Вечером, когда в печи догорали смолистые щепки, а Прокша закончил ужин, добрый гном вышел из своего укрытия, чтобы поживиться хлебными крошками. Заметил это кузнец, и огромная радость сердце его наполнила. Да и как иначе могло быть, если возвращается к тебе друг верный!

В кладовке теперь мало чего оставалось для еды. Собрал Прокша немного хлебных крох, слил в мисочку последние капли пива из бочонка, отнес всё это в сени и поставил у порога. Гном осмелел: понял, что рад ему хозяин. Охотно съел этот скромный ужин и, никого уже не боясь, направился в кузницу — посмотреть, что там делается? Тихо тут было и пусто. На горне серел холодный пепел, а в нем лежал едва тронутый молотом железный слиток. Повсюду в углах висела паутина…

При виде такого запустения добрый гном огорчился сильно: забыл о причиненной ему обиде и взялся за работу, да на помощь своих товарищей призвал. Маленькие кузнецы решили и на этот раз помочь бедному Прокше. Едва стемнело, запылали на вырубке костры. Встали у ям угольщики, у дымарок — плавильщики, у горнов и наковален — кузнецы. Пока в курятнике третий петух пропел — наготовили гномы и угля древесного, и железа выплавили немало, и кузницу всю прибрали, и горн разожгли так, что из трубы дым столбом к небу поднялся.

Утром с горы увидел этот дым рыцарь Лабендзь. Он как раз вышел на вал замковый и осматривал бескрайние леса и поля вокруг горы Сьлёнжи.

— Ну, Прокша у наковальни! — сказал он, показывая на дым своему управителю. — Прогнать немецких мастеров!..

Весной в Совьих Горах расцветают снежицы[25]. На крутых склонах гор — под лиственницами, брекиной[26] и буками — они белеют тогда, как изумительный светлый ковер: снежицы растут плотно друг к другу. Невысоки они, и только по одному цветку дает каждая их луковичка. А темно-зеленые листочки, узкие и блестящие, окружают цветок, как бы защищая его от дуновения холодного ветра.

Каждый лепесток снежицы украшен зелененьким пятнышком — издали цветок напоминает колокольчики, которые поспешили расцвести раньше своих летних, лиловых собратьев…

Однажды прекрасная Люкерда вила венок из снежиц. Тихим и теплым утром сидела она на обомшелом камне под зеленой лиственницей, а у ног ее струился ручей, отражая в воде красивое личико девушки и складную ее фигурку в легком платье.

Опустила Люкерда на мох свои маленькие ножки в красных сапожках, а ветерок развеял по спине ее мягкие светлые волосы, подобные самому тонкому льну. Но хотя вокруг цвели и источали аромат разные цветы и зеленела трава, хотя чижи и зяблики весело пели в ветвях лиственницы — печальна и задумчива сидела дивчина. То и дело откладывала она наполовину сплетенный венок, прислушивалась чутко и на лес поглядывала, как бы поджидая кого-то…

И вот раздвинулись кусты. Вышел из-за них юноша, одетый, как и все сельские парни, в крестьянскую куртку, холщовую рубаху, суконные штаны и постолы. На пряжке его пояса виднелся знак: два скрещенных молотка. Правый, именуемый перликом, был закруглен на манер лука, но конец древка не выступал поверх железа. Левый же молоток — наподобие клещей — был иной формы: ручка его выходила поверх металла.

Каждый, кто видел этот знак, понимал — перед ним горняк, «гварек», который добывает из земли ценную руду и железо.

— Милош! — Люкерда протянула руку юноше.

Парень подбежал к девушке и нежно пожал ее руку. Лицо его осветилось радостью.

— О, как я рад, что вижу тебя, Люкерда! Столько раз приходил сюда, но не заставал…

— Отец много работы задал, — ответила девушка. — И пряла я, и ткала, и хлеб пекла… Все эти дни никак не вырваться было. А теперь он опять уехал — за вином и тканями дорогими.

— Я рад, что снова вижу тебя! Ты еще прекраснее стала! — нежно сказал юноша. — Но что это, Люкерда? На твоем пальце перстень? Драгоценный, красивый… И камень в нем сверкает голубой. Раньше у тебя не было перстня!

— Да, Милош, да… — голос Люкерды был тихим, в нем звучала глубокая печаль.

— Кто же тебе дал его? — в тревоге прошептал юноша. — Скажи, не скрывай от меня ничего!

— Этот перстень дал мне отец! — ответила девушка. — Он и вправду красив, только не радует меня такой дар… Ох, если бы ты знал, как давит он мне палец, как тяжел он моему сердцу!.. Отец дал мне его затем, чтобы у меня было чем обручиться, когда он вернется. Должна я отдать этот перстень богатому рыцарю, который руки моей просить будет… Отец велит мне выйти замуж за богатого пана… А я выбрала тебя, Милош… И тебе, только тебе хотела бы отдать этот перстень… Люблю тебя!

— Люкерда! — воскликнул юноша. — Жестокую судьбу готовит нам твой отец… Нет! Не можешь ты выйти замуж за рыцаря!

— Не могу, Милош…

С этими словами доплела девушка красивый венок из снежно-белых пахучих цветов, одела его на головку и обернула личико к юноше, чтобы он похвалил работу ее.

— Ты сама, как лесной цветочек! — в восторге прошептал юноша. — Разве можно не отдать тебе сердца — навсегда?

— Тогда посоветуй, что делать? Как отца умолить? — в очах Люкерды блеснула надежда. — Пойдем, походим немножко. День такой светлый, солнце позолотило горы…

Тропа вскоре привела их к скалам. Посекло их дождями, повыкрошило ветрами, а морозом трещин понасекло в породе. А над лесом — высоко, еще в снежной шапке, окутанная облаками дремала вершина горы: Большая Сова.

Долго советовались Милош и Люкерда, обдумывали, как отца ее, богатого и важного купца, склонить на сторону Милоша? Как упросить его, чтобы отменил свою жестокую волю? Перстень осматривали, любовались работой мастера. Сапфир сверкал будто капля лазури, упавшая в прозрачную воду.

Когда Милош взял перстень из рук Люкерды, чтобы получше разглядеть его — перстень как-то странно выскользнул у него из пальцев и покатился вниз по каменистому склону горы. Юноша побежал следом, чтобы схватить его, но прежде, чем успел протянуть за ним руку, перстень упал в глубокую расщелину, что чернела поперек обрывистого в этом месте склона.

— Сейчас я его достану! — крикнул Люкерде юноша.

Он достал из-за пазухи завернутое в тряпицу горняцкое долото, с которым никогда не расставался. Раз и другой попытался юноша достать перстень из расщелины, но выскреб только клок лишайника и горсточку песка. Люкерде тоже не удалось: тонкая длинная ветка тут же переломилась надвое. Перстень исчез…

— Что же делать? — спросила озабоченная девушка. — Что я скажу отцу, когда он вернется и спросит про перстень?

— Подожди, Люкерда, не огорчайся! Придумаю что-нибудь! — успокоил ее Милош. — Не в новинку мне искать то, что земля в себе скрывает, — горняк я! Эту расщелину я сделаю пошире и проникну туда… Буду отбивать твердую породу кусок за куском, пока не пробью в камне проход вглубь горы. А там и пройду этой штольней внутрь скалы, пока не найду твоего перстня. Хороший способ?

— Еще бы! — обрадовалась Люкерда. — Если ты умеешь находить в земле свинец и серебро, то и перстень найдешь… Ты молодец, Милош!

На том и порешили. А время шло. Не успели Люкерда и Милош оглянуться, как и день пролетел. Пора возвращаться в город, где дом ее отца стоял — богатый, двухэтажный, на самой рыночной площади. А Милоша ждала убогая хатенка старшины их горняцкой артели, где все были равны и делили промеж себя каждый ломоть хлеба, тяжкий труд и рабочую песню…

Солнце садилось. Краем оно уже касалось Совьих Гор и багрянцем окрашивало скалы. Снег на вершине Большой Совы порозовел от вечерней зари, белые днем облака теперь обрели лиловый оттенок, а их края отделила от бледно-голубого неба золотистая кромка…

В горняцкой артели старшим был мудрый Зых Кулимага. Горняки арендовали у Вроцлавского епископа — притом за немалую плату — склоны гор и часть лугов в долине. Там они и трудились: кто в штольнях, а кто в открытых раскопах. Каждый горняк имел свою долю в работе и в доходах — «кукс», и каждый имел свой голос — «гвар» — на собрании артельном, отсюда и название им пошло: «гварек», то есть «вольный горняк».