Должно быть, в этой шпоре есть что-то злое, если тетя Дора уверена, что она проклята. Более того, раз такой злой колдун, как Шут, хочет заполучить ее силу, то не приходится сомневаться в природе этих сил. Возможно, мать Лледью сможет пролить свет на тайну шпоры — а может, и на Шута — как только оправится от своих ран и сможет говорить.

Оливия сидела в столовой дома Джиджи в одиночестве и пожирала пышки с чаем. Джиджи был в гостиной, он записывал что-то в свой дневник. Кэт все еще переодевалась в чистое. А мать Лледью, которая избавилась от своей медвежьей шкуры перед тем, как они прибыли домой, отдыхала в комнате для гостей.

Хафлинг откинулась назад и удовлетворенно вздохнула. После того как она помогла матери Лледью в ее комнате, Оливия сумела предоставить Джиджи великолепное объяснение, как у нее оказалась шпора и зачем она отдала ее Кэт.

Это было объяснение, которое не только скрывало ее собственную неосведомленность о появлении шпоры, но и убеждало Джиджи, что ее помыслы были совершенно чисты. Казалось, что эта история не очень понравилась Кэт, но зато абсолютно удовлетворила Джиджи.

Дверь в коридор открылась, и на пороге появилась мать Лледью. Это была крупная женщина с густыми черными волосами, крепкими мышцами и блестящими глазами. Даже в своем человеческом обличий она была похожа на медведя. На ней были только коричневая рубашка и кожаные сандалии, которые были очищены от грязи, и в качестве дальнейшей уступки обществу она перевязала лентой свои космы.

«Для таких людей, как она, дом Джиджи должен казаться очень маленьким», — подумала Оливия.

Жрица твердым шагом вошла в комнату. Она двигалась совсем не так проворно, как при встрече с зомби. Было очевидно, что, несмотря на ее силу, мать Лледью все же была очень старой женщиной. Ее лицо было все в морщинах, и было ясно, что хотя она и смогла излечиться от полученных в битве ран, она тоже подвластна действию времени.

Привлеченный звуком шагов жрицы, Томас поспешил из кухни в столовую.

— Ваша милость, господин Джиджиони просит, чтобы вы его не ждали, — сказал слуга, пододвигая стул к жрице.

Мать Лледью села и положила руки на колени, пока Томас наливал чай. Она положила в чай мед и аккуратно размешала его, скользнув взглядом по Оливии, затем, ни слова не сказав, принялась за чай. Наконец после четвертого глотка она заговорила.

— Я очень рада наконец-то встретить тебя, Оливия Раскеттл, — сказала она.

Ее голос был еле слышен. Садкар говорил, что ты поешь песню о Селине.

— Мм, да, — удивившись ответила Оливия. — «Слезы Седины». Ее написал мой друг.

— Луч сказала, что ее уже давно не пели в Королевствах.

— Ее поют еще где-нибудь, кроме как в Королевствах? — спросила Оливия.

— Другие Лучи поют ее для Селины.

— Правда?

«Арферы на века запретили музыку Безымянного, а боги тем не менее слушают ее, — радостно подумала Оливия. — Безымянный был бы польщен, услышав это. Но не слишком ли много чести для него».

— Вероятно, мой друг написал эту песню здесь, в Приморье, — сказала хафлинг жрице. Знаете, он был Драконошпором.

Мать Лледью взяла чашку обеими руками и стала медленно потягивать чай, глядя перед собой. Затем, не говоря ни слова, она взглянула на Оливию.

Сначала хафлинг решила, что Лледью просто ничего не хочет говорить, и подумала, не стоит ли ей самой продолжить разговор. Вдруг Оливию осенило, что Лледью немного похожа на Дракона, паладина-сауриала. Ему для общения не были нужны слова, он понимал людей, даже если те молчали. Поэтому Оливия только улыбнулась и принялась за печенье.

В комнату вошел Джиджи под руку с Кэт. Он был в рыцарском плаще с фамильным гербом, зеленым драконом на желтом фоне. На голове у него был тонкий платиновый обруч. Кэт была в зеленом шелковом платье. Должно быть, платье было ей слишком свободно, чтобы подчеркнуть ее стройную фигуру, поэтому волшебница подвязала его желтым поясом.

«Если бы он только знал, что женщина, которой так увлечен, не очень-то подходит ему», — подумала Оливия.

Волшебница выглядела счастливой рядом с дворянином, но, наверное, любая, которая смогла бы выдержать спокойно удар Шута, должна быть превосходной актрисой. Оливия гадала, что заставило Кэт вернуть шпору Джиджи, страх при мысли о возвращении к Шуту или что-то другое.

Джиджи низко поклонился матери Лледью.

— Джиджиони, очень рада видеть тебя, — сказала жрица. Я уж боялась, что больше не увижу тебя снова.

Джиджи выпрямился.

— Я сожалею, что не посетил вас раньше, — сказал он, заикаясь.

Мать Лледью с любопытством взглянула на Кэт и наклонила выжидающе голову.

— Ваша милость, разрешите мне представить волшебницу Кэт из Ордулина, — сказал Джиджи.

Кэт сделала реверанс и широко раскрытыми глазами посмотрела на мать Лледью. Оливия вдруг вспомнила, что Элия думала, что все священники глупцы.

«Думает ли Кэт иначе, или это только маскарад для Джиджи?»

Жрица жестом предложила молодым людям сесть.

— Как тетя Дора? — спросила Лледью.

— Мм, прекрасно, — несколько удивившись, ответил Джиджи.

Он подвинул стул Кэт, а затем сел сам. Когда он снова взглянул на жрицу, та все еще смотрела на него выжидающим взглядом, и он продолжил.

— Кажется, она вне себя от радости, что стала прабабушкой. По-видимому, ей нравится заботиться о ребенке.

Жрица кивнула.

— Бедная Дора, — прошептала она, глядя в свою чашку.

— Я не знал, что вы знакомы с моей тетей.

— В свое время мы были очень близки, — сказала мать Лледью. — Я путешествовала вместе с ее матерью.

— Прабабушка Эсвип была искателем приключений? — выдохнул Джиджи.

— О, да. Возможно, господин Джиджиони, я должна начать свой рассказ с середины. Начало очень интересное, и даже печальное, но середина и конец истории, — это как раз то, о чем Шут не хочет, чтобы ты узнал. Он исчерпал почти все свои силы, послав зомби, чтобы те помешали тебе попасть ко мне. А теперь, когда мы преодолели эти препятствия, я без промедления должна рассказать мою историю.

— Вы знаете о Шуте? — спросил Джиджи.

— И не только о нем, Джиджиони. Я знаю его. Я видела, как он убил твоего отца.

Джиджи побледнел, его кулаки сжались. Кэт, казалось, оцепенела.

«Для меня это почему-то не явилось сюрпризом», — подумала Оливия, вспоминая обожженный портрет в сарае и то, как Шут крикнул: «Будь прокляты они все!», имея в виду всех Драконошпоров «.

Все молчали, и мать Лледью начала свой» рассказ с середины «.

— Когда твой отец впервые узнал, что может использовать шпору, — сказала она, — то объявил мне, что хочет пойти путешествовать в поисках удачи, чтобы завершить храм, который заложили твоя бабушка и я. Я была слишком стара, чтобы путешествовать и убивать монстров, но Коул решил пойти, со мной или без меня, это для него было не важно, и из-за любви к его бабушке я согласилась составить ему компанию. Я думала, что смогу уберечь его от опасности.

Лледью хмыкнула.

— Хотя твой отец не хотел беречься от опасности, — с грустной улыбкой сказала она. С силой шпоры он был почти неуязвим. Мы провели лето на Перевале Гоблинов — это было задолго до того, как Его Величество начал строить замок Крэг для пурпурных драконов. Когда мы наконец вернулись в Приморье, у нас было достаточно богатства, чтобы сделать потолок храма Селины из бриллиантов.

— Но в чем была сила шпоры? — спросил Джиджи.

— Что, Дора не разрешила Дрону рассказать тебе даже это?

— Скажите мне в чем? Пожалуйста, — попросил Джиджи.

— В каждом поколении стражница выбирает любимца, — объяснила мать Лледью.

— Любимцы могут использовать шпору, чтобы превращаться в дракона. В очень большого дракона.

— В дракона. Мой отец мог превращаться в дракона. Вы имеете в виду, что он дрался как… как дракон?

— Конечно, — сказала себе Кэт. Драконы могут летать. Это шпора дракона.

— Но почему Шут так боялся, что я это узнаю? — спросил Джиджи, — Оставшаяся часть моего рассказа, вот чего не хотел Шут, чтобы ты услышал, — объяснила Лледью.