Чуть не заплакал Куба со злости — и грабель новых жалко, и бабки побаивался. Неведомо, как проспал парень чуть не до вечера, пора в Кокотинец возвращаться, а как тут вернешься, если грабли поломаны? Затоптался тут Куба; неохота домой идти, а вода ласково о берег плескалась и так к себе манила свежестью своей — искупаться после знойного дня, — что парень мигом сбросил рубашку и штаны заплатанные. Но только он в воду вскочил, как сразу почувствовал, будто кто его по ступне щекочет. Подумал он, что это стебель кувшинки речной, и, опустив руку, пошарил на дне. А это была сетка его, которой он ряску водяную собирал для утят! Когда же к берегу подошел, то под вербой, что ветвями над самой водой нависала, увидел банку свою — сильно помятую и полную сора всякого. «Мало ему, бездельнику, грабли поломать, так еще и банку погнул!» — с обидой подумал Куба и стал распрямлять ее камнем.

Хмурый, огорченный, возвращался Куба в село и нёс на плече грабли измазанные.

Прошел день, другой. Бабка с Кубой просо в поле пропололи и картошку в огороде окучили. На третий день, тайком от бабки, одолжил Куба у пана учителя остревки и ранним утром на луг отправился, чтобы сено на них посушить.

День был жаркий, на небе ни единого облачка: хорошо сено подсушилось. Взялся Куба за работу — вбил в землю четыре новых остревки и уже было за грабли схватился, которые ему сосед починил, но вдруг почувствовал, что устал сильно. Зевнул раз, другой, потянулся, а сено так приятно запахло… Не очень-то работа идет в знойный день!

Съел Куба хлеб, который с собой принес, и начал сено на первую остревку набрасывать. А жарко было так, что рубашка у него к телу прилипла. И когда две копёнки были уложены, решил парень отдохнуть немного — глаза уже сами закрывались.

Недолго думая, нагреб Куба сена под бук и, сделав из него ложе мягкое, с большим облегчением улегся и задремал сладко. Однако на сей раз грабель из рук не выпускал, да и спал недолго: разбудило его мычанье пестрой коровы, которую дочка пана учителя, Мальвися, домой по берегу гнала.

Не очень-то спеша, поднялся Куба со своего мягкого ложа, поморгал спросонья, позевал и кулаком глаза протер. А когда совсем очнулся, заметил новую беду: обе копёнки раскиданы, остревки из земли вырваны, а всё сено такое мокрое, будто над лугом ливень прошел! Сухим только то осталось, что под ним было.

Сильно тут огорчился Куба и до крайности на озорника разозлился. Известно: с мокрым сеном куда больше работы! Да и дядья вот-вот могли приехать — они частенько Сквожину наведывали. А уж тогда, ясное дело, не обошлось бы без укоров! «Корма стравить, это большое зло в хозяйстве!» — не однажды слышал Куба от мудрой бабки и дядьев…

Но ничего не попишешь: пришлось Кубе всю работу сызнова делать. Переворошил он сено граблями, потом хорошенько растряс его и в копёнки сложил. Однако удумал и за озорником последить.

На берегах Жабьей Струги буйно росли лопухи, репейник и высокий щавель, а местами еще дикая смородина и крыжовник. Притаился Куба в этих густых зарослях и зорко наблюдать стал за плотиной, речкой и лугом. Время тянулось, а парень так ничего особенного и не подметил: снова Мальвися гнала домой корову, а старик Петраш из местечка возвращался, потом дети с лукошками ягод пробежали, по дороге на Кокотинец хромой нищий проковылял. Ясное дело — никому из них и в голову бы не пришло сено водой обливать или копёнки раскидывать.

«Видать, не из нашей деревни озорник…» — подумал Куба. Чтобы немного ноги замлевшие расправить, вышел он из укрытия. Прошелся в раздумьи по лугу, к осам присмотрелся: слепили они себе в дикой смородине гнездо большое, наподобие шара серого. На желто-черную иволгу полюбовался, что на ветке бука присела… Солнце всё еще пригревало сильно, и захотелось Кубе хоть на минутку вздремнуть под буком — перед тем, как домой возвращаться. Но снова крепко заснул под шелест листьев бука: известно ведь, что не было в Кокотинце другого такого сони.

Ослабел зной, повеяло прохладой от Жабьей Струги. На разогревшуюся и сухую землю роса пала. Медленно дымка туманная над лугом поднялась, на небе звезды засверкали. А Куба всё спал…

Только близко к полуночи разбудило его гуканье серой совы, что в дупле бука угнездилась. Встал Куба с мягкого ложа и осмотрелся вокруг. Молодой месяц над бором светил и серебристо-зеленоватым сиянием землю обливал. Светло и тихо было вокруг, нетронутыми копёнки сена стояли…

Надумал было Куба домой возвращаться, стал шляпу свою соломенную искать, как вдруг зашумело что-то в воде, заплескалось возле плотины — вроде щуки большой или сома. Спрятался парень за дерево, поглядел в ту сторону и… замерло сердце в нем! И диво увидел: вышел из воды на берег молодец статный. Кафтан на нем с красным воротником и шапка на голове алая, как маки. Явственно видно его было — месяц низко над рекой опустился и ярко над головой молодца сиял.

Чудной молодец этот медленно в сторону бука направился, за которым Куба притаился. «Что теперь будет? Что он со мной сделает?» — думал перепуганный хлопец, плотнее к дереву прижимаясь.

Однако молодец в красном кафтане не заметил Кубы, лишь поднял грабли, лежавшие под деревом, и начал по лугу от копёнки к копёнке ходить, разбрасывая сено во все стороны. Рой светлячков возле него кружился, а большеухий старый нетопырь над лугом летал и меньших собратьев за собой вел. Когда молодец ближе к буку подошел, чтобы ложе Кубы раскидать, заметил парень, что из рукавов кафтана вода на сено стекает, и мокнет оно на виду. А следом за молодцом ручейки остаются на покосе…

От Жабьей Струги туман поднялся и так густо над лугом навис, что и молодца странного заслонил, и копёнки сена, и даже месяц. А с ветвей бука то пронзительным хохотом, то тоскливым гуканьем серая сова отзывалась. Из бора ей другие совы вторили…

От испуга ноги под Кубой подломились, и пал он в беспамятстве на землю возле бука. Так и пролежал до утра, пока солнце своим сиянием в чувство его не привело.

Луг был мокрый, словно после дождя, и, к удивлению своему, заметил Куба на земле глубокие следы копыта конского. Копёнки все до одной пораскиданы были, а клочки сена плавали в Жабьей Струге. Но только было парень за грабли схватился, чтобы сено к сухому месту сгрести, как в ту же минуту все зубья из них посыпались, а держак надвое переломился! Схватил тут бедный парень шляпу свою соломенную и что было духу в Кокотинец помчался, а вода у него из-под ног во все стороны так и брызгает…

Бабка Сквожина как раз похлебку молочную с клёцками на завтрак готовила, когда ворвался в хату внук ее — весь в грязи, промокший, перепуганный и в шляпе, с которой вода капала.

— Да где ж это тебя носило, Куба? — спросила она, повернув к нему лицо свое, от бессоницы бледное, и глаза заплаканные. — Я уж и ждать боялась; думала, ты в лесу заблудился или в реку упал…

Бросился к ней парень и голову свою белокурую к рукам ее прижал.

— Ох, бабушка, знали бы вы, что мне видеть довелось!.. — всё еще дрожа от страха, ответил Куба.

Обняла старушка внука и к столу повела.

— Поешь сначала горяченького, Куба! Потом расскажешь…

Изголодавшийся парень с большой охотой за еду взялся. Никогда еще такой вкусной ему похлебка эта не казалась. Никогда еще убогая хата не выглядела такой тихой и уютной…

— Бабуля… — начал он, когда ложкой до дна миску выскреб. — Был я всё время на лугу и увидел молодца — дивного такого, в алой шапке! Ночью показался он мне у плотины… Из воды на луг вышел… Из рукавов у него вода текла… Все копёнки пораскидал, а сено грязью и водой забрызгал!

— Да будет прославлено имя божье! — поразилась старушка и снова к себе внука прижала. — Что ты говоришь, дитятко! Молодец в алой шапке?

— Да, бабушка. Он мне два раза грабли поломал и остревки наши попортил, а потом скрылся в тумане и неведомо где исчез… Уж и не знаю, кто это был и как он прозывается.

— Это Утопец был, владыка речной или молодец водяной, как о нем говорят! — воскликнула Сквожина. — Бывает так, что он людям показывается у плотины, или из-под моста вылезает. Но ты никому в деревне не говори, что тебе Утопец показался, а то еще беда с тобой приключится: не любит этого владыка речной!.. Он, Утопец-то, упрямый очень и над людьми всяко подшучивает — то пьяниц по болоту водит, то бездельников в грязи купает. Но пуще всего над ленивыми да сонными парнями на лугах прибрежных озорует. Завсегда сено у них пораскидает, да вымочит…