзли, с отцом Кита, даже с курами: